— Авось сделаешь из него человека, — говаривала она, но, разглядев зверское выражение моего лица, замолкала.

После знакомства с Ванькой подружка затосковала:

— Вот уж действительно экземпляр! Врагу не пожелаешь.

Баландин к тому времени уже пропитался соком любви настолько, что вел себя просто безобразно. То напивался до беспамятства и пел серенады под окнами, то являлся со знакомым милиционером и предъявлял мне счет за моральный ущерб. То плакал, то ругался, а однажды подкараулил меня в подъезде, залез на подоконник и кричал, что покончит с собой. Я напомнила ему, что это второй этаж, Ванька тотчас сменил тактику и полез целоваться. В общем, было бы весело, если бы не так грустно. Честно говоря, я устала от него настолько, что готова была сдаться. Как в анекдоте про зануду, с которым легче лечь в постель, чем объяснить, почему ты не желаешь этого сделать. Но прошлой весной я сидела во дворе, и вдруг над ухом раздался сочный бас. Стоп, воспоминания об этом прекрасном вечере скоро превратят меня в восторженную идиотку, но куда деться от них — непонятно. Что бы ни происходило в моей жизни сейчас, я постоянно возвращаюсь в ту весеннюю прохладу, и это придает мне сил. Словом, появился Егор, и мысли по поводу «переспать, что ли, с Баландиным, вдруг отстанет?» тотчас растаяли без остатка в огненном вихре, закрутившем меня.


Прохоренкова я заметила в окне, его сгорбленная фигура маячила в складках штор, в руках, судя по всему, Яков Павлович держал подзорную трубу.

— Хвоста не привела? — была его первая фраза. Я мысленно возвела глаза к небу, вопрошая, за что мне все это. Прохоренкову было семьдесят шесть, но даже это не оправдывало его, — например, мой дедушка до восьмидесяти оставался вполне нормальным и даже умудрялся изменять бабушке. У Якова Павловича жена умерла несколько лет тому назад, — наверное, это несчастье так сказалось на нем, хотя его соседи по коммуналке уверяли меня, что Прохоренков страдал манией преследования и раньше. В любом случае мне приходилось несладко.

— Ну что, Яков Павлович, вы готовы?

— Всегда готов, — серьезно ответил он, и мне показалось, что его рука сейчас взметнется к воображаемой пионерской пилотке.

— Тогда поехали.

Накануне мы договорились еще раз съездить в квартиру, которую собирался покупать Прохоренков, старик настоял, чтобы я предварительно заехала за ним, беспокоясь, что сам он не найдет нужный дом. Маразм, конечно, поставила я диагноз, учитывая, что в этом самом доме мы были уже раз пять. Ну да ладно. Может, сегодня Яков Павлович созреет для того, чтобы оформить залог. Все его соседи разъехались, а с ним я возилась уже три с половиной месяца. Бизнесмен, намеревающийся купить эту коммуналку под офис, терял терпение и готов был Прохоренкова порвать на мелкие кусочки. Мне стоило больших трудов убедить eго не посылать к пенсионеру бравых ребят. Бедняга и так считает, будто кругом агенты КГБ и наемные убийцы. В общем, тяжелый случай.

— Мне надо сказать вам кое-что, Мариночка Викторовна, — вдруг шепнул старик, — пройдите.

Ну вот, начинается. Каждый раз Прохоренков сообщал мне какую-нибудь секретную информацию о соседях или уличной кошке, которая ни с того ни с сего вдруг оказывалась у него под дверью. Эти конфиденциальные беседы Яков Павлович вел исключительно в ванной, куда и сейчас поспешил меня затащить. Включив оба крана, он быстрым шепотом понес привычную уже для меня околесицу про какого-то слесаря, заявившегося на днях в коммуналку.

— Я так думаю, они все-таки узнали, что я переезжаю, — трагичным голосом сделал вывод старик, — и теперь пытаются принять меры.

Я молчала, зная по опыту, что, если начну возражать, Прохоренков разразится такой тирадой, что мы до вечера отсюда не выйдем. Взгляд его водянисто-голубых глаз вдруг стал подозрительным.

— А может, это вы?

— Конечно, я. — Мне не хотелось с ним спорить.

— Значит, вы! Я знал, что никому нельзя доверять.

— О господи! Яков Павлович, о чем вы?! Я — это я, и ничего больше. Давайте уже прекратим этот цирк!

Старик обиженно засопел и вышел из ванной, забыв выключить воду. Я вздохнула, завернула краны и двинулась следом. Палыч крутился перед зеркалом, словно девчонка, примеряя шляпы, которые водились у него в огромных количествах. Наконец определившись с головным убором, он отбросил его, достал из кармана пиджака темные очки.

— Вот так, вот так, — приговаривал этот агент 007, не обращая на меня никакого внимания.

Вслед за очками он достал искусственные усы, приклеил их с помощью клея для ногтей, повязал на шею широкий шарф и, видимо, остался доволен результатом. Я не стала напоминать ему, что без нормальных очков он видит не дальше собственного носа и что его усы намокнут от дождя и немедленно отвалятся.

Наверное, будет лишним говорить, что по дороге Прохоренков оборачивался на каждый шорох и при любом удобном случае прятался за мою спину. Меня заботило только одно обстоятельство — зонт, который прихватил этот милый маразматик, неожиданно сломался, и мои кроссовки уже превратились в лодку, давшую течь. Еще немного, и я пойду ко дну.

Но все-таки мы прибыли на место назначения, где нас ожидал хозяин квартиры — тучный, добродушный дядька Александр Трофимович и мой коллега Андрей, занимающийся продажей его квартиры. По глазам Андрея было видно, что, если я сегодня не уговорю Прохоренкова внести залог, нам здесь больше делать будет нечего.

— Давайте, давайте на кухню проходите. Я уж чай два раза подогревал, плюшки вон тоже подостыли малость, — балагурил между тем хозяин.

— Какой чай, — зашипел риелтор, — делом надо заниматься.

Но Трофимыч, приобняв старика, тащил его к столу, не обращая внимания на Андрея. Коллега обратил свое негодование на меня, и некоторое время мы препирались в коридоре, пока хозяин не вышел за нами:

— Ну обижаете, Мариночка! Плюшки сам пек. Чай из трав, ну!

Пришлось подчиниться и сесть за стол переговоров, хотя сами по себе переговоры казались невозможными, так как Трофимыч, как всегда, травил свои бесконечные байки. Я не спорю, жизнь у бывшего летчика была интересной, и в другое время я бы его послушала с удовольствием. Но не сейчас, когда с одной стороны дело затягивал маразматик Прохоренков, а с другой — сам хозяин, вспоминающий бурную молодость. У Андрея вообще уже был вид отчаявшегося человека, готового пойти на убийство. Или на публичное самосожжение.

— Давайте уже перейдем к делу, — задушенным голосом прошипел он, когда все плюшки были съедены.

— А, да-да, конечно, — добродушно отозвался хозяин, не делая, однако, никаких попыток встать из-за стола.

Яков Павлович, наоборот, неожиданно вскочил и под изумленными взглядами присутствующих методично исследовал кухню, заглянув в холодильник, прощупав подоконник и ножки табуреток.

— Я думаю, мы можем здесь говорить, — великодушно разрешил он, закончив блиц-проверку.

Я перехватила понимающий и сочувственный взгляд Андрея. Теперь, кажется, до него стало доходить, почему мой клиент так затягивает с оформлением документов. Болезнь обострялась. Несмотря на это, мы все-таки решили практические вопросы, еще раз вдоль и поперек осмотрели квартиру и, в виду крайней возбужденности пенсионера, отложили назавтра все проблемы, связанные с залогом. Мне даже не верилось, что дело наконец сдвинулось с мертвой точки, во всяком случае, Яков Павлович клятвенно пообещал не передумать. Тепло простившись с гостеприимным хозяином и Андреем, мы с Прохоренковым вышли на лестничную площадку. И тут я увидела перед собой Егора.

Горька очень редко бывал у меня, обычно мы встречались в кафе или в парках, бродили по городу, ездили на пикники. Он жил в гостинице, где мы проводили иногда страстные ночи.

— Почему бы тебе не снять квартиру? Уж если ты передумал покупать, то хотя бы снять можно, — говорила я.

— Знаешь, — отвечал он, — если тебе, профессиональному риелтору, не удается найти мне хату, значит, это просто не судьба.

— Я бы нашла, ты же сам остановил меня.

— Ладно, конечно, сам. В таких делах если уж не везет, то лучше и не продолжать. По-моему, так! И есть еще одно, ты же знаешь, я не хочу быть привязанным…

И в этих словах мне слышался подтекст, намек на наши отношения, которыми он тоже не желал быть связан. Конечно, я понимала, его работа отнимала уйму времени, бесконечные вылазки на природу и в другие города, где Егор фотографировал или ходил по выставкам, не способствовали оседлости. Но, боже мой, неужели он считал, что я могу связать его и охранять день и ночь, будто невиданное сокровище? Неужели у меня действительно был вид женщины, охотящейся на мужчину? Неужели?! Я боялась спросить об этом вслух. В конце концов, любимый был со мной, редко, но целовал меня, а иногда даже разговаривал. Мне оставалось лишь отгонять подальше мечты о замужестве, закапывать поглубже свою ревность, проглатывать ненужные вопросы.

Но сейчас, когда я увидела его, сдержаться у меня не хватило сил. Он стоял к нам спиной у двери напротив и возился с замком.

— Значит, ты по совместительству взломщик?

Егор вздрогнул и обернулся. А может быть, сначала обернулся и потом вздрогнул. Я не обратила внимания, меня волновало одно — что делает мой любимый фотограф у двери в чужую квартиру?

— А… Э… Привет! — наконец соизволил обрадоваться он. — А ты чего здесь?

— Мариночка, кто это? — испуганно пискнул из-за моей спины Прохоренков, о котором я, естественно, напрочь забыла.

— Бандит с большой дороги, — неумно пошутила я.

Яков Павлович, кажется, собрался упасть в обморок, но все-таки сдерживался из последних сил. Комплекция Егора не оставляла никаких сомнений для подозрительного старичка.

— Мариша, ты злишься? — уточнил Горе, отходя от двери.

— С чего бы? Просто хочу узнать, что ты тут делаешь.

— Да вот товарищ попросил зайти собаку выгулять, покормить, цветочки полить.

— А сам он где?