В этот момент хлопнула входная дверь. Неужели он ушел? Полина побежала к выходу, услышала шум лифта. Уехал. И не попрощался, ни слова не сказал. Зато теперь можно было реветь в полный голос, жаловаться, ругаться, мерить опостылившие узкие шмотки, не боясь показаться страхолюдиной.

Штаны налезли с трудом. Застегнуть их Поля не смогла, как ни старалась.

Митя был прав! И как теперь сказать ему о беременности, если и так уже совершенно ясно, что никакой ребенок ему не нужен. Как и, скорее всего, она сама. И зачем ей этот ребенок, если из-за него рушится все у нее с Митей? И если она только сейчас расскажет, он может разозлиться: почему его не спросила, почему тянула.

– Дура проклятая! – орала на себя Полина, захлебываясь в слезах.

Она ненавидела себя и ребенка в себе. Со всего размаху ударила она себя кулаком в живот, еще и еще раз. Ничего не произошло. Никто не слышал ее рыданий, никто не ужасался ее дикой выходке. Надо было полагаться на себя, решать все самой. Как хорошо у нее это получалось еще совсем недавно. И как быстро улетучилась эта счастливая способность!

Она решила так: Митя скоро вернется, она поговорит с ним и окончательно выяснит, как он видит их будущее. Если ребенок не будет чем-то совсем отпугивающим (ведь лепетал Митя совсем недавно что-то умильное о пузатом молодом бойце), все останется по-прежнему, даже лучше прежнего, потому что он наконец поймет ее. Наступит новый этап отношений. Если же Митя будет недоволен, станет раздражаться, как в последнее время, ничего не остается: ей придется уйти. Только вот куда? К родителям она не собиралась возвращаться ни в какую. Надо бы подыскать маленькую квартирку на случай, если Митя прогонит. Квартиру найти было несложно. Тогда из страны уезжали все, кто имел самую малейшую возможность. Можно было даже купить что-то за несколько тысяч баксов. Деньги, те, что дал ей Митя, ждали своего часа.

Полина успокоилась от своих размышлений. Решила дождаться Митю. Убралась на кухне. Разложила разбросанную одежду. Прилегла с журнальчиком и случайно уснула.

Проснулась, как от толчка. Мити рядом не было! Два часа ночи. Она побежала посмотреть по комнатам, не уснул ли где-то один. Но его не было вообще. Теперь она тряслась от страха за него. Стало ясно: с ним что-то случилось. Он никогда так не уходил. Если задерживался, звонил. Как его найти? У кого узнать?

Тут только до нее дошло, что она не знала о нем ровным счетом ничего. Три месяца вместе и ничего не знать друг о друге! Ах, им вдвоем было так хорошо, зачем расспросы… У них находились дела поважнее.

Но что же сейчас?

Страшная тоска охватила ее душу. Тоска эта клокотала, увеличивалась с каждой минутой, как каша в волшебном горшочке. Вот ею заполнилась комната, где им было так хорошо раньше, вот вся квартира, вот уже на улицу вываливалась тоска: заморосил мелкий дождик. Только его и не хватало в этот серый невзрачный день. Знать бы магические слова, которые бы остановили расползание тревоги и страха!

Полина решила набраться терпения и ждать. Позвонила верной своей Катьке. Та сразу посоветовала:

– Есть бюро несчастных случаев. Туда обратись. Раз никогда не исчезал, вдруг правда…

…Веселый голос что-то жующей женщины бодро, вполне по-утреннему расспрашивал о приметах пропавшего. Полина с ужасом поняла, что не знает, в чем был Митя, когда уходил. Опять она виновата!

– Высокий, метр восемьдесят восемь, стройный, волосы каштановые, густые, на лбу челка. Глаза светло-карие. Иногда зеленые. Над левой бровью маленький шрам. Ушел в брюках, свитере и куртке. Куртка коричневая, замшевая, с меховой подстежкой. Свитер какой, не знаю.

– С глазами надо бы почетче определиться, – хмыкнула женщина и велела подождать.

Она задорно перечисляла кому-то Митины приметы – это было хорошо слышно Полине.

– Девушка-й, – неожиданно громко, в самое ухо, обратилась она к Поле, – в морг такой не поступал. А на розыск заявления принимают только на третьи сутки с момента пропажи. Так что ждите. Погуляет – придет.

И на следующий день Митя не вернулся.

Раньше Поля думала, что, если с ним вдруг что-нибудь случится, она умрет. Но вот – случилось. Что-то же случилось. И она не умирала. Жила, ждала, надеялась. У нее даже тошнота пропала от нового ужаса. Сейчас она думала только о том, чтобы снова увидеть Митю живым. Больше ей ничего от жизни не надо было.

Как прошел еще день, Полина потом и не помнила. Ожидание тянулось бесконечно. Вечером она вышла в магазин: дома не было хлеба, а Митя любил свежий хлеб. Надо было купить, чтоб он, вернувшись, знал: она его ждала.

Еще с порога Полина учуяла: Митя был дома! Она, не разуваясь, побежала к нему. Митя, в одежде, в ботинках, лежал на кровати. Пахло от него ужасно. Лицо серое, осунувшееся, под глазами темные круги.

И все равно она почувствовала облегчение, настоящее счастье.

– Митенька, где ты был? Плохо тебе?

Можно было и не спрашивать. И так было видно, что плохо.

– Попить дай, – попросил Митя, еле ворочая языком.

Он жадно выпил принесенную воду, обвел комнату непонимающим взглядом. Закрыл глаза.

– Митя, да что же это такое! Митенька, дорогой мой, что это? Где ты был? Давай я доктора позову, – заплакала Поля.

– Химия это, – затухающим шепотом пролепетал Митя.

И забылся.

И снова Полина ощущала полную свою беспомощность. Кому звонить? У кого узнать, что это за «химия» такая? И что с ним теперь будет?

Решила ждать. Как бы там ни было, на душе воцарился дивный покой. Он же здесь, с ней. Он вернулся. Он жив. Все будет хорошо. Он отоспится. А она будет рядом.

У нее даже возникло желание позаниматься, поиграть на скрипке. Она ушла в дальнюю комнату, усердно играла пару часов. Форму совсем потеряла. Надо же! Столько лет ежедневной каторги, а растеряла почти все за три каких-то коротких месяца. Она вдруг поняла, что соскучилась по музыке, по творчеству. Раньше она ведь много своего сочиняла. Впервые за три месяца она ощутила не любовный, а творческий порыв. В голове стоял гул от надвигающейся музыки. Она стала лихорадочно записывать. Проигрывала на скрипке фрагментами и записывала, забыв обо всем на свете.

Надвигалась ночь. Поля устала, но ей не хотелось оставлять свое занятие. Она чувствовала себя свободной и счастливой.

Пронзительно зазвонил телефон. Кто это мог быть так поздно?

«Пусть себе звонит, мне-то что», – пронеслась мысль.

Но тут же пришел страх за Митин сон. Пришлось взять трубку.

– Дымытрый пазави, – сказала трубка с анекдотическим кавказским акцентом.

Сквозь первую реакцию – улыбку – прорвалась почему-то смутная тревога.

– Нету его, – отрезала Полина, говоря по-бабьи. Она с ходу вошла в роль то ли дворничихи, то ли продавщицы. Ей это прежде здорово удавалось.

– А ты кто, жэншына? – не успокаивалась трубка.

– Уборщица я тут, домработница, а тебе чевой надо? Ты сам-то кто будешь? – великий Станиславский наверняка воскликнул бы: «Верю!», услышав Полины интонации.

– Пышы тилифон. Сослан с Владыкавказа прыехал.

– Ну, записала, дальше чево?

– Слушай, жэншына! Дымытрый скажешь: Сослан прыэхал. Ждет.

– Ладно, – грубо ответила Поля, не выходя из роли.

– Если сыводня не званыт, скажи, мы прыэдем, галаву всем отрэжем.

Сердце Полины забилось часто-часто. Она поняла, что Сослан не шутит и что уютный его акцент из любимых народных анекдотов про кавказские народы – единственная уютная деталь во всей ситуации.

– Да кому ты что отрежешь, нет их никого. Хозяева за границей давно, а этот, Дмитрий твой, вообще тут не бывает. У меня ключи, я хожу по договоренности.

– А жына его кыде? – недоверчиво поинтересовался Сослан.

Жена… Неужели это он о ней, Полине? Странно… Никогда и никому Митя не представлял ее женой. Это она все «муж» да «муж». В любом случае – она знала, как отвечать.

– Жена! Была и сплыла жена! Ты когда его видел в последний раз? Давно уж разошлись. Ищи-свищи жену эту.

Сослан не успокаивался:

– Найдем! И жыну найдем, и Дымытрий найдем, и, – продолжил он после короткой паузы, – и тыбя найдем.

– А мне-то че? Мое дело маленькое – пыль вытерла, посуду вымыла и ушла, – стараясь казаться равнодушной, сказала Полина.

Сердце ее стучало уже в ушах.

В трубке уже слышались короткие гудки: Сослан передал все, что хотел, и закончил деловой разговор.

Поля положила трубку и повернулась, чтобы уйти.

В дверях стоял Митя: разбудил его все-таки этот проклятый телефон. Что же он мог слышать? Сколько времени тут простоял?

– Это какой-то Сослан тебе звонил, Мить. Вот, телефон оставил. Сказал, что всех найдет и перережет, если ты не позвонишь.

Митя кивнул.

– Ты извини, – продолжала Полина ласково. – Он про жену говорил, что и ее зарежет. Я сказала на всякий случай, что вы давно разошлись. Испугалась за тебя. Он страшно угрожал.

– Спасибо, – еще раз кивнул Митя. – Ты меня к нему не подзывай. И вообще лучше телефон отключи. Кому надо, мы и сами позвоним.

Митя был все еще жалкий, больной, серый. Говорил еле-еле, с передыхами.

– За жену не переживай. Она давно в Штатах. Там не найдут.

– А ребенок? – неизвестно почему спросила вдруг Полина, просто выговорилось у нее само собой это слово – ребенок.

– И ребенка зарезать грозился? – усмехнулся Митя. – Герой! Все боятся до усрачки!

– Мить, – решилась вдруг ошеломленная Полина. – Что же ты мне раньше не сказал?

– Про что?

– Про ребенка. Про жену. Про свою жизнь.

– А ты-то тут при чем? – равнодушно произнес «муж».

– Как при чем? Мы же любим друг друга.