Филипп Вигель (1786-1856) тайный советник.
Показание № 74

В обычай вошло во многих российских пределах, а особливо по деревням, что малых ребят, к супружеской должности неспособных, женят на девках взрослых, и часто жена могла бы по летам быть матерью своего мужа. Сему, с натурою спорному поведению следуют худые обстоятельства: слезные приключения и рода человеческого приращению вредные душегубства. Первые после женитьбы лета проходят бесплодны, следовательно, такое супружество — не супружество и сверх того вредно размножению народа. Мальчик, побуждаем будучи от задорной взрослой жены, усиливанием себя прежде времени портит и впредь в свою пору к детородию не будет довольно способен, а когда достигнет в мужской возраст, то жена скоро выйдет из тех лет, в кои к деторождению была способна...

Бедственному младенческому началу жизни следуют приключения, нападающие на здравие человеческое в прочем оныя течении. И, во-первых, невоздержание и неосторожность с уставленными обыкновениями, особливо у нас в России вкоренившимися и имеющими вид некоторой святости. Паче других времен пожирают у нас масленица и св. неделя великое множество народа одним только переменным употреблением питья и пищи. Легко рассудить можно, что, готовясь к воздержанию великого поста, во всей России много людей так заговливаются, что и говеть времени не остается. Мертвые по кабакам, по улицам и по дорогам и частые похороны доказывают то ясно. Разговенье тому же подобно. Да и дивиться не для чего. Кроме невоздержания в заговенные дни питием и пищею, стараются многие на весь великий пост удовольствоваться плотским смешением законно и беззаконно и так себя до чистого понедельника изнуряют, что здоровья своего никоею мерою починить не могут, употребляя грубые постные пищи, которые и здоровому желудку тягостны Христос воскресе! только в ушах и на языке, а в сердце какое ему место, где житейскими желаниями и самые малейшие скважины все наполнены. Как с привязу спущенные собаки, как накопленная вода с оторванной плотины, как из облака прорвавшиеся вихри, рвут, ломят, валят, опровергают, терзают. Там разбросаны разных мяс раздробленные части, разбитая посуда, текут пролитые напитки, там лежат без памяти отягченные объядением и пьянством, там валяются обнаженные и блудом утомленные недавние строгие постники. О, истинное христианское пощение и празднество! Не на таких ли бог негодует у пророка: Праздников ваших ненавидит душа моя и кадило ваше мерзость есть предо мною! Неоспоримое есть дело, что неравное течение жизни и крутопеременное питание тела не токмо вредно человеку, но и смертоносно, так что вышеописанных строгих постников, притом усердных и ревностных праздниколюбцев, самоубийцами почесть можно.

Михайло Ломоносов (1711—1765) ученый-энциклопедист.
Показание № 75

В своем сочинении «Путеводитель к истинному человеческому счастию, или опыт нравоучительных и отчасти философических рассуждений о благополучии человеческой жизни» Болотов подводит даже теологическое основание для необходимости наказывать непокорных рабов: подобно тому как Бог наказывает нас для нашего исправления, так и дворяне облагают рабов кандалами, морят голодом и т.п. для блага самих рабов.

Некуда было идти дальше в оправдании помещичьего произвола, и в этой идеологии его собственно и заключается разгадка того, почему с такой голубиной наивностью, какую обнаружил Болотов, рассказывая о своем методе сеченья — с легким сердцем и без малейших угрызений совести нежестокосердые, уравновешенные люди совершали по отношению к крепостным выдающиеся жестокости. К этому вел самый крепостной порядок, при котором людьми торговали, как скотиной, продавая их оптом и в розницу отдельно от земли, разлучая мужей и жен, родителей и детей, тот порядок, при котором и соединяли отдельные пары, как скотину для приплода, превращая таинство брака в недурное подспорье своему хозяйству; тот, наконец, порядок, при котором возводилось чуть ли не в догму всячески ежедневно оскорблять рабов и попирать в них элементарнейшие человеческие чувства. В обществе, жившем на крепостном труде, вся социальная атмосфера была насыщена опаснейшими микробами произвола, от болезнетворного действия коих не мог уйти никто из власть имеющих.

В крестьянской атмосфере особенно тяжко было жить дворовым, из коих в XVII столетии составился целый многочисленный класс людей, оторванных от земли, удовлетворявших не только потребностям, но всем малейшим и часто психопатическим барским прихотям и капризам, людей, находившихся ежеминутно под ближайшим действием барского произвола, постоянно стоявших перед барскими очами и руками. Тяжела была, как видно из вышеприведенных примеров, барская, то и дело вспыхивающая немилость, но нс легка была и барская милость, в высшей степени обязывающая и ревнивая, а потому очень часто ведшая лишь к вящим истязаниям. Наиболее же чувствительна была барская милость, разумеется, женской половине дворни: сколько было тут погублено девичьих жизней, сколько совершено насилий, растлений и даже кровосмешений, сколько тут было горя, терзаний, ужаса и сколько скоплялось негодования, презрения и ненависти!

Да, в крестьянских сердцах было нечто неблагополучное для дворян. Тот же Болотов положительно свидетельствует, что в разгар пугачевщины «дворяне удостоверены были, что вся подлость и чернь, а особливо все хамство и наши слуги, когда не въявь, так втайне, сердцами своими были злодею сему преданы, и в сердцах своих вообще все бунтовали, и готовы были при малейшей возгоревшей искре произвести огонь и полымя». Действительно, как это хорошо было понятно дворянам, наступило для них страшное время прекровожаждущий на благородных рыск, по выражению поэта Державина, состоявшего и в числе усмирителей.

Этот «рыск» был энергичнее и беспощаднее от уверенности в том, что истреблять помещиков приказано государем. Сам Пугачев, объявивший смертный приговор всему российскому дворянству, при каждом удобном случае подчеркивавший свою ненависть к помещикам и боярам, с самого начала и до конца своей императорской карьеры показывал бесчисленные примеры того, как надо поступать с захваченными начальствующими лицами, офицерами, помещиками, их женами и детьми Вешая и убивая благородных всяческими способами, Пугачев нередко прибегал к таким формам казни, какие только и можно объяснить именно той глубокой ненавистью его к господам, которая клокотала в его сердце и которую он это знал разделяет весь смотревший на него, как на царя-мстителя за прежние обиды черни, весь простой народ. Горе было особенно тем благородным, на которых их подчиненные или крестьяне доносили как на людей жестоких: таким не было ни малейшей пощады, их ждала страшная кара. Генерал Цыплятов, выданный своими собственными крепостными Пугачеву за жестокое обращение с ними, был казнен так: ему сначала отесали бока, а когда он упал, то в рот воткнули кол; с несчастным вместе погибло его семейство: детей и жену повесили. Повешенье было излюбленной «императором» формой казни.

Это была месть народа своим насильникам и обидчикам; все теперь припомнилось, припомнилось немало помещичьих преступлений против женской чести. Радищев рассказывает, что однажды крестьяне, связав своего господина повели на казнь. Какая тому была причина: спрашивает наш автор и отвечает: Он был господин человеколюбивый, но муж не был безопасен в своей жене, отец в дочери: каждую ночь посланные его приводили к нему на жертву бесчестия ту, которую он того дня назначил. Известно же было в деревне, что он омерзил 60 девиц, лишив их непорочности. Этого человеколюбивого господина, история которого была известна Екатерине, выручила подоспевшая команда, но другие многие подобные женолюбивые помещики не избежали своей лютой участи.

Николай Фирсов (1864—1934) историк.
Показание № 76

Любопытная черта образованного человека екатерининской эпохи: в его голове необыкновенная масса общих идей, но он совсем не размышляет, и ум его переполнен готовыми понятиями, зачем же в таком случае и размышлять о них; не размышляя, он совсем не понимает того, что его окружает. Это — любопытная патологическая черта, отличающая екатерининских людей В екатерининском образованном человеке было два яруса: ярус идей и ярус поступков; наверху, в своем умственном бельэтаже, он был высокообразованным европейцем, а когда спускался в нижний этаж, он оправдывал острое слово одного француза: поскоблите русского, и перед вами явится татарин. Черствость гражданского и нравственного чувства — печальное явление, с которым всюду встречается изучающий общественные нравы того времени.

Почувствовав отвращение к родной действительности, русский образованный ум должен был почувствовать себя одиноким в мире: у него не было почвы. Есть и печальные образчики.

В первом ряду надо поставить княгиню Дашкову. Это очень характерная представительница русского образованного общества того времени. Она еще в детстве зачитывалась Вольтером, Бейлем и другими, зачитывалась до головокружения, до нервного расстройства. Потом, как известно, за свое знакомство с французской философией она даже было посажена на президентское кресло в Академии наук. Когда она разошлась с Екатериной и удалилась в частную жизнь, то стала нелюдимой и, поселившись в Москве, редко с кем виделась, еще реже с кем разговаривала и ничем не интересовалась. Чтобы наполнить свой досуг, она, президент Академии наук, приручила к себе несколько домашних крыс, которые составляли все ее общество. Смерть детей ее трогала мало, но судьба ее крыс делала тревожной на целые дни. Только высокообразованные люди екатерининского времени могли начать Вольтером и кончить ручными крысами.