Калеб вертел свою шляпу в руках, мечтая поскорее убраться. Он наполовину был смущен, зная, куда собирался, а наполовину сгорал от нетерпения по той же причине.

– Я буду рад видеть всех вас на пикнике у мамы. А теперь, если вы меня простите…

Он никогда не чувствовал себя комфортно, когда находился в гостиной; особенно, если сидел там, взгромоздившись на стул и весь день слушал тиканье часов. Калебу всегда нравилось быть снаружи – загонять скот и обрабатывать землю. И пусть мужчина мечтал вернуться в собственный дом после тяжелого трудового дня, но в его фантазиях всегда присутствовала Джессика. Калеб всегда представлял себе большую веранду, где они могли бы сидеть и наслаждаться последними часами угасающего дня, глядя на небо.

Джесс привыкла к городской жизни, воспитывалась в ней, но утверждала, что мечтала о том же. Калеб не был готов позволить ей работать, жить в какой-нибудь ветхой усадьбе, и превращать ее хрупкие руки в грубые инструменты. Он стремился купить землю, настоящий дом и заработать достаточно денег, чтобы нанять служанку, которая помогала бы по хозяйству, потому что Джессика была леди. Была. Когда-то.

Калеб вошел в конюшню, раз за разом прокручивая в уме то, чем они занимались с Джесс прошлой ночью. Он вспоминал об этом в тысячный раз за сегодняшний день. О ее обнаженной груди, влажных губах, потрясающей розовой плоти между ног; о том, как трогал девушку там, вводил в нее пальцы, как толкал член в ее горячее тело и использовал его для своего удовольствия.

Мужчина снова хотел все повторить и сделать еще множество других вещей. Калеб жаждал поглотить Джесс. Трахать ее до тех пор, пока его не перестанет волновать все на свете. Использовать девушку так долго, пока бы от нее ничего не осталось, таким образом, Джессика узнала бы, что он чувствовал.

Потирая рукой грудь, внутри которой все болело, Калеб прошел во двор конюшни и нашел своего жеребца, который уже был оседлан и стоял в ожидании. Мужчина все проверил, убеждаясь, что молодой конюх проделал хорошую работу, а затем вскочил на коня и бросил мальчику монетку.

Калеб поскакал к Джессике, чтобы провести с ней еще одну ночь.

«Как ей удавалось так прекрасно выглядеть после всего, что она сделала? Как девушка могла так хорошо пахнуть, заставляя его сердце болеть? Как она могла быть такой же, как и прежде?»

Потому что Джесс и осталась собой, лишь стала тише и серьезнее на первый взгляд. У девушки был тот же мягкий голос, те же глаза, наверное, та же широкая улыбка, если она когда-нибудь улыбалась. Она была той же Джессикой Уиллоби, но сейчас гораздо грустнее, и самым страшным было то, что все внутри Калеба умоляло исправить эту ситуацию.

Мужчина надвинул шляпу пониже на глаза. Когда Калеб ускользнул из города, солнце уже садилось, и он хотел укрыться от всего мира. Вчера он любил Джесс. Ему нравилось целовать, прикасаться и погружаться в ее тело. Мужчина ненавидел Джессику за это.

Конь Калеба переступал с ноги на ногу и в танце сражался с сильно натянутыми поводьями, из-за чего мужчина заставил себя расслабиться и позволить ему пуститься вскачь. Дорога была широкой, и его жеребец не спотыкался. Калеб закрыл глаза и вдохнул ароматы Колорадо. Здесь за городом он больше чувствовал себя как дома, нежели в усадьбе отчима.

Странно, но Калеб всегда чувствовал себя настолько неуместным в новомодном доме его матери с ее новоявленными друзьями, а еще он влюбился в девушку, гораздо благороднее себя. Но мужчина никогда не ощущал дискомфорта рядом с Джессикой, хотя и испытывал неловкость во время чаепитий в гостиной дома Уиллоби с ее отцом.

Положение доктора Уиллоби в обществе, как главного врача противотуберкулезного санатория, было выше, чем у отчима Калеба. Ведь в городе уже было два президента банка и лишь один главный врач. Но Доктор Уиллоби никогда не вел себя с бахвальством и высокомерием. В основном в случае чего, он просто не обращал внимания на общественные происшествия, чему Калеб мог только симпатизировать.

Его отчим же, напротив, всегда давал понять, что Калеб с матерью теперь жили в семье Дарст и обязаны были поддерживать хорошую репутацию данной фамилии, несмотря на то, что Калеб никогда ее не принимал. Семья Дарст никогда не чувствовалась домом. Не то, что… Джессика.

Калеб открыл глаза, чтобы она вновь не всплыла в его памяти. Эта умная, красивая девушка.

Джесс заставляла его смеяться. Краснеть. Нуждаться. Дышать. Она сподвигла его хотеть быть таким человеком, как его отец: сильным, уверенным и гордым. Подтолкнула мужчину в стремлении к лучшему.

Его конь замедлился, поэтому Калеб ослабил поводья и позволил ему задавать темп. Солнце едва касалось горизонта. Мужчине не нужно было спешить, но ему так этого хотелось.


Данное соглашение было направлено на то, чтобы наказать ее. Даже, скорее всего, чтобы наказать их обоих. Джессику – за предательство, а его – за вечную любовь к ней. Но сегодня он не торопился проучить девушку. Калеб спешил к ее телу. К чертовски сильному удовольствию.

Когда мужчина, наконец, увидел ее дом, адреналин зажег его кожу, будто солнце уже село и поднялось вновь. Мягкие лучи от лампы струились сквозь окно. Если он позволит своим глазам немного расслабиться и потерять фокус, то сможет представить себе другой дом на противоположном краю земли и совершенно иную жизнь.

Калеб заметил высокого светловолосого мужчину, которого уже видел в первый день, идущего от задней части дома к амбару. Он повернулся в сторону Калеба и посмотрел на него, прежде чем исчез в сарае и закрыл за собой дверь.

Принимала ли Джессика этого человека в своей постели? Открывалась ли для него, как для Калеба?

Голова заболела от напряжения, когда мужчина заскрипел зубами и сказал себе, что все это глупости. Это невозможно. Она не стала бы спать с кем-либо другим. Мужчина ясно дал ей это понять, и девушка не рискнула бы деньгами.

От ревности Калеб зажмурил глаза, привязал коня под навесом крыши крыльца и поднялся по ступеням. Он постучал в дверь костяшками пальцев, и издаваемый ими звук разрезал тишину подобно выстрелам.

Напряжение сковывало плечи от ожидания. Так и не услышав ничьих шагов, Калеб наклонился в сторону, чтобы взглянуть сквозь дверное стекло, но не заметил никакого движения.

– Джессика? – крикнул он.

Попробовал открыть дверь, но она была заперта наглухо. Что если девушка сбежала? Взяла деньги и оставила его? Острый укол тревоги, который почувствовал Калеб, не имел ничего общего с деньгами. Мужчина быстро спустился по лестнице и, обогнув дом, прошел печальные заросли сирени, прежде чем увидел заднюю дверь. Та была прикрыта. Он распахнул ее без стука.

Калеб услышал резкий вздох Джесс, и в тот же миг увидел ее. Лишь потом он обратил внимание на шум воды. Она стекала с тела девушки, закручиваясь вокруг ее ног. Джессика прижала простынь к груди, но ее правый бок был открыт от верхней части мокрых бедер до края металлической ванны.

– Сожалею, – задыхалась Джессика, изо всех сил пытаясь прикрыть свое тело. – Я думала, что будет лучше помыться сейчас. Корова выбежала из загона, и после ужина мы целый час пытались ее поймать. Если ты… – голубые глаза Джесс метнулись от двери к печке в темный коридор за ее спиной, – м-мне нужно закончить водные процедуры, – наконец выдавила она, запинаясь, и ее влажные щеки окрасились в пламенно-розовый цвет. Прядь рыжих волос, выпавшая из пучка, в который были завязаны волосы, опустилась ниже и осталась лежать на шее.

Калеб шагнул в дом и закрыл дверь, отрезав шум шелеста листьев сирени.

– Все в порядке, – сказал он. – Я подожду.

Джессика сжала скомканную простыню, за которую схватилась. Вода заплескалась вокруг лодыжек, когда девушка сместилась в ванне.

– Ты будешь ждать здесь?

– Да.

Капля воды упала на бедро Джесс, привлекая его взгляд к ее блестящим бедрам.

– Я не могу… – в повисшей тишине, Калеб услышал, как девушка сглотнула, – я не могу мыться перед тобой.

На мгновение он уставился на ее бедра, наблюдая, как при подтягивании простыни ближе к телу, мышцы Джессики напрягались и расслаблялись. Калеб не был уверен, почему девушка стеснялась перед ним мыться. Он трахал ее прошлой ночью. И сегодня трахнет снова. Калеб уже видел все это. Прикасался к ней. Пробовал Джесс. Чувствовал.

Прямо сейчас он мог заставить ее опустить простынь и показать свое тело, но предполагал, что это не было частью сделки. Если девушка не купалась перед каждым клиентом, то она не обязана была делать для него исключение. И, возможно, поэтому он так мечтал на это взглянуть. Это было словно посягательство. Смотреть, как женщина мыла свои самые интимные места.

Калеб опустил голову в знак согласия и снял шляпу.

– Хорошо. Я подожду наверху.

Подбородок девушки едва шевельнулся, когда она кивнула. Пока мужчина шел мимо, Джессика не отрывала от него глаз, будто боялась, что он в любой момент вырвет простынь из ее рук и отбросит ее подальше. Но Калеб не стал этого делать. Не хотел физически принуждать ее. Мужчина жаждал наблюдать, как она делала каждый свой выбор самостоятельно, чтобы он мог любить ее меньше.

Достигнув порога, Калеб остановился.

– Не трудись одеваться, – сказал он, прежде чем пошел в сторону лампы, горевшей в гостиной. Калеб не хотел, чтобы Джесс пришла к нему, как застенчивая жена. Ему нужно было помнить, кто она на самом деле.

Бутылка с напитком стояла там же, где ее оставили накануне вечером. Калеб схватил виски и лампу, после чего устремился наверх. Кровать Джессики была аккуратно застелена. Комната оказалась пустой, совершенно не такой, как ее прежняя спальня. Однажды в полночь после танцев, он пробрался к ней через крышу. Джесс открыла окно, но осталась в своей комнате, остерегаясь, что ночью их поймают вместе.