Гости, приглашенные на званый обед, после которого обычно начиналось пиршество, обязаны были платить за такую честь. Если же на пиршество приглашался иностранный купец, ему это удовольствие обходилось весьма дорого. Невольно получалось — в чужом пиру похмелье.

Вообще говоря, иноземцам в те времена приходилось жить на Руси с опаскою и под постоянным страхом. За малейшее жульничество их сурово наказывали. Им приходилось унижаться и не скупиться на похвальбу в интересах своей собственной безопасности. Рядом с гордо задравшим голову и выпятившим толстый живот боярином сухопарый иностранец мог даже вызывать к себе жалость и снисходительность.


* * *

Свои традиции выработались и в отношении похоронных обрядов. Испустившего дух клали в гроб и, по обычаю, оставляли у него во рту несколько монет для издержек, мол, в дальней дороге на тот свет, а к гробу подвешивали кафтан усопшего. Летом хоронили чуть ли не на следующий день, а если по какой-то причине откладывали, то относили покойника в погреб во избежания зловония. Если мертвец был монашеского звания, то выносили его на руках монахи. Богатые люди нанимали плакальщиц, которые шли в похоронной процессии, кривлялись и громко причитали.

Перед тем как опустить гроб в могилу священник отпевал покойника и давал ему в руки отпустительную грамоту, после опущения гроба все целовали образа, потом ели кутью. Зимою же хоронить не спешили и ставили покойника в церковь, где духовенство ежедневно служило литургию и панихиды. На восьмой день предавали тело земле.

Неопознанных, умерших внезапно на улице, убитых в дороге при ограблении, хоронили в убогом доме. Там также хоронили отверженных, которых считали недостойными кладбища: воров, разбойников, казненных. Самоубийц хоронили в поле или в лесу.

Погребение царя совершалось через шесть недель после его смерти. Тело хранилось в церкви, где крестовые дьяки читали над ним псалтырь и попеременно дневали бояре. По всей стране рассылались гонцы, доставлявшие в монастыри и церкви деньги для служения панихид каждодневно. На сороковой день совершали погребение, на которое собирались в Москве духовные первосвященники: они и шли в погребальной процессии впереди, за ними — светские сановники, бояре, члены царской семьи, боярыни и множество простого люда. Прощания перед опусканием в могилу не было, гроб землей не засыпали, а закрывали каменной плитой.

У обычных же смертных сороковой день после кончины отводился поминовению усопшего: нанимались духовные лица для чтения псалтыря и в доме покойника, и на могиле. Родственники покойника одевали синее или черное и непременно ветхое платье; ходить в нескорбном платье считалось оскорблением памяти покойника. Вместе с молитвами совершались поминальные обеды на 3-й, 9-й, 12-й и 40-й дни. Последний считался очистительным и снимал траур. Считалось, что троекратное поминовение совпадает с изменениями, которые испытывает тело покойника: в сороковой день истлевает сердце, в третий — душа покидает тело, начинается ее знакомство, под водительством ангела, с адом и раем, в девятый — душе дается отдых.

Спешили хоронить. Точно также спешили и крестить новорожденного — чаще всего на восьмой день, иногда на сороковой. Имя изрекали , как правило случайно, по названию святого, чью память чтили в день крещения. Само крещение происходило в церквях, однако в частных домах также разрешалось по болезни или слабости новорожденного, но обязательно не в той комнате, где он появился на свет, ибо комната эта долгое время считалась оскверненною.

При крещении на новорожденного надевали медный, серебряный или золотой крест, который на нем оставался всю жизнь. После обряда устраивался крестинный стол и при этом, кроме гостей, кормили и нищих. Духовные лица благословляли младенца, миряне подносили дары. Царь при крещении своего отпрыска устраивал торжественный стол для патриарха и светских сановников: это был единственный раз, когда показывали сына царского до совершеннолетия. В тот же день прощались указом некоторые из отбывавших наказание преступников.

Духовное рождение считалось важнее телесного и поэтому день рождения оставался незаметным, а праздновался день ангела или именины.


* * *

В Бога верили, но это не мешало признавать и магическую силу чародеев, ведьм, колдунов, леших, водяных, кикимор, ворожей, русалок, гадалок, ясновидящих, кликуш. Нервный припадок с кем-то наводил ужас, подводил распаленное воображение к таинственным толкованиям и поиску причин влияния злых духов. То тут то там появлялись беснующиеся кликуши и кликали на кого-нибудь, указывали, что такой-то их «испортил». Они бегали босыми по снегу, в грязном тряпье, с распущенными волосами, тряслись, бились в экстазе, возвещая будущее и порицая людей за разные пороки. Даже власти относились настороженно к их указаниям: обвиняемого ими могли подвергнуть розыску или поднять на дыбу и пытать, а если кто-нибудь, обезумевший от страданий, наговорит на себя, что он действительно колдун, то и сжечь его в срубе. Иногда притворных кликуш заставляли доносить на нежелательных властям лиц, чтобы потом заниматься все тем же вымогательством.

О беснующихся ходили слухи, будто бесы таскают их на болото, терзают, делают беременными, а те потом рождают чудовищ, которые высасывают из них кровь; после страшных мучений они могут исцелиться лишь чудотворной иконой Пресвятой Богородицы.

Наряду с настоящими, страдающими нервным расстройством юродивыми, немало было и таких, кто искусно притворялся пророками и пророчицами.

Колдунами и колдуньями открыто никто себя но называл, ибо рыскавшие повсюду сыщики тут же хватали ведунов и ведуний, как сеятелей богопротивного дела. В то же время отец Петра Великого, преследовавший ведовство, наказывал своему стольнику искать в ночь на Ивана Купала разные травы, а сибирским воеводам — собирать знахарей, узнавать от них травы, свойства их и присылать все в Москву.

Опасений, что лиходеи нанесут порчу и царскому семейству, хватало через край. Случись кому-нибудь из царского семейства прихворнуть, тут же начинали подозревать подосланных ворожей, типа известных в то время в Москве Наськи-Черниговки и Машки- Козмихи, оказывавших услуги посредством наговоров на какую-нибудь вещь и подбрасывания ее к нужному лицу. Из архивов богатых актами по части ведовских дел следует, что в Москве в XVII веке проживали бабы-ворожейки, к которым приезжали боярские жены просить помощи против супружеской неверности мужей или их холодности, советоваться как лучше наставить рога мужу или вообще свести его со света. Наиболее же нашумевшим считалось дело знаменитого боярина Артамона Матвеева, обвиненного в чародействе по доносу, будто он запирался в палате для чтения черных книг и общения с нечистой силой. Боярина лишили звания, отняли все имения и сослали в заточение.

Для вящей объективности стоит лишь упомянуть вскользь, что авторское право на доносительство могут оспаривать за собой не только русские. В тогдашней Шотландии, к примеру, в некоторых церквях помещались специальные ящики, куда каждый прихожанин имел возможность бросить анонимную записку с указанием имени еретика или колдуна-чародея со всеми нужными сведениями. Запертый на три ключа ящик открывался каждый пятнадцатый день тремя инквизиторами или чиновниками, назначенными для этой цели. Доносчик, таким образом, оставался в тени, а разбирались уже следователи.

В начале XVII века иезуит Шпее, принявший исповедь от множества сожженных ведьм в рейнских землях, описывал, как подозреваемую принуждали обвинять других, которых та не знала и чьи имена вкладывались в ее уста следователями. Она обвиняла, а новые жертвы тащили за собой новое пополнение. Специальный судья по делам ведьм Балтазар Росс обеспечивал приток обвиняемых с помощью такого рода увещеваний: «Освежи свою память! Разве ты не видела на шабаше такого-то с такой-то улицы? Не бойся назвать его. Ты не должна щадить их, нет! И богатый, и бедный получат то, что им причитается».


* * *

В Уложении 1649 года (гл. 22, ст. 26) говорилось: «А будет которая жена учнет жити блудно и скверно, и в блуде приживет с кем детей, и тех детей сама или иной кто, по ее велению, погубит; а сыщетца про то допряма, и таких беззаконных жен, и кто, по ее веленью, детей ее погубит, казнить смертию безо всякия пощады, чтоб на то смотря, иные такова беззаконнаго скверного дела не делали и от блуда унялися».

«Женскому полу бывают пытки такие ж что и мужскому полу, окроме того, что на огне жгут и ребра ломают», — пишет один из очевидцев того времени.

— А смертные казни женскому полу бывают за богохульство и за церковную татьбу, за содомское дело жгут живых. За чаровство и за убийство отсекают головы. За погубление детей (незаконных) и за иныя такия ж злые дела живых закапывают в землю, по титьки, с руками вместе, и отоптывают ногами, и оттого умирают того же дня или на другой А которые люди воруют (то есть имеют связь) с чужими женами и с девками, и как их изымают, и того же дни, или на иной день обеих, мужика и женку, кто б таков ни был, водя по торгам и по улицам вместе нагих, бьют кнутом».

Похоже, в древние и средние века русское государство развивалось настолько самобытно, что такое расхожее в мире ремесло как проституция здесь обошла внимание летописцев. Конечно, сие не есть доказательство отсутствия внебрачных связей и распутства. Разврат существовал повсюду на земле, не чужда ему была и Русь-матушка. Это подтверждается многими историческими фактами, хотя четкой картины, когда именно и как появилось здесь сие тайное ремесло, документы дать не могут.

По свидетельству очевидцев-иноземцев, блуд, прелюбодеяние и подобный тому разврат существовали в Москве вне всяких размеров, женщины не уступали мужчинам в бесстыдстве и невоздержании и весьма часто, напившись, первые начинали чересчур безобразничать. Даже монахи не служили примером нравственности для мирян и, без стеснения, предавались порокам всякого рода сладострастия. Так, в грамоте Евфимия митрополита новоторжекого и великолукского на имя протопопа Ивана Афанасьева (август 1695 года) прямо указывалось на упадок нравственности в монастырях: «Ведомо нам преосвященному митрополиту учинилось: в нашей епархии в монастыри приезжают богомольцы на праздники и кроме праздников в святые обители молиться, мужской пол и женский, и будучи в монастыре на праздники жены и девы ночуют в кельях и обедают в кельях у властей и рядовой братии; и се зело непристойно иноческому чину и нсблагочинно, наипаче же грешно, ибо от того дьявола сети простираются к блудному похотению и зело зазорно иноческому чину».