– Ты бы вышла за меня замуж, если бы я был нищим художником, – хрипло настаивал Ричард, – или если бы я копал канавы, или ремонтировал телефоны?..

Прервав свой допрос и не обращая внимания на протесты, он начал целовать ее так грубо, что причинял боль.

– Ричард, прекрати! – кричала она, пытаясь вырваться, но не в состоянии сдвинуться даже на дюйм.

Машина была маленькая, тесная, и в салоне негде было развернуться.

– Почему? Теперь я тебе противен?

– Ты делаешь мне больно…

– Тогда тоже сделай мне больно, – с вызовом сказал он, тяжело и сбивчиво дыша, прерывая ее и с силой впиваясь в ее губы так, что она с трудом могла дышать.

Он прижал ее к сиденью и почти полностью перебрался на ее сторону, пытаясь сорвать шелковый лиф ее платья и все больше теряя разум от собственной ярости. Она не могла сдержать слезы и в конце концов, начала плакать и бороться всерьез.

Кто этот человек, пытавшийся сделать ей больно, впавший в буйное помешательство и изливающий на нее весь свой гнев?

– Ричард, черт тебя подери, возьми себя в руки. Остановись! – кричала она, содрогаясь от ужасного звука рвущегося шелка, и новые потоки слез катились по ее щекам.

– Почему я должен останавливаться?! Я куплю тебе другое, это всего лишь платье. Черт подери, я куплю тебе другое! Черт подери, я куплю тебе все, что ты захочешь, – яростно прокричал он, расстегивая брюки и доставая возбужденное доказательство своего мужского достоинства.

– Черт подери, я куплю тебя, – напыщенно повторял он.

– А я, черт подери, собираюсь вылезти из машины, – прокричала Тори ему в ответ, дрожа и пытаясь вывернуться из его объятий.

Она почувствовала, что он тоже плачет. Его горячие слезы смешивались с ее, вымывая всю затаенную злобу и боль. Его ярость выдохлась, и он стал извиняться и умолять не бросать его.

Она прекратила борьбу, успокаивающе нашептывая ему в ухо, что все хорошо, что все будет прекрасно, что она поможет ему, что она любит его и любит ради него, а не ради его проклятых денег.

Она была не таким человеком.

Но даже несмотря на то, что сама все это произнесла вслух, она не была уверена в том, что говорила. Это потрясло ее до глубины души, и она поняла, что не уверена ни в чем.

Тот Ричард, в которого она влюбилась, был для нее потерян. Его место занял совершенно другой человек, холодный, очень озабоченный, замкнувшийся в себе, но в то же время взывающий о помощи.

Или, возможно, раньше она видела то, что хотела видеть.

Знакомое чувство отчаяния, которое она ощутила, и давящая боль в сердце снова переключили ее мысли на Тревиса – привычка, от которой, как ей хотелось надеяться, она окончательно избавилась.

Обнаружив это, она поняла, что ненавидит его больше, чем когда-либо, и проклинала его больше, Чем кого-либо прежде.

ГЛАВА 22

Тори и Ричард крепко спали, когда их разбудил телефон. Сквозь пелену сна Тори видела, как он нащупал трубку, беспокойно прижал ее к уху, элегантный будильник с радиоприемником рядом с телефоном показывал предрассветный час. Осторожно, не открывая глаз, притворяясь, что продолжает спать, она прислушалась, не упуская ни слова из разговора и напрягаясь, понимая, что он наблюдает за ней.

Это было то самое напряженное состояние, которое пронизывало всю их жизнь с момента возвращения домой из Аргентины.

В начале, когда прошел первый шок, он был вполне уверен, что сможет получить ссуду в банке, продать достаточно ценных бумаг и реализовать достаточно имущества, чтобы хватило средств на сохранение тоге образа жизни, к которому он привык.

Но когда обнаружилось, что большая часть ценных бумаг, за исключением нескольких сертификатов, все еще зарегистрированных на имя отца, уже продана, что вся недвижимость, которой он владел, является собственностью семьи и его доля не подлежит передаче другому лицу, и что его финансовое положение серьезно настолько, что даже банки, с которыми он поддерживал самые близкие отношения, перестали отвечать на его звонки, он запаниковал.

И все же Ричард продолжал упрямиться, отказывался отступиться хоть от одного из своих южноамериканских обязательств, таких, как лошади для поло, или изумруд Тори, или даже сами матчи поло. Лошади уже стоили по тысяче долларов каждая, а их еще надо было самолетом доставить в страну и оттранспортировать в Санта-Барбару, где поставить в конюшню за бог знает сколько долларов в месяц.

Тори была чрезвычайно расстроена тем, что не могла с ним поговорить. Он держался на расстоянии от всего и от всех, делая невозможными любые контакты, одержимый поисками решения проблемы своих вышедших из-под контроля долгов. Надо быть совсем слепой, чтобы, глядя на его стоические поиски альтернативных источников доходов, не видеть, что ему не по силам справиться с ситуацией, и надо быть совсем тупой, чтобы не догадываться, что большая часть из его последних находок входит в противоречие с законом.

Из кратких ответов Ричарда ничего не прояснилось. Тори открыла глаза и обнаружила, что он все еще смотрит на нее. Она сонно улыбнулась ему, ее глаза начали привыкать к темноте и уже могли различить фиолетовые круги под его глазами.

– Во сколько завтра вечером? – спросил он в трубку, не в восторге от ее внимания.

После пары вежливых ответов он повесил трубку и выскочил из постели, ничего не объясняя, и с неприступным видом начал собираться, метаясь по комнате.

Его спальня располагалась на втором этаже известного своей современной архитектурой дома, построенного на одном из участков поместий «Беннеттон Хиллз». Одна из стен комнаты была стеклянной и через нее видна гостиная на первом этаже и сад перед домом. Три другие стены были цвета ночи, вокруг современного камина из нержавеющей стали располагались пышные пуфики песочного цвета, мягкие изогнутые диваны и стулья. В блестящей фурнитуре, в наклоненных зеркалах, в полированных поверхностях стальной сварной скульптуры в углу Тори видела отражение Ричарда, поспешно собирающего свои вещи.

Одев джинсы, старый колумбийский свитер и кроссовки, он перекинул через плечо упакованную спортивную сумку и направился к двери.

Тори, чувствуя себя совершенно отвергнутой, смотрела на него, ожидая объяснений.

– Мне нужно на пару дней съездить в Санта-Барбару. Я позвоню тебе, – сказал он, смягчившись и возвращаясь к кровати, где она сидела, завернувшись в простыню, чувствуя себя совершенно беззащитной.

Она хотела спросить, что за крайняя необходимость заставляет его уезжать среди ночи, хотела попроситься поехать с ним, хотела просто поговорить.

Он сдержанно поцеловал ее, но его мысли были далеко отсюда. Как бы ей хотелось повернуть стрелки часов вспять, к тому времени, когда все было по-другому.

Она окончательно проснулась и через окна спальни с грустью наблюдала, как он большими шагами пересек гостиную, подхватил портфель, а затем повернулся и бросил на нее тяжелый взгляд.

Весь остаток ночи она не могла уснуть и поехала в офис, когда светофоры все еще подмигивали рассеянным желтым светом.

Это напоминало ей первые дни работы в фирме Джейка Шевелсона, когда она часто приходила первой и уходила последней. Безлюдные коридоры и пустые кабинеты всегда вызывали у нее особенное чувство. Она высоко ценила абсолютный покой этих часов, редкую возможность поработать в тишине, когда телефоны отдыхают, и наверстать упущенное. В это время работается в два раза быстрее и в два раза эффективнее, с истинным наслаждением от того, что ничто не отвлекает внимание.

Оставив сумочку, жакет и портфель в своем кабинете и сделав себе чашечку растворимою кофе в кофейной комнате, Тори смущенно проскользнула в святая святых – кабинет Ричарда. Она не считала, что шпионить хорошо, но, так или иначе, любопытство и неприятные предчувствия привели ее туда.

Устроившись в его кожаном кресле за широким черным гранитным столом, она некоторое время сидела потягивая кофе и размышляя.

Почему Ричард умчался в Санта-Барбару посреди ночи? Его чем-то встревожил телефонный звонок? Если бы только она знала содержание разговора Если бы только знала, что происходит.

Ее отношения с ним быстро портились, и она чувствовала себя абсолютно бессильной что-либо изменить. Она была забыта им и совершенно беспомощна, и не разрывала отношений с ним, потому что чувствовала себя виноватой.

Она не хотела бросать его одного; и не хотела поддерживать его уверенность, что ее привлекали только деньги. Кроме того, хотя он отгораживался от нее, время от времени он не выдерживал, и тогда она была ему нужна.

Эллиот Беннеттон освободил сына от ответственности за наиболее сложную работу и назначил Пита Шарбата, одного из самых опытных вице-президентов «Беннеттона» замещать Ричарда, когда тот отсутствует, как будто исчезновения его сына не были чем-то необычным. Тори была переведена в подчинение Пита и испытывала облегчение от возврата к нормальному положению вещей, когда она снова встала в строй, работая как обычно, и чувствовала продуктивность своей деятельности.

Тори была также рада возможности познакомиться с отцом Ричарда. Она видела, как тяжело он все это переносил. Ему ничего не стоило позволить Ричарду продолжать проматывать деньги таким же образом, как он делал это до сих пор, потому что денег у Эллиота Беннеттона хватало. Зато гнев и отчуждение его сына, а также необходимость выдержать характер действительно стоили нервов. Ричард был его единственным сыном, и он явно желал ему добра. И уж во всяком случае он не хотел его разорить.

Тори предполагала, что без влияния Филлис у Эллиота Беннеттона никогда бы не хватило сил сделать это. Хотя она никогда не призналась бы в этом Ричарду, Тори склонялась к мысли, что ему пойдет на пользу это тяжелое испытание, если только он с ним справится.

Он всегда делал кучу дел сразу, и ни одно из них не доводил до конца. Он был ненадежным и злопамятным. Она только надеялась, что еще не слишком поздно изменить его. Нет сомнений, что Эллиот Беннеттон надеялся на то же самое.