— Сделаю, что смогу, Салли. Только не ожидайте чуда. Я разговаривал с ним несколько раз, и он мне не понравился. Сначала вообще пытался меня одурачить. Но ему так хочется поднять эту фирму с земли и запустить в полет, что ради этого он готов почти на все. По неизвестным мне причинам ему никак не удается привлечь инвесторов из своего штата. О какой сумме может идти речь?

— Я вас не ограничиваю. Главное — получить то, что мне нужно. Обещайте наличные. Если возникнет такая необходимость, то вы же ему их и доставите. — Салли прищелкнула языком. — Спокойной ночи, мистер Роллинз.

Последнее, что сделала Салли, перед тем как лечь в постель, это опустилась на колени и произнесла свою обычную молитву: «Пожалуйста, Боже, позаботься о моих сыновьях. Не дай им погибнуть. Благослови этот дом и всех, кто дорог мне. Скажи маме и Коттону, что у меня все хорошо, и прости за мстительность, вкравшуюся в мое сердце».

* * *

Три важнейших события произошли в жизни Салли в последние два месяца 1942 года. Первым был неожиданный телефонный звонок от Саймона, просившего прощения и обещавшего звонить по возможности раз в месяц. Вслед за этим начался ее роман с Дэвином Роллинзом, растянувшийся на двадцать лет. Наконец, еще одно было связано с человеком, явившимся в ее дом ранним утром.

Занятая приготовлением к уик-энду с Дэвином, Салли поначалу не обратила внимания на звонок. Тули нигде видно не было. Она открыла дверь.

— Да, чем могу помочь?

— Если вы миссис Торнтон, то да, вы можете мне помочь. Я Бенджамин Балле. Хотелось бы поговорить с вами, если можно, по одному делу.

Салли смерила взглядом стоящего перед ней мужчину. Типичный двубортный пиджак, цветная рубашка с пестрым галстуком и серая фетровая шляпа. Гангстер? По крайней мере все отличительные признаки этой породы людей налицо. Во внутреннем кармане пиджака лежало нечто объемное, что только усилило ее подозрения.

— Вам нужно поговорить с моим поверенным, мистер Валле. Вы пришли не совсем в удобное время. Я как раз собираюсь на уик-энд, и меня долго не будет дома.

Посетитель протянул визитную карточку.

— Тогда я просто скажу вам в чем дело, вы поговорите с поверенным, а когда вернетесь, позвоните мне. Я буду в городе три-четыре недели. Меня интересует кое-что из вашей недвижимости. Я хотел бы купить это по справедливой цене.

— Что вы считаете справедливой ценой?

— Я дам вдвое больше против того, что вы заплатали, миссис Торнтон.

— Мы живем в пустыне, но это вовсе не означает, что здесь все дешево. Ведь если бы вам не было нужно, вы бы не решились покупать, верно? Скажу вам так: я не намерена что-то продавать, а вот об аренде разговор может идти. Долгосрочной аренде. Даже очень долгосрочной. Почему бы вам не подумать об этом, пока меня не будет? Приходите ко мне или моему поверенному в начале следующей недели. Не исключено, что именно аренда окажется более выгодной, потому что часть моей собственности связана трастовым договором. В общем, мой поверенный объяснит это лучше, чем я.

— Не хотите ли вы сказать, что вся собственность, указанная в судебных реестрах, входит в трастовый договор? Да ведь тогда вам принадлежит почти вся пустыня!

— Не совсем так, мистер Валле. Мне принадлежит вся пустыня. А то, что мне не принадлежит, ничего не стоит. Вы обескуражены? Так вот, я вовсе не трепещу от восторга, полагая, что мне предстоит иметь дело с гангстером. А вы ведь гангстер, не трудитесь отрицать. Я смотрю на это так: бизнес есть бизнес. Будьте справедливы, и я буду справедлива. Вы ищете свой интерес, а я плачу людям, чтобы защищали мой. Это мой поверенный, заместитель губернатора, за которого вскоре выходит замуж моя сестра, сами горожане. Так что вы просто не можете прийти в мой город — а это мои город — и попытаться запугать меня. Я этого не потерплю. И пистолет, который вы с собой таскаете, меня тоже не пугает.

— Я вернусь. Тогда и поговорим. Значит, аренда?

— Да, аренда.

— До свидания, миссис Торнтон.

Закрыв дверь, она прислонилась к стене, с трудом переводя дыхание. С Дэвином случится припадок, когда он узнает, что здесь только что произошло.

* * *

— Куда мы едем, Дэвин? Почему ты не говоришь? Готовишь мне сюрприз? — спрашивала Салли, усаживаясь в машину.

— Если скажу, то какой же это будет сюрприз. Скучала по мне, Салли? Мы же не виделись целых три дня.

— Ужасно скучала, Дэвин. В городском доме так пусто. Не знаю почему, но в «Бинго Пэлас» идти совсем не хочется. Сижу в кресле и думаю о тебе. Где ты был?

Наклонившись, он погладил ее по руке.

— Далеко. В Аризоне. Как ты знаешь, дядя оставил мне свою усадьбу. За последние годы ранчо совсем захирело, требовался ремонт, так что этим я и занимался. Как раз в эти дни строители заканчивали отделочные работы, и я хотел убедиться, что все идет как надо. Туда мы и едем. Собираюсь перенести тебя через порог. Не важно, что мы не женаты, для меня это не имеет значения. По пути расскажешь, каким был Лас-Вегас в далекие годы. Сам я ни за что не смогу этого представить.

— Что тебе рассказать? Когда я приехала сюда, здесь не было ничего, кроме палаток. Боже, как я испугалась! Не знаю, чего я ожидала. Куда ни посмотришь — палатки, песок, кактусы и скважины, из которых сочится вода. Повсюду ужасный запах. Везде салуны, где подают разбавленное водой виски. Все на что-нибудь играют. На каждом углу. Поначалу играть на деньги запрещалось, но полиция всегда смотрела в сторону. Большинство заведений, где можно было просадить свои денежки, действовало подпольно. В открытую играли на выпивку и сигары. Расплачивались на улице, как считалось, суммы не превышали двух долларов с носа. На самом деле все было не так. Я видела, что творилось, потому что пела в салунах. Потом появились игровые автоматы, но они мало кого привлекали. Самые крутые добрались даже до подвала церкви. Конечно, владельцам заведений, где играли в бинго, нужно было иметь лицензии, платить за них, но этого почти никто не делал. Начались неприятности. Только позже, в 1931 году, законодательный орган штата Невада принял билль, разрешающий азартные игры. Сверни здесь, Дэвин. Когда-то на этом месте стоял «Оазис». Это был главный ресторан города. В него допускалась только элита. В официантках ходили миленькие девушки из мормонов. Вечерком отведать фруктового сока сюда заглядывали театралы.

Это перекресток Второй улицы и авеню Фремон. На углу была почта, на втором этаже размещались офисы. Кажется, этот дом называли «дом Гриффита». Поезжай вперед, Дэвин. Вон там — школа. Я частенько проходила мимо, сгорая от желания заглянуть внутрь, но так и не набралась смелости. Позднее ее превратили в среднюю школу Пятой улицы. Если проехать еще несколько кварталов, можно увидеть первую станцию техобслуживания. Как же ее называли? По-моему, Башня. Вон она, между Фремон и Карсон-стрит. Вначале там ничего не было, кроме кранов и цилиндров. Теперь перед нами Восьмая и Огден-стрит, прежде там была больница, потом доктор Мартин построил новую. Знаешь, раньше, когда здесь делали операцию, то размахивали веерами над кусками льда.

— Где ты жила, Салли?

— В пансионате. Меблированные комнаты, если по-нынешнему. У меня была комната… тогда она казалась мне самой большой в мире. Тепло, уютно, а главное, она принадлежала мне, я платила за нее каждую неделю. Я и сейчас нередко скучаю по этой маленькой квадратной комнатке. Единственное место, куда можно было прийти и закрыться на ключ. До этого у меня ничего подобного никогда не было. Понимаешь! Ни дюйма собственного пространства…

— А теперь тебе принадлежит целый город. Мне трудно поверить, что почти все здания здесь — твои. Или стоят на арендованной у тебя земле. Кажется, теперь я лучше тебя понимаю. Салли, мы когда-нибудь поговорим с Филипом?

— Нет, Дэвин… Что ты запланировал? Хотя бы намекни. Пожалуйста.

Иногда она, как ребенок. С ней так легко разговаривать, ее так легко любить.

— Хорошее приходит только к тем, кто умеет ждать.

И она ждала, целых полтора часа, пока наконец Дэвин не притормозил, чтобы свернуть на посыпанную гравием дорогу. Они проехали еще с полмили, и вдали показался окруженный невысоким кустарником дом.

— Как красиво, Дэвин! Тебе здесь хорошо?

— Даже очень. Было бы совсем хорошо, если бы кто-то ждал меня там вечерами. — Видя, как напряглись желваки на ее скулах, добавил: — Снаружи никаких изменений, мне нравится этот камень. Дядя рассказывал, что сам возил его сюда на тележке от Черной Горы. Мне нравится представлять, что это мой замок. Я люблю подниматься по узким винтовым лестницам, выглядывать в эти зарешеченные оконца. А с крыши можно даже увидеть Лас-Вегас.

— Как твой дядя называл это место?

— Насколько я знаю, никак.

— У каждого дома должно быть имя. Мой зовется Санрайз. Ранчо моего брата — Санбридж. Разве это не странно, Дэвин?

— Нет, если перестать об этом думать. Похоже, вы оба, каждый по-своему, искали в жизни солнца. Удивительно другое — что вы его нашли. Как оно к вам пришло, по завещанию или за деньги, не имеет значения. Главное, что вы оба достигли цели.

— И все-таки у дома должно быть имя.

— Тогда давай назовем его домом счастья Салли и Дэвина. Потому что… мы будем приезжать сюда за счастьем.

— Пусть будет по-твоему.

Дэвин обнял ее за плечи, прижал к себе.

— Даже если бы я обошел весь мир, то не нашел бы другой, которую мог бы полюбить, как тебя.

— Я чувствую то же, Дэвин.

— Позволь, я проведу тебя по дому. Это парадный вход. Обрати внимание на дверь: ручная работа. Витражные стекла, резьба… Это все мой дядя. Руки у него были золотые. — Не успела Салли и слова сказать, как он подхватил ее на руки и перенес через порог. От удивления она даже вскрикнула.