— Да, — сказал я, — потому что после того, как он потратил годы, чтобы снова поставить на ноги «Мет», он воспринял этот неискренний запоздалый жест как оскорбление.

Однако я не стал больше спорить с Вивьен, так как мать Джейка была одним из ее смертельнейших врагов. Госпожа Райшман однажды грубо обрезала Вивьен в театре и позднее говорила о ней, как о шлюхе.

— Но теперь я выгляжу респектабельно! — хвасталась мне Вивьен весной. — Меня теперь признает даже мадам Райшман!

Поскольку мы после женитьбы перестали заботиться о том, чтобы Вивьен не забеременела, ей не понадобилось много времени, чтобы оказаться в интересном положении. То, что я был в восторге от этой новости, никого не удивило, но все с изумлением обнаружили, что Вивьен не просто восхищена, но буквально в экстазе. Все свои молодые годы она заботилась о том, чтобы не получить ребенка, теперь же впала в другую крайность. Она словно устала от своей бурной светской жизни и жаждала лишь простейших человеческих удовольствий.

Вивьен потеряла интерес к своим званым обедам, сидела с мечтательным видом на моих вечерах, не уделяя их содержанию ни малейшего внимания, и проводила свободное время за чтением детских книг, шитьем платьев с учетом изменений своей фигуры, приглашала и прогоняла дизайнеров по интерьеру, стараясь обставить наилучшим образом детскую комнату. Свет вряд ли был бы удивлен больше, если бы Мей Уэст объявила о своем намерении уйти в монастырь. Однако когда заклятые враги Вивьен назвали ее поведение позой, она лишь улыбнулась.

— Моя прежняя жизнь была такой пустой, — говорила она Грэгу, когда он пришел к нам в гости, — а теперешняя такая настоящая и наполненная смыслом!

Подобно всем ее нью-йоркским друзьям, Грэг выглядел поначалу учтивым, потом неверящим и под конец пораженным. Его собственная жизнь также улучшилась. Я отправил его во Флориду, купил ему яхту и попросил беспокоить меня как можно меньше. Какое-то время все так и было. Он возил богатых туристов из Кей Уэста до Багам и, по-видимому, действительно зарабатывал себе на жизнь. Я, разумеется, знал, что он занимался контрабандой спиртного, но думал, что, если он и попадется, я выкуплю его, не расстраивая Вивьен. Казалось, я нашел окончательное решение извечной проблемы, что делать с Да Костой, и почувствовал от этого большое облегчение.

Решение другой моей вечной проблемы, что делать со Стивом Салливэном, наметилось весной, когда он обвенчался с Эмили в местной церкви в Лонг-Айленде. Церковная свадьба была делом щекотливым, так как была жива его первая жена, с которой он развелся много лет назад, но священники в то время становились более гибкими, понимая, что проповедуемого возрождения никогда не произойдет, и поэтому дело решилось в лучшем виде. Тем не менее, Эмили думала, что было бы лучше, если бы свадьба была незаметной, и поэтому список приглашенных ограничивался членами семьи и ближайшими друзьями.

Поскольку мой отчим не мог присутствовать на церемонии из-за болезни, выводить невесту довелось мне.

Потом я так напился, что Сэму пришлось помочь Вивьен доставить меня домой. Вивьен разозлилась. Сэм отозвался обо мне очень неодобрительно, а сам я чувствовал себя совершенно несчастным. Добравшись до дому, я заперся в своей комнате, забрался под самое толстое и самое темное одеяло, какое только нашел, и провалился в сон, а когда некоторое время спустя бледный, как мел, проснулся, жена не выказала мне никаких знаков симпатии.

— Мне ненавистна мысль о том, что Эмили стала женой этого человека! — выпалил я.

— Об этом следовало подумать раньше, до того, как ты дал им свое благословение! — язвительно заметила Вивьен.

— Я дал его не всерьез. То была просто игра — вроде шашек или какой-то другой… Но, войдя с Эмили в церковь, я внезапно понял, что приносил ее в жертву — о, Боже! Бедная Эмили! Когда я думаю о том, что этот грубый болван заберется в постель к моей чистой красавице-сестре… девственнице…

— Боже мой, Корнелиус, если Эмили эта перспектива возбуждает так же, как тебя — что несомненно, — я считаю, что ей не о чем беспокоиться!

— Что за пакости ты говоришь! — в гневе закричал я. — Ты ничего не понимаешь!

— Тут нечего понимать. Ты слишком смешон и устал. Я ложусь спать. Мне необходимо отдохнуть. Я должна думать и о ребенке.

— Теперь ты только и думаешь что о ребенке! — выкрикнул я ей. — А как же я? На меня когда-нибудь обратят внимание? У меня был невыразимо тяжелый день, я ужасно расстроен, и сейчас мне хотелось бы…

— О, вечно у тебя в голове одно и то же! Боже мой, как скучны иногда бывают мужчины! — раздраженно воскликнула Вивьен и бросилась вон из комнаты.

— … Хоть немного сострадания! — проворчал я ей вслед, но она уже захлопнула дверь.

Потом мы простили друг друга, и она милостиво позволила мне заняться с ней любовью — что случалось теперь все реже и реже, поскольку она была «должна думать о ребенке». Мы были снова друзьями, но у меня не оставалось сомнений, что беременность для нее действительно тяжелая работа. И я изо всех сил старался быть благоразумным. Думал о том, как буду горд, когда на свет появится новый Пол Корнелиус Ван Зэйл. О том, как прекрасна была Вивьен даже с ее изменившейся фигурой и какое счастье для меня быть ее мужем. Думал о своих уцелевших миллионах, о своем влиятельном положении в банке, о том, как блестяще удалось нейтрализовать и Стива, и Грэга, и представлял в розовых тонах свое будущее филантропа. Но чем настойчивее говорил я себе, как счастлив, тем более подавленным становилось мое настроение. Я казался себе одиноким и обманутым, как если бы мне изменила любимая женщина. Хуже всего и оскорбительнее всего было чувствовать себя разочарованным сексуально.

— Ради бога, Нэйл! — ободряюще воскликнул Сэм, когда я набрался смелости и сбивчиво рассказал ему о своих самых интимных проблемах. — Разумеется, ты должен оберегать Вивьен. Ну и что? Позови Марджи и попроси ее прихватить бутылку виски!

— Это невозможно! — яростно воскликнул я. — Это было бы безнравственно! Это же адюльтер! Теперь, когда я женился, я не могу видеть таких девушек, как Марджи. Это противоречит всем моим принципам!

— Тогда принимай почаще холодный душ и работай как вол. Иисусе! Нэйл, что еще ты хочешь от меня услышать?

Все окружавшие меня люди стали казаться мне глубоко несимпатичными. Подавленность моя росла. Когда Грэг спросил, сможет ли он провести с нами праздник Четвертого июля[3] у меня, разумеется, не было никакого желания его видеть, и я рассердился па Вивьен за то, что она согласилась принять его, не спросив моего разрешения. Однако, не желая с ней ссориться, я с этим примирился.

Грэг приехал в конце июня, но я, к счастью, был очень занят в банке и почти не виделся с ним. Кроме того, меня донимал зуб мудрости, и мне пришлось несколько раз посетить дантиста, так что дома я бывал мало. Как-то утром, отправившись к врачу в третий раз, я вспомнил, что оставил дома какие-то нужные бумаги и, выйдя из кабинета дантиста, велел шоферу отвезти меня не на Уолл-стрит, а сначала заехать на Пятую авеню.

В библиотеке я собрал бумаги, вернулся в холл, и в нерешительности остановился. Той ночью я не спал с Вивьен и, уходя, не разбудил ее, чтобы попрощаться. Решив сделать ей сюрприз, я положил бумаги на столик в холле, вынул из ближайшей вазы розу и торжественно направился наверх, в комнату Вивьен.

Она с кем-то разговаривала. Подходя к двери, я слышал се приглушенный голос, и ответ Грэга на ее слова прозвучал уже, когда я взялся за дверную ручку. Я похолодел. Пройдя на цыпочках по коридору в свою комнату, я бесшумно подошел по ковру к двери, разделявшей паши спальни. Она была приоткрыта. Когда мы спали отдельно, я никогда не закрывал дверь, чтобы не чувствовать себя слишком одиноким. Спать отдельно решила она, а не я, ссылаясь па то, что ребенку нужен покой.

— …Быть более снисходительным к Корнелиусу, — твердо говорила Вивьен.

Я видел их через полуоткрытую дверь. Вивьен в стеганой ночной кофточке с кружевами сидела в постели, держа на коленях поднос с завтраком. Она рассеянно вскрывала конверты, без всякого интереса проглядывала письма с просьбами о благотворительной помощи. Грэг, в своем застегнутом на все пуговицы дешевом белом костюме, сидел рядом, развалясь в кресле. Я с облегчением увидел, что наедине интимности между ними было не больше, чем обычно в моем присутствии, и лишь через несколько секунд мое внимание привлекло содержание их разговора.

— …Но я с ненавистью думаю о том, как этот выродок ложится с вами в постель, мне ненавистна сама мысль о том, что вы замужем за ним…

— О Боже, точно так же Корнелиус говорит об Эмили и Стиве! Послушай, Грэг, дорогой, постарайся не быть таким глупым. Все прекрасно. Ты живешь как тебе нравится, там, во Флориде, а я, как мне нравится, здесь, в Нью-Йорке. Верь мне, я предпочитаю быть госпожой Корнелиус Ван Зэйл, беременной женой известного банкира, а не госпожой Вивьен Коулимен, в прошлом гостеприимной светской дамой, пострадавшей в трудные времена и живущей в забвении на задворках Квинса! У меня не было и в мыслях выйти замуж за Корнелиуса, когда ты предложил этот свой план, чтобы обеспечить себе безопасность путем сближения с ним. Может быть, я и не вышла бы за него, если бы Кризис не лишил меня моего капитала, но я вышла за него и совершенно не жалею об этом.

— Но на тебе женился бы я, Вив, если бы у меня была хоть десятая часть денег этого коротышки! Я знаю, ты никогда к этому не стремилась, всегда любила Стюарта, но…

— Грэг… дорогой мой… прошу тебя! Разве мы не забыли обо всем этом?

— Да, конечно, но когда я вижу тебя здесь, с этим маленьким выродком…

— Не угодно ли тебе перестать называть моего мужа «маленьким выродком»? Мне нравится Корнелиус, черт побери! Да, я вышла за него из-за его денег, но я люблю его и буду любить еще больше, когда появится на свет наш прекрасный ребенок. Он отличный парень, и им очень легко управлять.