И Степашкин – Степашкин неотрывно смотрел прямо на эту фотографию.

– Это мой двоюродный брат, – тоненько хихикнув, объяснила я, – правда, чем-то на вас похож? Я давно заметила.

Степашкин тяжело вздохнул и посмотрел на меня, как мне показалось, с жалостью. И зачем я только выдумала эту бредовую версию о несуществующем брате? Я могла бы еще попытаться провести таким образом Верку. Но Максим Леонидович, естественно, сразу же узнал собственное лицо.

Одна только Веруся пребывала в счастливом неведении. Она, так любившая строить из себя доморощенного Шерлока Холмса, на самом деле дальше своего курносого носа ничего не видела. В последнее время она ко мне частенько забегала, и конечно уж сто раз на глаза ей попадалась злополучная фотография.

– Санька, а давай я тебе кашку сварю, – предложила она, – тебе сейчас надо чем-нибудь заполнить желудок. А в кухонном ящике как раз есть пшенка.

Я не стала интересоваться, откуда Веруся так осведомлена о содержимом моего кухонного шкафчика и как ей вообще не стыдно шарить по чужим шкафам. Из моего молчания Верка сделала свои собственные выводы – она весело загремела кастрюлями. Время от времени из кухни доносилось то ее радостное посвистывание, то ворчливое бормотание: «И куда эта Санька прячет масло?» или «Интересно, а что в ее холодильнике делают туфли?»

Услышав последнее замечание, Максим Леонидович приподнял светлые брови и наконец соизволил на меня взглянуть.

– А правда, – сказал он, – что делают туфли в вашем холодильнике?

– Не знаю, – честно ответила я и даже попробовала примирительно улыбнуться, – в последнее время я была не в себе. Девушка в депрессии и все такое. Уверена, вы меня понимаете. Могла их туда засунуть машинально.

Степашкин покачал головой:

– Знаете, Александра, а вы все-таки уникум. Не знаю, есть ли на земле вторая женщина, которая умеет настолько витиевато врать и при этом еще и прячет в рефрижераторе туфли. Вы никогда не пробовали сходить на консультацию к психиатру?

– А вы никогда не пробовали быть снисходительнее к людям?

– Знаете, Александра, – он неловко замялся, – вообще я чувствую себя немного виноватым перед вами.

Я изумленно на него посмотрела. О чем он? Такие типы, как мой бывший бездушный начальник, вообще никогда не чувствуют себя виноватыми. Потому что они просто неспособны чувствовать.

– В чем же?

– Мне всегда, с самого первого дня знакомства с вами, казалось, что вы меня не уважаете и… недолюбливаете.

«И всего-то? – подумала я. – Недолюбливаю – это еще мягко сказано. Если бы ты сказал, что я тебя выносить не могу, то я похвалила бы тебя за проницательность».

– И только теперь до меня дошло. Я понял истинную причину.

– Какую же? – из любопытства спросила я.

– Ну… сами знаете, – он попытался скрыть неловкость за натянутым смешком.

– Боюсь, что нет. То есть… Уж не думаете ли вы, что я… – Я перевела взгляд с фотографии в рамке на красное лицо экс-шефа. Кажется, начинаю понимать, о чем он тут толкует.

– Но в этом нет ничего стыдного, – горячо перебил он, – между прочим, я считался самым популярным мальчиком на курсе! Это, конечно, было давно. Но я прекрасно помню, как одна девушка писала мне любовные письма каждую лекцию. Так что если вы в меня безответно влюблены, я могу это понять.

Он горделиво распрямил спину, а я подумала, что сейчас меня стошнит прямо на его лакированные ботинки. Да что он о себе возомнил?! Это какая-то комедия абсурда.

– И только теперь я понимаю, что значили все эти ваши взгляды искоса. Иногда вы так странно на меня посматривали во время совещаний.

Да, действительно посматривала. Я делала вид, что слушаю твои умные сентенции, а сама в это время представляла, как тебя переезжает троллейбус.

– Наверное, вас удивляет, что я говорю об этом вот так открыто, – Максим Леонидович опасливо покосился в сторону кухни, в которой Веруся самозабвенно колдовала над пшенной кашей, – но я считаю, что лучше уж расставить все точки над i.

– Знаете, вы ошиблись. Я…

– И теперь, когда мне все известно, – перебил Степашкин, – мы можем открыть новую страничку наших отношений.

Я закрыла лицо руками. Степашкин заботливо погладил меня по спине. Наверное, этому дурню и правда было меня жаль. Мои плечи судорожно вздрагивали, а он сидел рядом, мучимый чувством вины. А кому, спрашивается, приятно прослыть обидчиком депрессивных девушек? Вот только если бы ему вздумалось заставить меня отнять ладони от лица, он бы очень удивился. Потому что я сотрясалась не от безутешных рыданий, а от истерического хохота.

Как он это красиво сказал – откроем новую страничку отношений! И откуда слова-то такие взял, неужели тайком почитывает американские любовные романы? Интересно, что он имеет в виду под громким словом «отношения»? Уж не думает ли он, что я… Что он и я… Ой нет, не буду думать об этом, а то и правда стошнит.

– Тем более что вы потеряли работу, – бубнил тем временем самовлюбленный Максим Леонидович, – а поскольку работу в газете вы потеряли из-за меня, то я подумал… Подумал, что вы могли бы вернуться на прежнюю должность.

– Что? – после ощутимой паузы переспросила я.

– Предлагаю вам снова стать редактором рубрики моды. Если честно, когда вы ушли, в отделе моды все пошло наперекосяк.

Я ушам своим поверить не могла. И все это я слышу от Максима Степашкина, того самого, который не стеснялся заявлять, что я самый безответственный сотрудник редакции, который зря получает зарплату?

– И по совместительству вы могли бы писать другие репортажи. Если честно, у нас много народу уволилось. Так уж получилось…

Вообще-то работа мне не помешает. Скоро ведь начнутся осенние распродажи, и я не прощу себе, если мне не удастся порезвиться между стеллажами с уцененными товарами.

Пожалуй, попробую набить себе цену. Раз уж он считает меня таким незаменимым специалистом.

– Что ж, я, наверное, могла бы подумать, – протянула я, – только вот у меня есть масса других предложений. От журнала «Вог», например…

– Ой, вот только давайте обойдемся без дешевого шантажа. Таких, как вы, даже на порог редакции журнала «Вог» не пустят. Я уж промолчу о работе, – он сморщил нос и мгновенно превратился в прежнего Степашкина, вредного и желчного, – слушайте меня. Два раза я повторять не буду, потому что я и так делаю вам одолжение из-за… Ладно, мы оба знаем из-за чего. Значит, завтра вы выходите на работу. И если вы хотя бы на одну минутку опоздаете, то можете считать, что никакого предложения о работе не было вовсе. Идем дальше.

Он порывисто поднялся с места и действительно куда-то пошел, а если сказать точнее, просто нервно зашагал по комнате.

– Зарплату я вам повышать, естественно, не буду. И никаких премий вам тоже пока не полагается. Работаете с двумя выходными, не прогуливая и не отлынивая. Обеденный перерыв с двух до трех и ни на одну минуту больше. Ясно?

Он вдруг навис надо мной, и я испуганно вжалась спиной в диван. То есть не то чтобы его агрессия меня испугала, но мне вдруг показалось, что он собирается меня поцеловать, а такого я допустить не могла. Но мое предположение оказалось ошибочным – едва взглянув на его лицо, становилось понятно, что он скорее плюнет в меня, чем прикоснется губами.

– Так вы согласны?

– Что ж… Я должна подумать, но…

– Не знал, что вы умеете думать, – усмехнулся Степашкин. Но потом, видимо поняв, что он перегнул палку, виновато добавил: – Простите, не смог удержаться. Мне нужен ваш ответ сейчас, да или нет? Появитесь вы завтра в офисе?

– Ну… да, – выдавила я. В конце концов, всегда ведь можно отказаться и переиграть обратно. Надеюсь, что в его планы не входит приковать меня стальной цепью к компьютерному столику.

– Вот и замечательно, – улыбнулся Максим Леонидович, – в таком случае, я уже сейчас могу объявить тему вашего первого репортажа. Чтобы вы завтра начали к нему готовиться не откладывая.

– Ну?

– Я давно собирался дать в газете материал о старинной одежде. И вот мне удалось узнать, что в Москве живет удивительный человек, коллекционер. Зовут его Валерий Ларин. Я хочу, чтобы вы договорились с ним об интервью.

Тут уж я не выдержала и расхохоталась. Степашкин если удивился, то виду не подал. Наверное, привык к моим неожиданным и бурным реакциям. Черт, а ведь он и правда считает, что я немного не в себе. Раньше я не верила в судьбу и случайные совпадения, но потом вдруг поняла, что из таких совпадений и состоит моя жизнь. Подумать только, Валерий Ларин! Мой знаменитый коллекционер-миллионер. Как вспомню о нем, мурашки по коже.

Ладно, я ведь всегда могу что-нибудь придумать. Совру Степашкину, что не смогла до него дозвониться. Или что он лежит в больнице со сломанной ногой и не расположен давать интервью. Нет, лучше скажу, что у него не раскрылся парашют – так звучит убедительнее. Или…

Из кухни высунулась растрепанная Веркина голова. Ее волосы были почему-то перепачканы в муке.

– Над чем смеемся? – дружелюбно спросила она. – Идите кушать, каша готова!

* * *

Прошло несколько дней. Я приходила в редакцию на полчаса раньше положенного времени, чтобы Степашкин, проходя мимо моего кабинета, видел усердно склоненную над пресс-релизами блондинистую голову. Кажется, он до сих пор не верил, что я вдруг ни с того ни с сего так изменила свое отношение к работе. Подвоха ждал. И правильно делал, потому что под пресс-релизами я прятала свежие номера модных журналов. А в свободное время придумывала возможные предлоги отлынивания от трудовых будней. Мне бы только пару недель продержаться паинькой, а уж потом я им всем задам!

Свое же телевизионное прошлое я старалась и вовсе не вспоминать. Но в один прекрасный день оно вдруг, как водится, само о себе напомнило. Оно ворвалось в мою размеренную трудовую жизнь телефонным звонком, раздавшимся в моей квартире ближе к ночи. Я как раз уединилась на кухне, чтобы распарить лицо над кастрюлькой с закипающей водой – где-то я прочитала, что это полезно для кожи. И тут – вот незадача – настойчивая трель звонка.