— Извини, Элан, — твердо сказала я ему, — но этот вечер только для взрослых.

— Я тоже хочу! — кричал он, бросившись на пол и размахивая поднятыми вверх ножками. У меня снова заболела голова. Я хотела было его отшлепать, но это требовало слишком больших усилий, и я чувствовала себя неспособной пережить следовавшие обычно за экзекуцией разрывавшие сердце рыдания.

Наконец появилась Мэри.

— Скверный мальчишка! — сказала она и увела его есть мороженое.

В это время из вестибюля позвонил Теренс, и, хотя вечер еще только вступал в свои права, я уже чувствовала себя измученной.

— Что за друзья с вами? — спросила я, бросив взгляд через стеклянную дверь на юную пару, сидевшую в темно-зеленом «студебеккере».

— Брюс и Грэйс Клейтоны.

— Брюс Клейтон! Сын Элизабет?

Теренс криво улыбнулся.

— Они не знают, кто вы… Я просто сказал им, что встречался с вами в Англии и что вы приехали в Нью-Йорк на каникулы. Элизабет Клейтон, возможно, знает о вас все, но ни Брюс, ни Грэйс не читают светской хроники, и Брюс никогда не говорит с матерью о господине Ван Зэйле.

Клейтоны были прелестной парой. Грэйс была в шелковых чулках-паутинке, которые, наверное, стоили целое состояние, но хотя ее модному платью, едва доходившему до колен, и совершенно прямому, недоставало изысканной бахромы, которая окаймляла бы подол, мне не показалось, чтобы ее вечерняя парчовая пелерина была так же шикарна, как моя — из расшитого серебром черного крепа с шифоновыми и кружевными вставками. Однако, у нее была завидно стройная фигура и светлые волосы, вившиеся без всякого перманента, и выглядела она более ярко, чем я. Ее муж, вышедший из машины, чтобы пожать мне руку, был высоким мужчиной с безупречными манерами. Его темные волосы на висках преждевременно поседели, и, хотя он носил очки, глаза выдавали его тонкий ум.

— Как вы себя чувствуете, мисс Слейд… — Оба они говорили с расточительным американским акцентом, когда каждая гласная становится плоской, как блин, каждая согласная немилосердно артикулируется, и при этом тщательно избегается всякий намек на малейшую медлительность речи. Хотя я и была иностранкой, я понимала, что нахожусь в обществе истинных аристократов. И все же никакой отчужденности в них не чувствовалось. В противоположность англичанам они были непосредственны и дружелюбны. Фамилии были скоро отброшены, и к тому времени, как мы въезжали в Квинс, Грэйс уже спрашивала меня, интересуюсь ли я вопросом женского равноправия. Когда я ответила отрицательно (внутренне содрогнувшись, как всегда при мысли о смерти своей матери), на ее лице отразилось разочарование, но она так и не осмелилась спросить меня, есть ли у меня работа. Узнав что я не замужем и приехала в Нью-Йорк навестить друга, она явно решила, что я совершенно легкомысленная светская девушка, вместо Индии приехавшая искать жениха в Америку.

— А кто этот ваш нью-йоркский друг, Дайана? — в конце концов учтиво спросил Брюс.

— Пол Ван Зэйл.

Их головы, как на шарнирах, повернулись ко мне. Автомобиль едва не съехал на обочину дороги.

— Ради Бога! — воскликнул Теренс, увидев, как Брюс вцепился в баранку.

— Простите… я совсем одурел. — Он был слишком ошеломлен, чтобы что-нибудь добавить.

— Боже мой! — воскликнула Грэйс, с сомнением уставившись на меня. — Как вы встретились с Полом?

— Я его клиентка. Он финансировал мое дело.

Придя в себя, Грэйс засыпала меня вопросами, но в течение всего нашего разговора я не переставала думать о сосредоточенном молчании ее мужа.

— …Мне не терпится рассказать об этом Кэролайн! — воскликнула Грэйс. — Вы уже знакомы с нашей хозяйкой, Кэролайн Салливэн? Она намного старше вас, но взгляды у нее самые передовые… — и она пустилась в обсуждение современных женщин, как называла девушек, учившихся вместе с нею в Вассарском колледже.

Когда я поведала ей, что тоже училась в университете, я поняла, что она уже считала нашу дружбу прочно закрепленной.

Мы въехали в городок Грейт Нек и покатили по дороге, где дворцы богачей выходили окнами на Лонг Айленд Саунд и в сторону видневшейся в отдалении береговой линии Коннектикута. Снова подумав о Поле, я сказала себе, что Сильвия просто благообразная молодящаяся женщина, напоминавшая Теренсу его униженную мать.

— Вот мы наконец и доехали! — воскликнула Грэйс, когда машина проехала через кованые железные ворота и покатилась по длинной аллее.

Дом Салливэна стоял на пяти акрах тщательно ухоженной земли, и хоть лишь отчасти, но совершенно явно походил на Тадж Махал.

— Я постоянно забываю, как он вульгарен, — пробормотал Брюс, нарушая свое долгое молчание. — Каждый раз, приезжая сюда, удивляюсь этому заново.

— О, дорогой, вы же еще не погрязли в чеховском унынии, не так ли? Я знаю, что вам ненавистны подобные сборища, но я твердо обещала Кэролайн…

— Знаю, знаю.

— Выпьете пару бокалов мартини, Брюс, — сказал Теренс, — и будете наслаждаться этой вульгарщиной.

— Ненавижу пить слишком много!

— Вы-таки хватили достаточно водки в последний уик-энд с этим русским фанатиком Красновым!

— Это совсем другое дело. Я хотел дать ему почувствовать, что мы братья, хотя, должен признаться, я в общем не согласен с его взглядами на Троцкого.

— Ах, не будем говорить о политике… Терпеть ее не могу! — взмолилась Грэйс. — Смотрите-ка, сколько здесь уже народу, а я-то думала, что мы приедем первыми! А вот и Кэролайн.

Нас провели в бальный зал, двери которого выходили на широкую террасу. Уже вовсю играл оркестр, но танцевать пока никому не хотелось, и большинство гостей, выйдя на террасу, восхищались мраморными фонтанами и ухоженными газонами. Многочисленные лакеи-негры, все в ливреях, неторопливо расхаживали между гостями с серебряными подносами, полными всяких закусок, и с серебряными же кувшинчиками с коктейлями. Люстры изливали какой-то «порочный» свет, словно выманивая из теней дух декаданса.

Очень энергичная женщина с блестящими, коротко постриженными черными волосами, загорелым лицом и ярко-красными губами громко воскликнула:

— Брюс… Грэйс… Теренс… дорогие мои! Как чудесно вас видеть! — и живо" покрутила рукой, утрируя жест из известной пьесы «Чай на двоих». Она обменялась летучим поцелуем с Грэйс и чуть отодвинула в сторону Теренса, чтобы разглядеть меня. — Мисс Слейд! Я Кэролайн Салливэн. Рада вас видеть! Вы привезли своего малыша?

Я услышала, как за моей спиной ахнула Грэйс.

— К сожалению нет, госпожа Салливэн, — мягко отвечала я. — Ваш муж был так любезен, что пригласил и его, но он быстро устает, и я подумала, ему лучше остаться дома с няней.

— Ну что ж, он приедет в следующий раз поиграть со Скоттом и Тони! Я уверена, что им понравится новый друг, и… О, привет! Вильма, дорогая, как мило, что вы приехали! Извините, мисс Слейд…

— Выпьем, Дайана? — тихо предложил Теренс.

— Благодарю, — повернулась я к нему, чтобы взять бокал с коктейлем цвета морской воды.

— Сколько лет вашему мальчику? — спросила Грэйс голосом, в котором так и сквозило любопытство.

— Три.

— Вы сказали… Простите, я, должно быть, плохо вас поняла. Мне послышалось, вы сказали…

Я уже давно привыкла рассеивать смущение своих собеседников. И успокаивающе улыбнулась ей.

— Нет, я не замужем, — проговорила я. — Я не верю в брак, но это не больше, чем моя личная философия, которую я отнюдь не собираюсь навязывать другим, и надеюсь, что это вас не огорчит.

— О, нет, разумеется нет. Но…

По блеску в ее глазах я поняла, что она была готова снова подхватить тему эмансипации женщин, и почувствовала большое облегчение, когда Теренс предложил мне познакомиться кое с кем из его знакомых.

— Дайана Слейд!

Я обернулась. Это был Стивен Салливэн.

— Вы выглядите колоссально! — с манерной медлительностью проговорил он, рассматривая меня и так, и этак своими ярко-голубыми глазами. — Зайдите как-нибудь к нам, на угол Уиллоу и Уолл-стрит, поговорим о вашей очередной ссуде!

— Не раньше, чем вы перестанете смотреть на меня как на корову на скотном рынке! — возразила я. — Имеете ли вы хоть какое-то представление о том, как оскорбительно, когда на тебя смотрят как на кусок мяса?

— Но какое мясо! — смеясь, отозвался Стивен. — Какая корова!

— О! — Я была готова выплеснуть ему в лицо коктейль из бокала, но в этот момент его строго окликнула жена:

— Стивен! — и он отошел, чтобы уделить внимание другим гостям.

— Не обращайте большого внимания на Стива, — успокоил меня Теренс. — Он обращается так с каждой встреченной им женщиной. Старается польстить им.

Я отнеслась к этому скептически, но Теренс, отказываясь принимать всерьез мое недовольство, принялся знакомить меня с как можно большим числом людей, и я скоро забыла про Стивена Салливэна. Я неизбежно оказалась вдали от Теренса, и лишь в ужасе думала о том, что не могла вспомнить ни одного имени, когда ко мне обращался какой-нибудь незнакомец и представлялся мне, являя очередной пример американского дружелюбия. Англичане вполне могут улыбнуться: «Но ведь американцы такие поверхностные!» Однако, если бы я оказалась на каком-нибудь крупном приеме в Англии, я была бы только рада, если бы другие незнакомые мне гости проявляли такую же непринужденную любезность и по-современному очаровательную обходительность.

Американцам нравился мой акцент, они расспрашивали обо всем интересном, что происходит в Англии («Что подают королевской семье к завтраку?» «Изменился ли Лондон с диккенсовских времен?»), и осторожно интересовались тем, что я думала об их великолепной стране. Читала ли я о скандале Типота Доума? Что я думаю о президенте Кулидже? Будет ли действительно функционировать Лига Наций? Я стала чувствовать себя дельфийским оракулом и находила весьма забавным двусмысленно отвечать на вопросы в лучшем стиле классической традиции. Было так легко находиться среди людей, от которых не услышишь за спиной: «Она дочь Гарри Слейда, помните такого…», или чей-нибудь еще более мрачный шепот: «Все это норфолкское кровосмесительное потомство…» Никому здесь не было никакого дела до моих предков, и меня принимали, плохую ли, хорошую, такой, какою я была.