Сьюзан Ховач - Богатые — такие разные. Том 2

Следовало не забыть поручить моим адвокатам установить срок давности по таким сделкам, хотя я не видел, как Закон о сроках давности может быть использован в ее пользу, поскольку она умышленно скрывала истинные факты от законного владельца. Однако было очевидно, что она вполне могла сделать ставку на время.

Но это мог сделать и я.

Я улыбнулся. Было два часа ночи, но мой талант долгосрочного планирования работал уже в полную силу. Я больше не чувствовал себя эмоционально опустошенным. Мысли мои были ясными, а тело напряженным от возбуждения. Я должен был завоевать приоритет. Это всегда было основой успешного планирования. Прежде всего, Льюис, и абсолютный контроль над банком в Нью-Йорке. Потом Стив. Лондонское отделение, в конечном счете, подчиняется штаб-квартире на углу Уиллоу и Уоллстрит, а как только нью-йоркский офис будет у меня в руках, провести Стива мне будет нетрудно. А потом…

Я взял в руки фотографию мисс Слейд. Темные глаза, искрившиеся удивлением, смотрели на меня, словно бросая мне некий личный вызов, а широкая улыбка заставила меня иронически улыбнуться ей в ответ.

— Когда-нибудь, Дайана, — тихо прошептал я ей. Когда-нибудь…

Стив позвонил, едва стало смеркаться. Я была в это время в спальне своего нового дома на Честерфилд-стрит, который купила после рождения двойни, когда стало тесно во временном пристанище на Иден Мьюз. Мне нравилось жить в Мейфэре. Я ходила на работу через Баркли-сквер, а Нэнни было очень удобно гулять в парке. От дома было рукой подать до особняка на Керзон-стрит, который снимал летом 1922 года Пол.

Я подпиливала ногти, слушая по радио оркестр под управлением Реджинальда Кинга, и вспоминала, велела ли я Седрику обратить внимание наших продавцов на особые свойства новой маски для лица. Память моя была уже не такой хорошей, как когда-то. То ли сказывался возраст, то ли бесконечные коктейли, а может быть, и возросшее количество всяких мелочей, требовавших моего внимания в офисе. Я как раз подумала о том, что следует передать часть моих обязанностей подчиненным, как зазвонил телефон. Я было сказала Везерби, чтобы она не отвечала, но потом, решив, что, может быть, звонил Джеффри, сняла трубку с аппарата, стоявшего рядом с кроватью.

— Алло?

— Привет, Дайана, — прозвучал голос Стива. — Узнаешь?

— О, Господи, — проговорила я, — не будем играть в загадки до обеда. Как хорошо тебя слышно! Можно подумать, что ты на улице рядом с моим домом.

— Так и есть. Я снова в «Ритце».

— Боже правый! — я с опозданием сообразила, что при соединении не слышала голоса телефонистки с международной. — Что же ты не сказал, когда мы разговаривали на прошлой неделе, что собираешься приехать в Лондон? Ты надолго? Эмили с тобой?

— Нет, она в Париже. Я расстался с нею.

— Ты — что?! Боже, вы, американские банкиры, просто варвары! Так поступать с женщинами! Спать с ними, делать им детей, а потом бросать в такой беде! Честное слово, пора уже кому-то возвысить голос в защиту женщин, которых ты, Пол и Корнелиус, соблазняете, чтобы потом тут же покинуть!

— Полно, Дайана, все имеет свою оборотную сторону…

— Вот именно! Хотела бы я послушать, что об этом думает Эмили! Думаю, мне нужно позвонить ей и пригласить побывать у меня.

— О, Бога ради!..

— Ну, ладно, чудовище ты этакое! Видно, тебе хочется, чтобы я подержала тебя за руку, когда ты будешь рыдать у меня на плече. Послушай, ты можешь позвонить попозже? Сейчас я должна ехать на обед.

— С кем? — быстро спросил он. — С кем-нибудь из тех, кого я знаю?

— Да, с Джеффри Херстом.

— О, старина Джеффри! — Он не скрыл облегчения, услышав мой ответ. — Как у него идут дела?

— Очень плохо, — холодно ответила я. — В прошлом месяце его жена погибла в автомобильной катастрофе. Я помогаю ему оправиться от этого потрясения.

Нависла тишина. Наконец совладав с собой, он учтиво заметил:

— Искренне сожалею. Передай, пожалуйста, Джеффри мои соболезнования. Послушай, Дайана…

— Я правда спешу, Стив.

— Одну минуту! — заторопился он. — Как дети? Они с тобой, в городе? Могу я зайти вечером, чтобы их повидать?

— Мои близнецы в Мэллингхэме, — ответила я. — До свидания, дорогой. — Я положила трубку.

Меня с головы до ног сотрясала дрожь. С минуту я расхаживала по комнате, бормоча: «Пошел он к черту! Пусть катится ко всем чертям!» А потом взяла себя в руки, завернулась в свой новый шелковый пеньюар и спустилась вниз, чтобы выпить самого крепкого виски с содовой.

Я не сказала Джеффри о приезде в Лондон Стива. Подумала, что у него хватало и своих проблем, но, пока мы обедали у «Булестина», он дважды допытывался, что со мной. Я уклонилась от ответа. Возвратившись вместе с ним на Честерфилд-стрит, я виновато предложила ему стаканчик спиртного на ночь, но на этот раз уклонился он. Он устал, у него был тяжелый день, а завтрашний обещал быть еще труднее… Он пробормотал какие-то банальные извинения, и я поняла, что он обижен тем, что я не поделилась с ним своей тревогой.

Глядя, как отъезжал его «армстронг-сиддли», я заметила выплывший из-за угла большой черный автомобиль. Я задержалась на пороге, а машина, неуверенно объехав фонарный столб, мягко покатила под уклон улицы в сторону моего дома. Мне показалось, что это был совершенно новый «бентли». Не проходило и двадцати четырех часов, как Стив покупал себе в новой стране понравившуюся ему машину.

Я вошла в дом, захлопнула входную дверь, но потом передумала и оставила ее чуть приоткрытой. Войдя в столовую, я направилась к серванту, чтобы достать бренди, но обнаружила, что потеряла ключ. Рассеянно глядя на цветы в вазе, я услышала, как закрылась входная дверь.

Я застыла на месте. Ярость подсказывала мне все слова, которыми я собиралась встретить гостя, от: «Ублюдок, как ты смеешь снова показываться мне на глаза!» до мольбы: «Прошу тебя, вернись, будет все так, как ты захочешь!» Но когда в проеме двери показалась его тень, я словно онемела.

Молчал и Стив. Ом остановился в дверях, па фоне освещенного холла. Он прекрасно выглядел в дорогом американском костюме, облегавшем его фигуру, уже слегка забытую мной и потому показавшуюся неожиданно крупной. На нем был темно-серый пиджак, перламутрово-серый галстук, а его вьющиеся, теперь поседевшие на висках каштановые волосы непослушно курчавились, хотя и были приглажены, наверное, влажной щеткой. Едва намечавшиеся когда-то морщины на лице стали глубже, но глаза по-прежнему излучали все тот же, какой-то электрически-голубой свет, и он по-прежнему выглядел, говоря словами леди Кэролайн Лэмб, сильным, крепким и опасным.

Мне пришлось сесть. Я по-дурацки продолжала недоумевать, куда мог деться ключ от серванта, когда Стив с присущей ему прямотой спросил:

— Боже мой, Дайана, что привело тебя в такое расстройство? — и опустился на стул за обеденным столом напротив меня. Под тяжестью его тела скрипнул стул, и на этот звук тут же отозвался стол, на который Стив тяжело облокотился. Маска нескрываемой сексуальности, которую он так часто надевал на себя в присутствии женщин, растворилась, когда он, улыбнувшись мне с той дружеской наивностью, которую я так хорошо помнила, порывисто протянул через стол свою громадную руку к моей и страстно пожал се.

— О, Стив! — тихо вздохнула я. У меня было такое чувство, что я теряю рассудок, когда неожиданно увидела в стоявшей в центре стола вазе ключ от серванта. Я схватила его, как хватаются за соломинку в минуту опасности. — Что выпьешь?

— Что угодно, только не чай, — отвечал он. — Мы с Эмили выпили его столько, что этого хватило бы, чтобы укрепить экономику Индии. Может быть, немного шотландского виски?

Ему, разумеется, понадобился и его противный лед. Отдавая приказание Везерби, я воспользовалась возможностью и спросила его, почему не было на месте ключа от серванта. Он ответил, что ключ не следует оставлять где попало.

— У вас должен быть один ключ, у меня другой.

— Везерби, не стану же я день и ночь носить этот ключ у себя на шее!

— Как вам угодно, мадам…

Эти слуги так несносны! Хотя я и покончила со своей склонностью к марксизму, все же идея неизбежного социального равенства, обещанного Марксом, мне импонировала.

Мы со Стивом обменялись вопросами и ответами, приличествовавшими какой-нибудь вечеринке с коктейлем. Я спросила его, когда он приехал, как прошел полет. Он учтиво ответил. Только после того, как вернулся Везерби со льдом, Стив заметил:

— Я бросил пить такое, но теперь, когда я снова с тобой, это не помешает.

— Стив…

— Да, я знаю, не говори мне о том, что не желаешь меня видеть снова после того, как я так поступил с тобой, не буду и я тебя обвинять. Как мне извиниться или объяснить все? Боже, как я запутал свою жизнь! — с отчаянием воскликнул он, залпом выпил виски и налил снова.

Обнаженность его страдания делала его беззащитным, и я несколько овладела собой. Также выпив немного бренди, я теперь уже твердой рукой достала и закурила сигарету.

— Ты говорил мне такие ужасные вещи, — сказала я, — но и я высказала тебе достаточно много неприятного. Мы оба виноваты, Стив.

Он провел рукой по волосам.

— Но в чем дело, Дайана? — растерянно проговорил он. — Что это мы с тобой плачемся в жилетки друг другу? Что нам теперь вспоминать лето тысяча девятьсот двадцать девятого года?

— Ах, Стив! — вздохнув, отозвалась я, отпила еще немного бренди, сильно затянулась сигаретой и принялась объяснять.

Мы сильно сократили свои воспоминания о моей поездке в Нью-Йорк летом 1926 года. Я тогда пришла к заключению, что он не больше, чем распутник с нюхом на деньги, и решила, что могу заманить его в ловушку, только изобразив из себя любившую поразвлечься роковую женщину. Он принимал меня за самую пылкую из сирен, когда-либо приплывавших от берегов Англии, и попытался обольстить рассчитанной смесью безудержного секса и покоряющей английской спортивности. После того, как мы заморочили таким образом друг другу голову, вряд ли стоило удивляться тому, что все кончилось ужасной ссорой. Наша связь, казалось бы такая прочная, оказалась большой иллюзией. Играть день и ночь какую-то роль можно лишь короткое время, а потом наступает ужасная опустошенность, и неудивительно, что наши отношения разрушились, хотя и продолжались довольно долго.