Анатолий Манаков - Блуд на Руси (Устами народа) — 1997

Словно из заветных народных сказок выплывала и какая-то бешеная магия совсем не мотивированного рукоприкладства, когда просто ради забавы бьешь и калечишь любого, кто подвернется, с задором ухаря, испытывающего даже некоторое удовольствие от того, что и тебе могут побить морду, ибо, как учат те же сказки, для исполнения желаний нужно и самому идти на жертвы. Причем тут сказки? Да в них все та же русская ментальность, мучительно терзающая себя извечным вопросом: Как сделать так, чтоб всегда можно выпить, закусить, погулять с бубенцами и чтоб деньги на это не убывали? Чувство же стыда испокон веков существовало на Руси, но оно пребывало где-то отдельно от спонтанного и беспорядочного удовлетворения инстинктов разрушения, саморазрушения и чисто физиологических потребностей, что происходило обычно без особых стеснений именно в моменты беспробудного пьянства. К тому же, не случайно религиозное и социальное ощущения в русском человеке связывались прежде всего с общим томлением души и тела. Вообще, прав был, наверное, Соломон в своих притчах: начало блуда есть обращение к идолам.

И впрямь, как же так? Повсюду проповедуются высокие христианские добродетели, а кругом только и слышно: «Бес попутал». А чего собственно хотеть, если подавляющее большинство верующих лишь повторяли зазубренное, не особенно даже вникая в суть молитв о христианской любви: для этих целей и для начала нужно быть грамотным хотя бы. Обрядность религиозная, бесспорно, почиталась русским человеком, но совершая священное таинство молитвы, покаяния и причащения, он думал, что через исповедь освобождается от всякой моральной ответственности за прошлые свои деяния, а посему, очистившись от грехов, вновь уходил в загул и распутство. Вину же за свои куролесения возлагал на проклятого дьявола и подручных демонов в лике ведьм и колдунов, на действие треклятого зелья. Садясь за стол или вставая, непременно осенял чело свое крестным знамением. Просыпаясь, молился тотчас, просил Божьей помощи на добрые дела и, не побывав у церковного амвона, вообще дел не зачинал. Перед битвой исповедовался, причащался и был уверен, что в случае смерти душу его унесут ангелы в царство вечного блаженства.

В зажиточном семействе у супруга всегда имелась своя, отдельная опочивальня, дабы не спать вместе ночью накануне Господних праздников, не говоря уже о постах. Благочестивые просыпались ночью и молились, каждый в своей спальне перед образами святых: такая ночная молитва считалась будто бы приятнее Богу. Днем же посещали бывших своих друзей, целовались с ними, просили у них прощения, если когда-то оскорбили друг друга, отвечая на просьбу о прощении снисходительным «Бог тебя простит». И по окончании Масленицы всем скопом заваливались в баню, добившись взаимного прощения накануне Великого Поста — дней всеобщего покаяния, греха и раскаяния в сердцах человеческих, языческих или христианских — для данного случая не имело особого значения.

Православная церковь к тому времени уже запретила народное торжество почитания древнего языческого идола Ярила (русского аналога греческого Эроса?), но оставались еще поверья против супружеской неверности, типа помазать мужа медвежьим салом, дабы не быть ему на другую жену хотения. Или где-нибудь в глубине все еще устраивались тайные процессии захоронения куклы мужчины с чрезвычайно большим «струментом», завершавшиеся играми, плясками, объедаловкой, пьянкой, дракой и прочими утехами в стремлении к и в тоске по воле вольной.

Загадочная воля вольная. Разве может быть масло масляным? Может, если учесть, что в ту давнюю пору вольным или свободным считался каждый крестьянин, умевший своим трудом обрабатывать землю, за пользование которой требовалось оплачивать подати и повинности. Крестьянин без земли становился объектом презрения, но, если он расчистил землю новую и ничью, то превращался в полного ее хозяина. Мог занять и чужую, но, продолжая быть свободным человеком, жил как наемщик, платил трудом за пользование, а при желании мог и отойти. Забрав же на чужой земле у владельца скот и орудия, все-таки был только должником, который после расчета по чести и совести становился опять свободным. Вольному воля означала свободу проживания и перемещения когда и куда вздумается. Пользовались такой свободой только именно вольные люди: в те времена к ним относились сыновья при отцах, братья при братьях, племянники при дядях, все, не вступившие в обязательства или уволенные от таковых. Вольным предоставлялась полная воля, ибо были еще холопы и рабы, которые вечно принадлежали хозяину и, как вещь, могли быть заложены, проданы и даже убиты без суда и следствия. Такие кабалили себя сами, продаваясь от крайней нищеты или в бегах от жестоких притеснений.

Видно, уже изначально судьба велела руссам вечно маяться неприкаянно в поисках занятия по душе и воли вольной, когда на тебя никто сверху не давит. Но вот до чего немец доходил разумом и расчетом, до того русский доходил сметкой, догадкой и чувством. Потому легче ему было не изобретать, а принимать готовые образцы и примеры. Если бы он действительно взял его задний ум да поставил впереди, то и не нес бы столь тяжких потерь; вместо этого вечно тягомотит, копается в себе самом, прикидывает, осматривается и повсюду опаздывает. И уж чем русские всегда богаты, так это опытом, приобретенным или оставленным в наследство, но который их ничему не учит. В чем они искуснейшие мастера, так это в ругательствах и междуусобицах. Чем они богаты были по-настоящему, так это беспредельным добродушием и хлебосольством, в том числе и с таким припевом вприпляску: «Ульяна! Ульяна! Садись-ко ты в сани, поедем-ко с нами, во нашу деревню. У нас ты много див увидишь: петушка в сережке, корову в рогоже».

Любили они все с пылу и с жару. Отмачивали что-то неприглядное сдуру или спьяна, от праздности или скуки, из зависти или для потехи, Вообще, по характеру своему были гулливы и задиристы: Что было, все спустил. Что будет и на то угостил.

На праздничных гуляниях словно черт вселялся в эти сорвиголовы, владея ими и маня то в лес, то в омут. Поговаривали, что бесы приготовляли в вине особого червя белого величиной с волосок, проглотив которого, тут же пьянеешь. Уверяли даже: черт любит пьяных, их легче подталкивать к согрешению, а единственное надежное средство исцеления отчитывание над ними всех псалтырей по три раза.

В общем-то, от Божьего гнева или милости даже не пытались уйти, твердо уверовав, что умирает не старый, а тот кому час воли Всевышнего пробил. Час воли Божией, от которого ни откупиться, ни отмолиться. И потом, кому быть на виселице, не утонет, а кому суждено опиться, обуха не боится.

«Свято-Русь земля всем землям мати! — успокаивала наиболее невоздержанных Голубиная книга, объясняющая основы мироздания. В ней много люду христианского, они веруют самому Христу, Царю небесному, и Его Матери, Владычице, Владычице Богородице, поклоняются. На земле сей стоят церкви апостольские, богомольные, преосвященные. Они молятся Богу распятому».

Тридцать лет назад, когда у нас много писали о женском вопросе, не раз было упоминаемо, будто в России репутации женщин был нанесен большой вред житийными сказаниями, которым верили наши предки. Там будто женщины постоянно выставляются соблазнительницами, стремившимися удалить мужчин от возвышенных задач жизни и погрузить их в жизнь чувственную и безрассудную. Некоторыми, более горячими, чем основательными друзьями женского вопроса, было выхвачено несколько примеров в этом роде, и те примеры, принятые без критики, до сей поры остаются в непререкаемом значении убедительных фактов. Между тем, на самом деле, это есть ложь, и в этом может убедиться всякий, кто пожелает познакомиться с женскими типами Пролога.

Это здесь и предлагается.

Разбирая Пролог, как повествовательный источник, я нашел в нем ровно сто тем или прилогов, которые дают более или менее пригодный материал для воспроизведения в повествовательном или пластическом искусстве, а из этих ста историй в тридцати пяти участвуют женщины.

Год по Прологу начинался с 1 сентября, и первое соблазнительное дело описано под 5-м числом сентября.

1) «По диаволю злохитрству, впаде в блуд некий епископ». Об этом никто не узнал в его пастве, но епископ был человек искренний и сам не мог снести своего греха; он пришел в церковь, снял с себя омофор и, став предо всеми на колени, начал каяться, «глаголя: отселе не могу быть вам епископ».

Словом, он принес публичное покаяние в блудном грехе, после чего его надо было «извергнуть»; но как этот епископ был человек очень добрый и люди его любили, то им стало жаль потерять его, и потому «возопиша вси люди с плачем: грех твой на нас буди».

Епископ отговаривался, но народ настаивал на своем. Тогда растроганный епископ, заливаясь слезами, потребовал себе от людей наказания, а те на это согласились, лишь бы он у них остался. Но вот епископ лег на пол у дверного порога и просил, чтобы каждый мирянин, выходя из церкви, толкнул его презрительно ногой. Люди его послушались и стали его толкать, и когда последний человек, выходя из церкви, наступил на согрешившего архиерея, только тогда епископ встал, поклонился вышедшим через двери людям и остался служить у них епископом, и люди не чувствовали в этом смущения, ибо все были уверены, что грех прощен ради его искренности и смирения. «Зане запну его ногой свою и та, которая была его соучастницей в грехе».

2) Сентября 15 Одного молодого пустынника страшно мучали любовные мечтания. Он пошел к старцу Пахому и просил у него совета как ему от этого избавиться. «Он же (то есть старец) рече: не дивися делу сему: аз бо многажды обретахся в сицевых. Се бо видяши мя человека уже стара суща и дряхла, яко уже четыредесять лет сижу в хижине и токмо и пекуся о едином своем спасении, и уже тольми ветх сый, а и до днешнего дне еще не свободен».