Я ждала, Эмили вернулась в Нью-Йорк и разумно, с минимальным шумом, организовала развод. Когда она написала Стиву, чтобы рассказать о детях, по-прежнему глухое молчание Корнелиуса показалось более тяжелым, чем всегда, но я ничего не сказала и принялась за организацию назначенной на весну свадьбы. Я решила, что глупо продолжать нервничать из-за Корнелиуса: у меня и без того было слишком много забот.

Нэнни угрожала уходом, когда в мою жизнь снова вернулся Стив, и успокоилась только тогда, когда я поведала ей о предстоявшей свадьбе.

— Вы обвенчаетесь в церкви? — мрачно среагировала она, услышав, что мы ждали развода Стива.

Эта нянька была религиозной фанатичкой, наводившей уныние па любого человека старше двенадцати лет. После того, как, выйдя замуж, ушла Мэри Окс, мне было очень трудно найти ей замену, прежде всего из-за моей широкой известности, а также из-за того, что близнецы доставляли слишком много хлопот. Няньки не задерживались больше чем на полгода, и я сменила одну за другой двоих, прежде чем нашла такую, которая была достаточно стойкой, чтобы улаживать споры, выполнять тяжелую работу и ликвидировать хаос, царивший после увольнения предыдущих нянек. Я оставила ее у себя потому, что ей каким-то образом удалось завоевать уважение и любовь детей, но сама я находила ее чересчур утомительной.

— Когда вы придете поговорить с детьми, мадам? — спрашивала она, глядя на меня с таким видом, словно я готовилась к подпольной свадьбе.

Я так боялась, как бы какое-нибудь несчастье не помешало нашей свадьбе, что решила сохранить помолвку втайне до получения развода, но когда Нэнни сурово сказала: «Я думаю, что нужно сказать Элану» — пообещала это сделать. Элан ни разу не спросил ни меня, ни Стива, намерены ли мы пожениться, а мы так хорошо помнили свои нарушенные четыре года назад обещания, что теперь суеверно боялись говорить с ним об этом.

Однако Нэнни сказала свое слово, и я в тот же вечер, призвав на помощь все свое мужество, последовала за Эланом в столовую, где он обычно делал заданные на дом уроки, чтобы посвятить его в наши новые планы.

— Будет настоящая свадьба? — подозрительно глядя на меня, спросил он. — С фотографиями?

— Да, дорогой. Настоящая, с массой фотографий.

— Я не хочу быть на свадьбе, можно мне не ходить?

— О, но… — Я остановилась и, воздержавшись от слишком эмоционального ответа, попыталась быть рассудительной. — Почему ты не хочешь быть на свадьбе?

Элан стал доставать учебники из ранца.

— Мне будет там очень неловко. Я не хочу идти на свадьбу, где все будут смотреть на меня и говорить друг другу, что у меня никогда не было отца.

— Но у тебя был отец!

— Не настоящий, не женившийся на тебе в церкви.

— Но он хотел жениться на мне незадолго до смерти!

— А почему не женился до моего рождения?

— Он был женат на другой женщине, и…

— Почему он с нею не развелся?

— Видишь ли… Понимаешь…

— Почему он оставил нас на все эти долгие годы?

— Он не был уверен в том, хочет ли жениться на мне.

— А почему? Почему он сделал так, что у тебя появился ребенок, если не был в этом уверен? Почему уехал? И почему не оставил мне ничего по завещанию. Почему он оставил все этому Корнелиусу, как будто меня вообще не существовало?

— Но, Элан, я же говорила тебе — он был намерен сделать особое распоряжение в твою пользу!

— Но не сделал, не так ли? — возразил он. И я знаю почему. Он меня стыдится. Стыдится меня и Корнелиус — поэтому и не написал мне ни одного письма, хотя я его кузен. Топи рассказывал мне, что Эмили хотела бы со мной повидаться, но, разумеется, отказалась от этого, когда ты отняла у нее Стива. Я отрезан от своих родственников, — заключая свою гневную речь, говорил он, — и все из-за тебя, и мне нет никакого дела до того, поженитесь вы со Стивом, или нет, и почему бы вам вообще не оставить меня в покое?

Я тихо вышла.

— Что мне делать? — со слезами спрашивала я Стива.

— Поговори с ним снова! Защищайся! Не дай ему закрепиться на этой бессмыслице — разве ты не видишь, что он сам этого не хочет? Ради Бога! — взволнованно отвечал Стив. — Ладно, я сам с ним поговорю.

Часом позже Элан вошел в гостиную, где я намеревалась почитать газету.

— Прости меня, мамочка, — проговорил он тихим тонким голосом и уткнулся мне в плечо.

Стив, наблюдавший эту сцену из дверей, бесшумно исчез в направлении лестницы.

— Все хорошо, Элан, — сказала я. — Я понимаю твое нежелание быть на свадьбе.

— Стив сказал, что я вполне мог бы пойти, потому что отдел регистрации помещается в очень маленькой комнате, и там будут только знакомые мне люди. И что я мог бы не ходить на прием, где будет много гостей.

— Это очень мудро с его стороны. Свадебные приемы обычно очень скучны.

Элан сел, откинул назад свои светлые волосы и стал рассматривать синяк на своем колене.

— Мамочка, после свадьбы я хочу перейти в другую школу, и чтобы меня звали Элан Салливэн. Я хочу, чтобы Стив был моим отцом. Я буду называть его папой. Он сказал, что я уже могу называть его так, если ты не будешь против. — Я вспоминала о том, как Пол играл с Эланом на том лонгайлендском пляже. — Пожалуйста, мамочка.

— Конечно, дорогой. Да. Если тебе этого действительно хочется.

Он улыбнулся. Темные глаза его засияли. Он был счастлив.

Когда Элан снова убежал доделывать свои уроки, в гостиную вошел Стив и уселся рядом со мной.

— Ты поступила правильно, Дайана.

— Да. — Мне пришлось сделать большое усилие. — Спасибо, Стив… за то, что ты так добр к нему и так великодушен.

Возникла пауза, когда я попыталась сказать что-то еще, но так и не нашла слов. Его рука заскользила по мне.

— Дайана, Элан вернется к Полу. Сейчас Пол ему ни к чему, но потерпи. Позднее он станет совсем другим.

— Ты действительно так думаешь? И мне тогда будет лучше, — сказала я, пытаясь отгородиться от прошлого.

Мне это не удалось. Мы отправились в номер Стива в «Ритце», который он по-прежнему оставлял за собой, и, испытывая стыд за неудачу, я принялась за старое, мысленно переведя часы на 1929 год. Сначала я подумала, что это разочаровало Стива. Но он потом сказал мне:

— Я надеюсь на то, что наши отношения будут честными.

Я расплакалась. Он тут же прижал меня к себе так крепко, что у меня чуть не затрещали ребра.

— Я задушил бы его на месте! — прорычал он. Мне хотелось рассмеяться, но слезы не останавливались.

— Нет, я не хочу говорить о нем, Стив, я отказываюсь говорить о нем, эти разговоры создают впечатление, будто он жив, а ведь он умер уже больше семи лет назад.

— Верить в истинное бессмертие Пола! — Стив вздохнул, выпустил меня из своих рук и раскурил для нас обоих сигареты. — Существует всего один вид бессмертия — я не верю в весь этот бессмысленный вздор о загробной жизни. Кому, черт побери, захотелось бы бесцельно болтаться в вечности без выпивки, без секса и без всякого рода развлечений? Бессмертие Пола — не там, на небесах, а здесь, на земле. Он живет в памяти людей и влияет на их жизни. Но, черт возьми, я буду последним, кто посмеется над Полом Ван Зэйлом! Он может извлечь любую ноту из всей вашей проклятой клавиатуры, но никогда не сможет на тебе жениться!

Я рассмеялась и внезапно прониклась к нему такой любовью, что выскользнула из сумбура воспоминаний о Поле. Погасив обе наши сигареты, я выключила свет и порывисто притянула Стива к себе.

Развод он получил в марте. Мы сразу же назначили день свадьбы и двадцать пятого апреля 1934 года, через восемь лет после нашей первой встречи перед ночным клубом в Гринвич Виллидж, зарегистрировали свой брак в Кэкстон-Холле.


На мне было зеленое шелковое платье от Скиапарелли. Поскольку даже при самом буйном воображении я не могла считаться невестой-девственницей, я не позволяла себе рядиться в одежду пастельных тонов, а тем более в темно-синюю. Мне вполне подходила мода того времени. Квадратные плечи и рукава, пышные у плеча и узкие от локтя до запястья, каким-то волшебным образом придавали стройность моим бедрам, а поскольку юбки снова оканчивались всего на несколько дюймов выше лодыжек, эта удлиненность помогала мне выглядеть элегантно стройной. Я потратила два часа на макияж, используя не меньше пятнадцати своих собственных косметических средств, от лосьона для тела из лепестков родезийского померанца до совершенно новых духов «Цирцея-соблазнительница», представлявших собою хитроумную смесь ароматов жасмина, тубероз и герани. Когда я, наконец, вышла из салона, мои служащие устроили мне королевские проводы, а голова Стива так закружилась от восхищения, что с нее слетел цилиндр.

Я так волновалась, что с трудом устроилась в нашем новом «роллс-ройсе».

— Мне так страшно… — сказала я Стиву.

— Дорогая моя, я и сам не был в таком ужасе со дня отмены золотого стандарта в Англии.

На гражданской церемонии, проходившей в залитой солнцем и убранной цветами комнате, присутствовали только дети и наши ближайшие друзья. Миссис Окс выполняла обязанности матери невесты и плакала счастливыми слезами в свой лучший кружевной носовой платок, доводя исполнение этой роли до совершенства. Была там и Гэрриет, но, хотя я и приглашала Джеффри, он не пришел. Я жалела, что его не было, потому что Джеффри был одним из самых близких моих друзей, но, поскольку я под таким же предлогом не пошла на его свадьбу три года назад, у меня не было оснований на него сердиться. Я очень любила Джеффри и вполне могла выйти за него замуж в мрачные месяцы после отъезда Стива. Он как-то пригласил меня на обед, но, как оказалось, не для того, чтобы сделать мне предложение, а чтобы объявить о своем намерении жениться на другой. Это было мне на пользу. Я до того слишком часто его отвергала и нельзя было ожидать, чтобы здравомыслящий, симпатичный мужчина бесконечно оставался влюбленным в женщину, забеременевшую от другого. Стоически приняв действительность, я постаралась доброжелательно отнестись к его застенчивой, симпатичной жене, являвшей собою полную противоположность мне во всех отношениях. Но я сердилась на Джеффри за то, что он женился, особенно, когда дела мои шли из рук вон плохо, и я очень нуждалась в близком друге, который мог бы убедить меня в том, что все будет хорошо.