Маргарет Пембертон - Богиня

Он восторженно смотрел на Валентину, пытаясь хотя бы каким-то образом продлить ее визит.

– Ему будет весьма интересно посмотреть Новый Орлеан.

– Вы правы, – коротко бросила Валентина, не спуская глаз с двери, не в силах дождаться, когда увидит сына.

– Без сомнения, это его изменит.

– Простите?!

Валентина испуганно обернулась к директору.

– Я сказал, Новый Орлеан, вне всякого сомнения, его изменит. Этот город обладает таким свойством. Оттуда возвращаются совершенно другими, – ангельски улыбнулся мистер Левис.

Валентина боялась пошевелиться. Верно ли она расслышала его?

И несмотря на жару, она вздрогнула и стянула у горла высокий воротник норкового манто. Да, в Новом Орлеане придется рассказать Александру правду, правду, которая может непоправимо изменить их жизнь. Она так не хотела этого!

В дверь постучали, и она прогнала тени, омрачавшие лицо.

– Привет, мама! – широко улыбнулся Александр.

Валентина вскочила, побежала навстречу и крепко обняла сына. Мистер Левис обычно не одобрял подобных вольностей, но Валентина – это Валентина, а молодой Хайретис – наполовину грек. Все знают, что греки – народ эмоциональный.

Дни, проведенные в Новом Орлеане, навсегда с необычайной ясностью запечатлятся в памяти Валентины. Сын стал неизменным ее спутником. Добрым, верным, умным, веселым жизнерадостным другом, который подшучивал над ней, осыпал знаками внимания и подбивал на всяческие авантюры вроде дерзких экспедиций в заводи и болота, окружавшие город.

– Но Александр, там аллигаторы, – запротестовала Валентина, когда он настоял на том, чтобы отправиться в путешествие в туманный зеленый, пропитанный зловонными миазмами мир мокрых мхов и переплетающихся лиан.

– И американские лысые орлы, и коричневые пеликаны, и дикие кабаны… – с наслаждением перечислял Александр.

Орлов и кабанов им увидеть не удалось, однако они увидели пеликана, и Валентина вздрогнула от омерзения, когда проводник выманил куском мяса, насаженного на конец шеста, аллигатора, всплывшего на поверхность темной воды.

– Теперь моя очередь выбирать, куда поехать, – решительно объявила Валентина на следующий день. – Я предлагаю путешествие в старинной элегантной манере – на колесном пароходике.

– Думаю, мне понравилась бы жизнь игрока на речном суденышке, – заявил Александр, облокотившись с бессознательной грацией, унаследованной от отца, на поручень «Натчеза». – Жил бы во «Вье Карре»[25], пил бы мятный джулеп и носил жилеты из золотой парчи.

– Не следовало мне брать тебя на «Унесенных ветром», – весело посетовала Валентина. – С тех пор ты во всем стараешься подражать Кларку Гейблу.

– Не Гейблу, – задумчиво покачал головой Александр, глядя на бурлящую воду. – Если уж подражать кому-нибудь, то лишь Видалу Ракоши.

Валентина застыла. Она ничего не сказала ему о Видале. Много раз пыталась, но слова не шли с языка.

– Почему? – еле слышно спросила она.

– Мне он нравится. И его фильмы тоже. Он независимый человек и делает то, что считает нужным, а не то, что требуют студии. Он видит действительность совсем не так, как обычные люди4 и отражает это в фильмах. Таким режиссером я хочу когда-нибудь стать.

Момент наступил. Валентина судорожно вцепилась в подлокотники плетеного кресла.

– Я и не знала, что ты хочешь быть режиссером, – сказала она, гадая, что сделает Александр, когда узнает правду.

Александр обернулся к матери и улыбнулся.

– Я всегда хотел им быть. Еще с тех пор, как Руби приводила меня в театр на репетиции «Гедды Габлер».

– Александр, мне кое-что нужно тебе сказать. – Сердце ее, казалось, вот-вот разорвется. – Мне следовало давно сделать это, но…

Звуки джаза наполнили воздух, заглушив ее слова.

– Ну не здорово ли? – восторженно завопил Александр, ероша угольно-черные кудри. – Спущусь вниз, послушаю! Этот саксофон просто чудо!

Валентина закрыла глаза. Она опять смалодушничала. Момент упущен. Но когда он снова настанет, она будет готова и мужество ее не покинет.

– Это настоящий юг, – объявил Александр, когда они уселись на лужайке. – Мы должны бы обедать джамбалай-ей или жареными бананами и крабами, вместо того чтобы питаться паштетом и сыром бри.

– Вздор, – добродушно отмахнулась Валентина, вытаскивая из корзинки французский батон и икру.

Александр неудержимо расхохотался.

– Ты безнадежна, мама! Никто не берет на пикник икру!

– Никто, кроме меня, – твердо объявила Валентина. – И шампанское!

Она торжественно вытащила бутылку и ведерко с колотым льдом.

– Ну и пикник! – покачал головой Александр, усаживаясь на траву рядом с матерью.

– Шампанское, молодой человек, – с притворной строгостью объявила Валентина, – не для вас.

Она помахала другой бутылкой, и Александр застонал:

– Ненавижу содовую! Мне уже почти двенадцать, и я достаточно взрослый для шампанского!

– Когда я была в твоем возрасте… – начала Валентина смеясь, но тут же осеклась. В возрасте Александра она жила в монастыре. И не знала, что на свете существуют такие вещи, как икра и шампанское. Или любовь и нежность.

– Что случилось, мама? – спросил Александр, встре-воженно хмурясь. Пальцы их переплелись.

– Ничего, – покачала она головой. – Просто глупые воспоминания.

– Если они тебя расстраивают, отвлекись. Лучше представь лишний раз, как здесь потрясно!

– Хорошо, – кивнула она, улыбаясь. – И за эту галантную речь ты заслуживаешь чего-то покрепче содовой. Открой шампанское, Александр. Давай наслаждаться жизнью!

– Неужели придется возвращаться в школу на следующей неделе? – жаловался Александр несколько дней спустя, когда они шли через рынок во французский квартал.

– Увы. Я сказала мистеру Левису, что нас не будет две недели.

Александр мрачно уставился на разноцветные фрукты и овощи.

– Я предпочитаю быть здесь, с тобой, – вздохнул он, останавливаясь, чтобы купить луизианских апельсинов.

– И я предпочитаю быть с тобой, – кивнула Валентина, отводя взгляд от маленьких крабов, извивающихся на подносе рыбного прилавка. – Но тебе скоро наскучит весь день оставаться одному, а если я задержусь еще на неделю, мистер Левис просто исключит тебя из школы.

– Я ничего не потеряю, – заверил ее Александр. – В школе на режиссера не выучишься. Я куда больше узнаю, вернувшись с тобой в Голливуд. И даже, наверно, смог бы посмотреть, как работает Ракоши. Я так ни разу и не был на площадке, пока ты снималась в «Императрице Матильде».

Глаза Валентины вновь затуманились. И без того бледное лицо, казалось, совсем побелело.

– Я хочу поговорить с тобой насчет Видала Ракоши, Александр. Мне было семнадцать, когда мы встретились. Я только что приехала в Голливуд.

– Откуда, мама? – спросил он, подбрасывая апельсин.

– Из монастыря на окраине маленького калифорнийского городка.

– Монастыря? – охнул Александр, широко раскрыв глаза. – Надеюсь, ты не собиралась стать монахиней?

– Нет, Александр, – слегка улыбнулась Валентина. – Я была там, потому что мать меня бросила.

Александр молча размышлял над услышанным. Мать никогда не говорила о своем детстве, а он никогда не спрашивал. Он знал, что ее родителей нет в живых, но никогда не допытывался, когда и где они умерли. Люди умирают, вот и все. Как его отец.

Немного погодя, он спросил:

– Ты хочешь сказать, что она жива? Что просто оставила тебя?

– Да. Она подъехала к монастырю, бросила меня на руки монахини и исчезла навсегда. Я ушла оттуда только в семнадцать лет.

Они отвлеклись от разговора о Видале. Валентина пыталась снова вернуться к тому, что больше всего ее волновало.

– Преподобная матушка нашла мне место горничной у дамы, живущей в Сан-Диего. Но вместо этого я уехала на север. Если бы шофер того грузовика спешил в Сан-Франциско, вся моя жизнь сложилась бы по-другому. Но, как оказалось, он привез меня в Голливуд, прямо на студию «Уорлдуайд пикчерз».

– Это судьба, мама, – серьезно произнес Александр.

– Да, милый, – кивнула она, приглаживая его растрепавшиеся волосы. – Ты прав.

Со стороны Джексон-сквер донеслись слабые звуки музыки, и Александр немедленно встрепенулся.

– Пойдем послушаем, – умоляюще попросил он. – В школе будет так скучно после Нового Орлеана.

– Иди один, – отказалась она. – Поужинаем сегодня во «Вье Карре» и еще поговорим.

– Ладно!

Одарив мать ослепительной улыбкой, Александр начал пробираться сквозь толпу. Валентина постояла немного на солнце, глядя ему вслед. Высокий, гибкий черноволосый мальчик с уверенной грациозной походкой. Ее любимый сын. Как она мечтала и надеялась, что, узнав правду, он не отвернется от нее!

Александр исчез за спинами зевак, а Валентина, с трудом преодолевая свинцовую тяжесть в ногах, побрела к отелю.

Позже, немного успокоившись и отдохнув в душистой ванне, она подумала, как странно, что из всех знакомых мужчин Александр выбрал для подражания именно отца. Поможет ли это ему смириться с истиной? Трудно сказать. Во всяком случае, Валентина страстно желала этого.

Когда вода начала остывать, она поднялась и, вытершись, надела шелковый халат. Она провела в ванне больше часа, но Александра все еще не было. Валентина, нахмурившись, позвонила в его номер. Трубку не брали. Очевидно, волшебство музыки заставило его забыть о времени.