Галина Лифшиц - Блудная дочь

Катька тем временем опять затараторила-зажужжала:

– Буль-буль-буль, киностудия, премьера, буль-буль-буль…

Это все Полины не касалось никаким боком. Не до премьер ей было, ну совсем не до премьер.

Да, написала Катька музыку к сериалу. Все в восторге, ликованию нет предела. Ах, была на презентации. Ура-ура, видела актеров…

– Буль-буль-буль… двойник… настоящий двойник. Скажи Ане. Я убегаю в роддом. Не забудь. Пусть посмотрит. Очень странно, – прорвались снова некоторые слова, которые Полина даже записала на бумажку возле телефона.

Она была не в силах переспрашивать подругу ни о чем, но затемненным своим сознанием понимала: надо, чтоб все шло как раньше, прилично, достойно, в рамках установленного моралью поведения. Завтра она обязательно позвонит Ане и прочитает по бумажке то, что велела ей передать Катерина:

«Катя передала: на киностудии был двойник. Пусть Аня с Мишей смотрят сериал».

Вполне связная и понятная запись. Главное, не забыть позвонить и сообщить.

Потом Полина выпила снотворное и вырубилась. На сутки. Иначе не восстановишься.

Пусть все делают что хотят. Ее какое дело?

Утро началось совершенно неправильно. Хотя и очень позитивно.

Проснувшись, Миша не обнаружил рядом жену.

Она не плакала, не всхлипывала во сне. Не пришлось ее будить ласками и поцелуями.

Она попросту дезертировала. Бросила его, а сама куда-то девалась.

Все понятно! В доме же младенец! Так Аня сбегала всегда к новорожденной Любочке. А теперь вот к «симпампусику» рванула. Интересно: сколько куч навалил за ночь бедный маленький щеночек?

За дверью слышалось нежнейшее воркование, просто музыка небесных сфер. Интересно, сколько же ласкательных суффиксов в русском языке? И как это получается, что этим суффиксам никого учить не надо, сами всплывают в нужную минуту.

Аня вон хохочет-заливается:

– Михрютка ты, Михрюля!

Любка вторит:

– Малюся наша, да, мам? Самая красотюнечка из всех красотюнь! Я ж говорила: давно надо было завести.

Еще и Женька осторожно мужественно добавляет, чтобы не уронить свою взрослую честь:

– Как Масечка спала?

Действительно, чего они отказывались, непонятно. Вон, счастья-то сколько! Ну да – лужи. Будут полгода лужи. И, очевидно, большие. Лужи и кучи. Только что это все по сравнению с той нежной радостью, которая царит в семействе?

Не успел Миша додумать про всеобщую радость. Сияющая Аня влетела в спальню и быстро закрыла дверь на ключ. Плюхнулась рядом с мужем, прямо в халате, поцеловала:

– Ты проснулся, Мишанечка! Это мы нашумели, мы разбудили?

– Нет. От холода. Смотрю: один. Собирался плакать, чтоб тебя назад заманить. Навзрыд.

Они обнялись и стали целоваться, как после долгой разлуки.

– Дураки, что раньше такое чудо в дом не привели, – пожаловалась Аня в промежутке между долгими поцелуями.

– Слушай, я чего подумал-то. Ну вот. Завели собаку. Наконец-то. Давай Любке братика сделаем, а? Или сестричку?

– Давай! Прямо сейчас? – легко откликнулась Аня, хотя раньше и слушать о другом ребенке не хотела. Отказывалась напрочь.

– Прямо здесь и сейчас! – загорелся Михаил. – Что тянуть? Сколько времени зря упустили.

– Да! Упустили! Идиоты!

– Я не идиот, – мотнул головой Миша, готовый немедленно создавать новую жизнь. – Я всегда хотел. И сейчас – очень-очень хочу. Очень тебя хочу.

– И я хочу, – легко и радостно откликалась жена. – Пусть будет ребенок. Пусть будет. Пусть будет.

– Вот почему-то уверен, что точно получился парень.

– Или девочка, – расслабленно подтвердила Аня. – Кто-то точно получился.

Они лежали рядом совершенно без сил. Счастливые до безобразия. Вставать ни за что не хотелось. Хотя было вполне пора.

Миша подтянул к себе лэптоп с ночного столика:

– Сейчас в отеле номер забронирую. И билеты быстренько оформлю. А то днем закручусь. Нам же надо в Венецию. Закреплять трудовые успехи.

– Все сделали будь здоров! Ничего закреплять не нужно, – лениво протянула Аня. – Там все само закрепится.

– Но в Венецию-то нам нужно? Нужно!

Миша быстро, привычно стучал по клавишам. Аня нежилась рядышком. Ей не хотелось ни в какую Венецию. Вполне можно и дома побыть с Любкой и щеником. Или на дачу махнуть, там сейчас красота. Соловейки поют. Но раз мужу хочется в Венецию – пусть. Он – ее счастье. Пусть счастье само все и решает.

– Готово! – похвастался наконец муж. – Цени! Все оформил.

– Значит, летим.

И началась обычная утренняя деловая суета.

Завтракают втроем. Медведистый младенец унесен Женькой к своим. Им же тоже хочется насладиться и наиграться с такой красотой.

– Мам, а ты во сколько лет первый раз влюбилась? – спрашивает неожиданно Люба и пристально смотрит на мать.

Надо отвечать. Тут не отшутишься.

– Ты про самый-самый первый раз спрашиваешь?

– Да. Именно. Про самый-самый первый.

Миша с интересом слушает тоже. Они с женой на эту тему никогда не говорили. Обещал не спрашивать о прошлом, вот и не спрашивал. И не в шутку, и не всерьез. Что Аня сейчас ответит, интересно?

– Самый первый раз я влюбилась в четвертом классе. Вернее, на каникулах перед четвертым классом, – честно и обстоятельно рассказывает мать дочери. – Причем по-настоящему. Очень сильно.

– В кого, мам? – жадно спрашивает Любка, забывая жевать.

– Поехали в Кисловодск, папе путевку в санаторий дали. Там было очень красиво. Просто невероятно. У меня даже сердце ныло от той красоты. И вот в санатории, в библиотеке, я взяла книжку почитать. Там на обложке была гора Машук, знаменитая гора, я ее уже видела и узнала. А на фоне этой горы стоял очень красивый молодой человек, офицер. Царской армии.

– Ты шутишь так, мам? – оскорбилась дочь. – Ты мне что, про Печорина рассказывать собралась? Книжечка-то – «Герой нашего времени» небось.

Миша просто поразился быстроте реакции дочери. Ну ничего себе воспитали! Просто с ходу, в момент все просекла!

– Я не шучу, – совершенно серьезно вздохнула Аня. – Я именно в Печорина и влюбилась. Я о нем плакала ночами. Вздыхала. Ходила гулять по тем местам, про которые Лермонтов писал. И еще: ревновала к этой книжке. То есть – не хотела, чтоб кто-то еще ее читал. Чтоб он был только мой, Печорин.

– Правда? Так по-настоящему влюбилась в ненастоящего? Он же придуманный.

– А кто не придуманный? – философски заметила Аня. – Когда первый раз влюбляешься, любой придуманный. Ты ж его не знаешь совсем, а любишь свою мечту.

Миша слушал, выхватывая ключевые, по его мнению, места. Как она сказала? «Я о нем плакала ночами». И сейчас, за редким исключением, плачет. Может, все о нем, о Печорине? Тогда – пусть. Такого соперника он выдержит.

– А я – не придуманный! – быстро включился он в беседу. – Вот он я, такой, как есть. Ущипните, кто смелый.

– Миш, я про первую любовь, – засмеялась Аня. – Про детскую.

– А настоящая когда была? Про нее расскажи, – не унималась дочка.

– Давай вечерком, времени уже не остается на настоящую, – отмахнулась Аня. – Вот – самая настоящая.

Она встала и поцеловала настоящую любовь в макушку. Муж довольно кивнул.

– Ну и, конечно, ты – настоящая любовь, – обратилась Аня к дочке. – Любовь. С большой буквы.

– Ну, это не то! Не то!

– Еще как то! Такое то! Любовь разная. Хорошо, когда она есть.

– Даже безответная?

– О! – отметил Михаил. – У кого это здесь безответная?

– Я просто так, пап. Чисто теоретически.

– Тогда ладно. А то мы тут с мамой тебе скоро планируем любовь подарить.

– Какую любовь? – насторожилась дочь.

– Большую и светлую. Брата или сестру!

– Да вы что? Вы – правда? Не прикалываетесь?

– Полностью по честнаку. Гадом буду.

– Уррра! Наконец-то! Это все щеночек! Я знаю! У Женьки тоже родители сказали, что надо успеть в последний вагон уходящего поезда…

– Красиво сказали! А ты уверена, что это о том же? – уточнил Миша.

– Уверена. Они тоже вот прям только что обещали, что теперь будут работать над созданием братика Женьке. Что таких куч он все равно валить не будет, как Мишутка.

– Хорошие кучи?

– Ага. Прям им на ковер. В гостиной.

– Вот Ирка-то вопила! – восхитился Михаил.

– Нет, не вопила. Смеялась только. Теперь, говорит, я знаю, кто в доме хозяин. Никто из нас на мой ковер не нагадит. И вот настоящий хозяин объявился. Хозяйка то есть.

Да, со щеночком в доме появилась огромная порция любви – это было несомненно.

И тут Люба вспомнила про одну странную вещь.

– Представляете, родители, я сегодня Верке несколько раз звонила, чтоб пришла на щеночка посмотреть, а у нее телефон отключен. И тогда я позвонила им на домашний. А тетя Полина сказала, что Вера здесь больше не живет. И трубку повесила. Я прям испугалась. Она таким голосом говорила… Как зомби. Или обкуренная.

– А ты откуда знаешь, как обкуренные говорят? – встревожилась мать.

– Перестань, мам. Оттуда же, откуда про зомби знаю. Как они говорят. Я же тебе сейчас о серьезном деле: что-то там у них не то. Как это можно так сказать про дочку: «Она здесь больше не живет». Ты б так смогла?

– Ну, может, поругались, я знаю? И Вера к отцу поехала, например. А Поля обиделась и вот… Она нервничает, понимаешь? Дядя Леша теперь не с ними, ей не до шуток.