Постояв некоторое время у окна и убедившись, что кареты врача и супруга отъехали (трактирщик услышал стук их колес по булыжнику даже в своем укрытии), молодой человек потрогал свою голову, грудь, руки («У него жар! Он тоже заразился!» — испугался трактирщик) и пробормотал:

— Нет, он ошибся, этот доктор. Все-таки чувства кузена к своей кузине очень горячи. Иногда просто обжигающе горячи!

С этими словами он прошел за ширму, по пути расстегивая штаны, на которых обозначилась такая выпуклость, что трактирщик вытаращил глаза… вернее, один из них, ибо в щель можно было смотреть только одним глазом.

«Однако!» — сказал себе озадаченный трактирщик, и в то же мгновение из-за ширмы донеслись смех, чмоканье и ожесточенный скрип старой кровати. О мужчине и женщине, встретившихся в уединенном месте, никто не подумает, что они читают «Отче наш», говорят в таких случаях люди, знакомые с изречениями древних молитв. Трактирщик не знал латыни, а потому подумал только, что одним рогоносцем в мире стало больше.

* * *

Тем временем коварно обманутый супруг, выехав за пределы города, отпустил карету и некоторое время шел пешком по берегу Бурны, в направлении Ранкюрель, любуясь прозрачными водами реки.

Наконец, сделав около полулье, господин де Мон дошел до парома. Это было весьма оригинальное сооружение! На высоте ста футов над Бурной с одного берега на другой был перекинут натянутый толстый канат, и путешественники переправлялись через реку в круглом деревянном ящике, в котором имелись две дыры, в которые был продернут канат; а другой, более тонкой веревкой пассажиры перетягивали ящик с одного берега на другой.

Старик оказался по-молодому храбр и, забравшись в ящик, называемый паромом, бестрепетно переправился на другой берег. Здесь он оказал своим посещением честь небольшой, но уютной ресторации, где в очаге жарко пылали обрезки лоз (в феврале как раз подрезали виноградники); причем огонь этот был особенно приятным, когда над долиной проносились порывы свежего ветерка. Старик насладился ужином из прекрасных форелей, составлявших гордость местной кухни: лучшие из них были с красными пятнышками и весили не менее фунта. Поужинав, он неторопливо попивал кофе, глядя на трех хозяйских котов. Вернее, котов было два, а третья — кошка, которая бесстыдно заигрывала с обоими. Отчего-то все посетители кабачка с интересом наблюдали, которому же из котов все-таки отдастся эта кошечка, а кто останется в дураках, вспоминая неглупую сентенцию: утешительно иметь товарищей по несчастью! — а потому никто не обратил внимания на хозяина в тот момент, когда он с поклоном пригласил старого господина проследовать за собою и провел его в дальнюю комнату, убранную богато и элегантно, где его встретила некая дама, одетая столь изысканно и в то же время скромно, что черная кисея, прикрывавшая на манер чадры нижнюю часть ее лица, привлекла недоуменное внимание лишь в первую минуту, а потом уже казалась необходимой принадлежностью ее туалета.

— Маркиза… — проговорил старик, склоняясь к руке дамы с тем изяществом и щегольством, которыми отличались лишь придворные последней французской королевы, — я бесконечно счастлив видеть вас снова.

— Вы запоздали на час, однако я все же решила дать вам время пообедать: вы выглядели усталым, — озабоченно сказала дама. — Усталым и опечаленным.

— Сказать по правде, забот у меня прибавилось, — усмехнулся старик. — Я ведь женился. А поскольку жена моя внезапно захворала, то прибавилось и печалей.

От изумления дама некоторое время не могла и слова молвить.

— Вы женаты! — воскликнула она наконец. — Боже милосердный! Как же это случилось?

— Как это обыкновенно случается со всеми? — философски пожал плечами де Мон. — Magna res est amor! [97]

Из всех этих латинских слов маркиза поняла только последнее, но и его оказалось достаточно.

— За два десятка лет нашего с вами знакомства я могла бы назвать столько же, если не больше, дам, страстно желавших принять фамилию де Мон, однако вы оставались непоколебимы. Кто же эта счастливица?

— Счастливец в данном случае — я, — произнес де Мон с неподражаемым выражением. — Тем более потому, что скоро стану отцом.

Маркиза на мгновение прикрыла глаза. Возможно, опасалась, что они скажут слишком много? Ведь у нее и впрямь были прекрасные и очень выразительные черные глаза.

— Верно, этим и вызвано недомогание мадам де Мон? — предположила она.

Нотариус кивнул:

— Совершенно верно.

— О, вы всегда отличались особой преданностью нашему делу, — восхитилась маркиза. — Истинно, вы могли бы сказать вслед за императором Иосифом: «По профессии я роялист». Оставить молодую жену одну в таком состоянии?

— Она не одна, — усмехнулся де Мон. — С нею ее кузен.

— Ах, кузен? — произнесла маркиза с некоторой заминкою.

— Да, — кивнул нотариус с безмятежным выражением лица. — Человек весьма достойный.

Маркиза вежливо улыбнулась.

— Слава Богу, что вы им довольны, — подпустила она ехидства, такого, впрочем, изящного, что почувствовать это могла только женщина… или обманутый супруг.

— Да, о да! — развел руками де Мон. — Он оказался очень полезен в путешествии. Не напрасно говорится, что comes facundum in via pro vechicuto est [98]. Вернее, лошадь… или всадника? Уж не знаю, как у них там сейчас обстоят дела… — И нотариус, казалось, серьезно задумался над чем-то, непостижимым маркизе, которая была раздражена до крайности, ибо опять ничего не поняла.

«Да он просто выжил из ума!» — решила маркиза, однако глаза ее хранили прежнее приветливое выражение.

— Никогда не замечала у вас такого пристрастия к этим… замшелым высказываниям, сударь!

— Нужно не только овладеть мудростью, но и пользоваться ею, — провозгласил де Мон, однако, заметив, как досадливо нахмурилась маркиза, воздел руки: — Все, довольно! Довольно на сегодня и латыни, и мудрости. Поговорим о нашем деле.

— Поговорим, — согласилась графиня. — Знаете ли вы последние новости?

— Насколько мне известно, русская «партия мира», полагавшая, что настал благоприятный момент для заключения мира с Наполеоном и прекращения войны, непосильной для России, потерпела полное поражение после того, как 16 февраля последовало заключение союзного договора русских с пруссаками. Согласно договору, если я ничего не путаю, Россия выставляет армию в 150 тысяч человек и не слагает оружия до восстановления Пруссии в границах 1806 года. Пруссия же обязалась выставить до 80 тысяч человек, увеличивая это число по мере возможности. Главнокомандующим союзными войсками назначен Кутузов, однако он пока не предпринимает решительных действий. Во всяком случае, не намеревался делать этого до конца февраля.

— А сегодня какое число?

— 1 марта, насколько я помню. Не хотите же вы сказать… — де Мон осекся.

— Вот именно, — кивнула маркиза. — Именно это я и хочу сказать! 27 февраля северная группа русских под командованием Витгенштейна вошла в Берлин! Вице-король отступил на Эльбу, а потом и к Магдебургу!

Какое-то время нотариус смотрел на нее будто пораженный громом.

— Откуда вы знаете? — прошептал он наконец.

— Как откуда?! — пожала плечами маркиза. — Откуда я все знаю?

— Ах да! Мадам Жозефина по-прежнему держит руку на пульсе жизни маленького капрала? — усмехнулся нотариус. — И ваша кузина по-прежнему ее доверенное лицо?

— По-прежнему, — кивнула маркиза. — И слава Богу, что это так.

— Действительно, слава Богу! — воскликнул де Мон. — Ведь эта победа, эта победа означает… вы понимаете, маркиза? Она означает, что открывается наконец первая дверь на пути в многострадальную Францию нашего законного, Богом данного короля. Виват Людовику XVIII — выкрикнул нотариус шепотом, ибо никогда не забывал об осторожности, и воздел к потолку кулак за неимением бокала с шампанским. — Право, несмотря на отвращение, которое я испытываю к Наполеону, мне порою становится страшно за него из-за совершенных им святотатств, — проговорил де Мон и осекся, увидев озабоченность в глазах своей собеседницы.

— Что-то произошло? — насторожился нотариус.

— Да, Жозефина опять начала свои старые разговоры.

Мгновение де Мон смотрел непонимающе, потом побледнел, да так, что маркиза невольно протянула к нему руки, опасаясь, что старик упадет.

— Разговоры о… о покойном дофине?

— Увы, — склонила голову маркиза. — Увы.

— Но это ведь сущий бред! И потом, я прекрасно помню эту мистическую историю с фиалками, собранными на могиле дофина! Жозефина тогда сама подтвердила, что он мертв! Мертв и похоронен!

Маркиза вскинула брови:

— Фиалки на могиле дофина? Впервые слышу. Когда это было?

— В 1808-м, когда Наполеон решил наконец развестись и жениться на этой австрийской любительнице пирожных.

— Вижу, вам по-прежнему не по нраву пышные формы, — засмеялась маркиза. — Однако вы забыли, что я в то время находилась в России и кое-что ускользнуло от моего внимания. Итак, что за история с фиалками?

Де Мон досадливо передернул плечами:

— Да ну, ей-Богу… дамские глупости! Вам, полагаю, известно о пристрастии Креолки к этим цветам. Да что там! Об этом всем известно. Она якобы даже в Тампль послала свои любимые фиалки. Допускаю, что это так. По рассказам людей знающих, подарок не пошел впрок: больной рахитизмом ребенок месяц спустя скончался в стенах темницы. Его похоронили ночью, тайком, в одном из укромных уголков кладбища Св. Маргариты. Причем якобы в память о том, что ребенок так любил свой горшочек с фиалками и, перебирая незадолго до смерти своими слабеющими ручонками их курчавые листочки, шептал: «Весной мы снова увидимся с вами, дорогие цветочки!» — какая-то добрая душа посадила их на его могиле.