Верили не только в Бога, но и в черта. По народному поверью, у чертей, как и у людей, есть обычаи ходить в гости друг к другу попировать, напиться допьяна, покурить и в карты поиграть. Любят они также собираться на перекрестках дорог, на колокольнях и чердаках. Стоит только обматюкать их, как они разбегаются прочь, ибо боятся ругань не меньше, чем ладана. Они обычно хромоноги, так как сломали себе ноги при падении с неба на землю, где начали смущать человека соблазнами, завлекать лукавством. Востроголовый искуситель всегда оказывался рядом: зазвенело в левом ухе — это он полетел сдавать сатане грехи человека. Черт пристраиваться любил с левой стороны и шептал человеку в ухо подстрекательства к злодеянию.

«Черт попутал,» — оправдывались впавшие в грех и утверждали, что, ловкие в соблазнении и волокитстве непревзойденные мастера, черти очень боятся колючей сорной травы чертополоха, крестов и приглашенных в дом священников. Их можно обнаружить под любой личиной, вот только не решаются они оборачиваться в петухов-вестников светлого дня, голубей самых чистых и невинных птиц и ослов. Черта в любом виде всегда выдает сильный, громкий голос с примесью устрашающих звуков, однако свои острые рожки и хвост он искусно прячет. Черти на болоте живут семьями, плодят на свет шустрых хохликов-бесенят, черных и мохнатых, с рожками и хвостами.

В отсутствии рядом священника или ворожеи набожные люди, заподозрив появление бесов в доме, жгли когти совы, а потом ослиным маслом мазали двери. Или вносили чудотворные иконы с той же целью, считая, что ангел-хранитель каждого человека оберегает вверенную ему душу от действия нечистой силы, и потому к нему нужно постоянно обращаться в конце дня и в конце ночи, когда ангелы являются на поклонение Богу.

По тому же поверью, колдун наводит порчу на людей тем, что посылает на них подвластных ему духов: человек, избранный колдуном, начинает испытывать душевные и нравственные мучения, совладать с которыми знахарям не под силу. В таких случаях прибегали к другому колдуну, способному приставить к душевнобольному более сильного духа для ослабления влияния первого.

Дела о волшебстве составляли прерогативу духовной власти, чародеев сжигали на костре, как и по всей Западной Европе, только в отличие от зарубежья ведьмы на Руси, как считалось, собирались на совещания с нечистой силой на Лысой горе близ Киева. Ночь на день Ивана Купало признавалась в народе самой опасной: дабы оградить себя, в окнах изб клали крапиву, вешали на дверях убитую сороку или приклеивали восковые свечи. В эту ночь ведьмы должны были собирать разные травы для заговоров, приготовления из них мази с целью превратить людей в животных. Про ведьм говорили, что они портили не только людей, но и животных, после своей смерти продолжали наводить порчу, а избавиться от них можно было только одним — вколотить в могилу и в самый труп их осиновый кол.

Могущество ведьм усматривалось в травах, которые они варили в горшке. Папоротник, шалфей, дурман, Иван-да-Марья, чертополох, полынь, подорожник приобретали волшебную силу только в их руках: ведьма означала сведущая, от глагола ведать, знать. Возбужденная фантазия рисовала ее кровососом младенцев, юношей и девушек, способным превращаться в сороку и свинью, перекинувшись через двенадцать ножей. Однако русские воины, например, говорили, что ведьмы гостеприимны, ласковы и добры к ним и бывают даже пугливы, покорны особенно при виде ножа или меча.

По поводу появления среди поселян ведьм сложились особые приметы: такими признаками считались зеленые или желтые круги на лугах. Заметив их, интересовались, чье это поле, много ли поломалось там кос. Потом распускали молву, что круги появились недавно и на них ночью проходили шабаши ведьм. Вскоре все нарекания падали на самую старую женщину в семействе, обрабатывавшем поле, распространялись худые толки, пересуды. Свои услуги тут же предлагали знахари по части специальных заклинаний против бабьих зазор и чернокнижия, от заговоров кудесника, от старухи-ведуньи, от ведьмы Киевской и от сестры ее Муромской. Для этих целей использовали траву чернобыльник, крапиву, плакун- траву. Знахаря же принимали ровно в полночь на 18 января (праздник ведьм), чтобы заговорить трубы, насыпать на загнетке золу из семи печей и отвратить таким образом дурные наклонности колдуний, носительниц зла и греха против всего рода Адамова.

От порчи, например, служило такое заклинание: «Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, Аминь. Заговорю твое тело белое и закреплю крепче стали и булату, крепче меди и укладу, крепче железа немецкого, крепче тугого лука и каленой стрелы, и подпояшу своим заговорным поясом; и запру и замкну в тридевять замков и в тридевять ключей, и пущу ключи в Океан-море, а взяла их щука; как щуку в море не поймать, так и тебя, раба Божия (имярек), не отмыкать, а кто ключи достанет, тот и отмыкнет. Аминь».

От всех колдунов и всякой порчи носили на голом теле из тонкой сетки майку. Или брали от трех разных источников воду, окрест сосуда ставили четыре горевшие свечи, поверх его клали два ножа накрест и лили воду в сосуд, да в ту же воду помещали меди тертые зазвонного колокола и трижды глаголили молитву. А потом ту воду пили через лебяжье горло и ею же обмывали тело.

В Москве ходило поверье: сороки оттого в город не залетали, что митрополит Московский Алексий заклял их, заметив под личиной сороки ведьму. Поговаривали также, будто в старину, снимая шкуру с медведицы, находили там бабу в сарафане.

По своему умению готовить любовные напитки, применять женские чары путем заговора и колдовства, ведьмы-сводницы в России ничем не отставали от западноевропейских. И там, и здесь они славились мастерством в приготовлении кушаний и напитков, своей хитростью, вероломством, говорливостью и дерзостью.


* * *

Отвести человека от женитьбы могли разве только его неизлечимая болезнь или обещание принять на себя монашеский обет. Поскольку же после введения христианства на Руси тайные любовные связи стали считаться противными Богу и приравнивались к тяжким преступлениям, то родители спешили избавить молодых от соблазнов холостой жизни уже в самом раннем возрасте. Причем, до женитьбы жених и невеста могли быть вообще даже не представлены друг Другу.

По установившейся тогда традиции, родители жениха избирали предварительно семейство, с которым хотели завести родственную связь, и посылали невесте свата на разведку. Отговорка на молодость дочери принималась как отказ. Ссылка на необходимость посоветоваться с родственниками и назначение дня решительного ответа означать могли нечто иное.

После получения согласия свату предоставлялась возможность лицезреть невесту. Могли, правда, заартачиться и не дозволить, но чаще соглашались, и мать жениха направлялась на смотрины, цель которых выпытать как можно больше о уме, здоровье, красоте невесты. Ничто не мешало выставить вместо одной дочки другую, посимпатичнее, как и, в случае обнаружения позднее обмана, обращаться с жалобой к духовным властям: если обман раскрывался, то виновного наказывали кнутом и брак расторгался. До этого, однако, доходило редко и жених был вынужден выслушивать позднее обидные нравоучения быть поосмотрительнее, а заодно, для успокоения себя, занимался вволю рукоприкладством жены, низводил ее с бела света или искал повода для развода.

Второй брак не почитался уже столь священным, как первый. Если венчавшиеся были вдовые, то на них не возлагали венцов, а держали на плечах. Церковный обряд третьего брака состоял в одном молитвословии без венчания и не одобрялся церковью. Патриарх Фотий, например, в одном из своих посланий в начале XV века приказывал священникам не допускать мирян до третьего брака, который назывался преступным (четвертый вообще квалифицировался «понеже свинское есть бытие»). Вопреки запрещению четвертого брака, такое нечестие случалось и власти дозволяли детям от такого брака пользоваться законными правами наследства. У казаков нередко случалось и брачное сожитие без благословения церкви, да и многие крещеные люди продолжали блюсти традиции язычества и имели по несколько жен сразу.

Женились хоть и в раннем возрасте, но помнили: венчание в мае — покаешься, всю жизнь промаешься; свадебное рукобитие на Крещение (19 января) — жизнь новобрачных пойдет в мире и согласии; смочит дождь свадебный поезд — к счастью; дадут молодые перед венчанием клятву в верности над колодцем брак их будет нерушим, а любовь вечной; у кого при венчании свеча длиннее — тот больше проживет.

Ну, а в Масленицу душеньку отвести разве только уж совсем убогим и юродивым не хотелось. Ни в какие другие дни не предавались на Руси столь безграничному веселью.

Сразу после вселенской субботы начинались шумные пиршества, массовые катания на санях и салазках, возведенные в ранг спортивного турнира кулачные бои и уличный мордобой, сожжение чучел и срамные игры скоморохов. Зазывали к себе в гости на блины, пирожки, калачи и тому подобное в масле и на яйцах, что нередко завершалось веселой попойкой, а то и ошалелым загулом, впадающим в неистовое распутство. Словом, не житье, а масленица — тридцати братьев сестра, сорока бабушек внучка, трех матерей дочка. Казалось бы, сердечное раскаяние должно было готовить людей к ощущению на себе страданий Христовых, но повсюду давали знать о себе древние языческие обычаи, окрашенные благозвучным названием — проводы русской зимы. Все это веселое гуляние граждан, надевших на себя личины-маски и яркие маскарадные костюмы, напомнило бы еще больше языческие обряды Древнего Рима, давшие толчок для подражания Византии, если бы на дворе стояло лето, а не снежная зима с морозцем, охлаждающая совсем уже разбушевавшиеся страсти-мордасти, когда истома пуще смерти, а женщина представляется похотливой блудницей, над которой можно вволю потешиться, кому нужно обязательно вскружить голову и с кем можно броситься в омут забвения от серой, скучной обыденности, не ради любви пако ради удовольствия.