Потерявший голову коп как раз вручал ей кофе с молоком из «Старбакс», за которым, очевидно, сбегал в ближайший кафетерий. Я уселась на скамью рядом с подругой.

— Джулия, ты с ума сошла. С чего это ты снова начала воровать вещи в магазинах?

— Да просто, дорогая, мне ужасно захотелось иметь эту сумочку от «Гермес Биркин» — знаешь, такую нежно-розовую, из страусовых перьев, с белой отделкой. У меня началась настоящая депрессия! — призналась она с наигранной наивностью. — Я была так подавлена! У всех есть, а у меня…

— Почему бы не купить? Уж это ты можешь себе позволить!

— Нельзя просто взять и купить «Биркин»! Список желающих — длиной в три года, если только ты не Рене Зельвегер, и даже в этом случае еще неизвестно, получится ли. Я и так бог знает сколько жду нежно-голубую, замшевую, и это убивает меня.

— Но, Джулия, это воровство, и к тому же ты как бы крадешь у самой себя.

— Ну, разве не прелесть?

— Давно пора остановиться. Ты попадешь в газеты!

— Да это же здорово!

Нам пришлось торчать там еще около часа, прежде чем появился адвокат Джулии и объявил, что ему удалось убедить полицию не заводить дело. Он втолковал им, что, намереваясь купить товар, она никогда не платит в магазинах, а счета присылают прямо ей в номер, так что произошла досадная ошибка.

Как ни странно, но Джулию действительно все это развеселило. Ей даже не слишком хотелось уходить из участка: очевидно, понравилось, как копы плясали перед ней. Мало того — она очаровала детектива Оуэна, который явно втрескался в нее по уши в ту же минуту, как арестовал, потому что, прежде чем сфотографировать для полицейского архива, разрешил позвонить парикмахеру и визажисту. Думаю, Джулия была права, посчитав эту процедуру чем-то вроде фотосессии для модного журнала, ведь этот снимок может воспроизводиться еще много лет.

Пресса взбесилась, узнав о ее освобождении. Не успела Джулия на следующее утро выйти из «Пьера» (где папочка великодушно купил ей другой угловой номер), чтобы отправиться в тренажерный зал, на нее набросились орды фотографов. Джулия в панике вбежала обратно и, позвонив мне, завопила:

— О Боже! Они все тут! Папарацци, пресса, и у них мое фото! Фу! Я сама не справлюсь!

К концу разговора она уже истерически рыдала, но такое происходит постоянно, хотя особенных причин для этого нет. Я объяснила, что никто не смотрит на снимки на первых полосах газет и тем более не помнит то, что случилось вчера. И, честное слово, ничего особенного, если о ней напишут все таблоиды.

— Дело вовсе не в газетах, — простонала моя подруга. — Они застали меня в спортивных штанах! Что теперь будет?! Я больше не посмею носа показать на Мэдисон и Семьдесят шестой! Пожалуйста, приезжай скорее!

Когда Джулия говорит подобные вещи, я порой думаю: «Хорошо, что она моя лучшая подруга, ведь иначе за такие фокусы я непременно невзлюбила бы ее».

Едва я показалась на пороге, экономка сразу провела меня к Джулии. На заднем фоне в испуганном молчании маячили парикмахер и визажист. Они почти сливались со стенами спальни, выкрашенной в бледно-нефритовый, любимый цвет Джулии. Два антикварных китайских сундучка, отделанных перламутром, стояли по обе стороны камина. Гигантская, задрапированная бархатом кровать — наследство, доставшееся Джулии от бабушки. И внучка не желала туда ложиться, пока все простыни не были помечены ее монограммами, выполненными светло-фисташковым шелком.

Я нашла красную от стыда подругу в гардеробной, где она лихорадочно перебирала вещи. Но с какой бы скоростью она ни выбрасывала груды одежды на толстый белый ковер, горничная успевала снова все развесить, так что гора не слишком увеличивалась или уменьшалась. Наконец Джулия выудила скромное черное платье от Шанель, явно принадлежавшее матери, туфли на средних каблучках и очень большие солнечные очки. Значит, как всегда, решила следовать канонам кабельного телевидения.

Час спустя, накачанная таблетками и раскрашенная сверх всякой меры, она выплыла из «Пьера» с уверенной улыбкой на физиономии и дала ожидавшим репортерам интервью, в котором все объяснила насчет «досадной ошибки».

В воскресном выпуске «Нью-Йорк тайме», в разделе «Стиль» появилось потрясающее, шикарное фото Джулии под «шапкой» во весь разворот: «ПРЕКРАСНАЯ БЕРГДОРФ НЕВИННА». Далее следовала статья обозревателя мод. Джулия была на седьмом небе, как и ее папа. Она позвонила мне в понедельник — сообщить, что получила от него антикварный браслет с запиской: «Спасибо, дорогая дочь. П.».

— Он доволен? — поразилась я.

— Я так счастлива! Прежде мне никогда не удавалось добиться его благодарности! Вся эта история с наследницей-воровкой оказалась потрясающей рекламой для магазина: продажи сразу взлетели до небес, особенно хорошо идут очки, которые были на мне. Отец рекомендовал совету директоров сделать меня директором по маркетингу. Надеюсь, мне не придется работать слишком уж усердно.

После этого Джулия не могла и шагу ступить без того, чтобы кто-то не щелкнул камерой, и это, как она утверждала, поднимало рейтинг популярности «Бергдорф» одновременно с ее собственным. Она считала, что известность хорошо влияет на ее самооценку и помогает с проблемами, — при этом имелись в виду грандиозные психологические недуги, которые обычно поражают жителей Нью-Йорка и Лос-Анджелеса.

У Джулии возникли проблемы с регистраторшей на курорте Блисс: та отказалась записать ее на курс инъекций витамина С у Симонетты, лучшего тамошнего косметолога. Психотерапевты побуждали Джулию глубже погрузиться в «проблемы детства», причинявшие «столько боли» из-за того кошмарного обстоятельства, что каждое Рождество родители отправляли ее в Гштад бизнес-классом, тогда как другие родители покупали своим отпрыскам билет в салон первого класса. Джулия, естественно, имеет целый каталог «пищевых проблем» и однажды села на диету доктора Перрикона, предупреждающую появление морщин, после чего у нее появились «проблемы с картофелем и пшеницей». Она может похвастаться проблемой избытка денег, а также их недостатка, как и другие принцессы с Парк-авеню. Прежде Джулия мучилась проблемами пребывания в шкуре еврейской БАП, от которых излечилась, когда дипломированный психолог сообщил, что Гвинет Пэлтроу тоже страдала от подобного несчастья как продукт брака еврея-отца и БАП-мамаши. После того как эта проблема благополучно разрешилась, Джулия приобрела очередную, причем из-за этого самого психолога, содравшего с нее двести пятьдесят баксов за информацию, которую она спокойно могла получить в «Вэнити фэр» за три пятьдесят, поскольку, как оказалось, именно там дипломированный психолог и почерпнул сведения об этнических корнях Гвинет. Когда кто-то не соглашается с Джулией, это означает, что у них проблемы, а если Джулия не согласна со своим шринком[12], выходит, проблемы есть у него.

Когда я однажды предположила, что все проблемы Джулии, возможно, рано или поздно разрешатся, она воскликнула:

— Господи, надеюсь, что нет! Быть просто богатой и не мучиться при этом — ужасно неинтересно. И кто тогда обратит на меня внимание? Без своих проблем я просто перестану быть яркой личностью, потеряю индивидуальность.

К счастью, быть невропатом в Нью-Йорке — tres chic[13], и это означает, что мы с Джулией прекрасно вписались в обстановку.

Можете себе представить реакцию Джулии на мое письмо по электронной почте относительно вопиющей разницы между нашим счастьем по типу «джинсы от Хлоэ» и счастьем помолвленных Джолин, Кей-Кей и Кэри. Несколько дней спустя, мы сидели за вторым завтраком в «Джоз», этой забегаловке с супернездоровой едой на углу Салливан и Хьюстон. Джулия нарядилась как на бал, в новый крошечный норковый жакет от Менделя, по которому все сходят с ума. Но такова уж манера принцесс с Парк-авеню: ради любого случая они одеваются как на бал. Да и я бы тоже так делала, если бы имела полный шкаф новых нарядов, которые можно менять каждый день. Джулия все еще нежилась в лучах славы неудавшейся кражи, но нахмурилась, когда я напомнила ей о приеме Мими.

— Пытаешься создать мне очередную проблему? Как ты могла! Это уж слишком! — капризно бросила Джулия.

— Как я могла что? — осведомилась я, наливая кленовый сироп на кружок блинчика величиной с серебряный доллар.

— Отправить мне такое послание?! Намекать на то, что у всех, кроме меня, есть жених! Все это так несправедливо! Я счастлива, но не безмерно, как Джолин и Кей-Кей. Для этого нужно влюбиться.

— Чтобы быть счастливой, необязательно любить, — возразила я.

— Ты так думаешь потому, что сама никогда не любила. Господи, я чувствую себя такой несчастной и такой неэлегантной! Говорят, теперь, после помолвки, они выглядят изумительно!

Несмотря на все проблемы, драматические жесты, одежду и инъекции витамина С, Джулия безнадежно романтична. Сама она утверждает, что влюблялась больше пятидесяти четырех раз, причем начала совсем молодой, заведя первого бойфренда в семь лет. «Но это было до того, как разразилась эпидемия орального секса», — всегда добавляла она. Мало того, Джулия действительно верит всему, о чем поется в любовных песнях, например, искренне считает, что любовь возносит тебя ввысь, где твое истинное место, и вполне разделяет безумную идею «Битлз», утверждавших, будто любовь — это все, что вам необходимо. Большая часть ее любовных проблем была вызвана Долли Партон[14], которая так вдохновила ее своей песней «Я буду любить тебя вечно», что Джулия клянется в подлинной любви ко всем своим бывшим, «даже тем, кого на самом деле ненавижу». Ее шринк считает это огромной проблемой. Она же полагает, что под «Отелем, где разбиваются сердца», на самом деле подразумевается отель «Времена года» на Пятьдесят седьмой улице, куда Джулия неизменно переселяется каждый раз, когда поскандалит с очередным бойфрендом. Если бы я могла позволить себе «люкс» в этом божественном местечке, наверняка тоже разрывала бы все отношения с мужчинами каждые две недели. Джулия, однако, убеждена: единственный способ стать счастливой — влюбиться и, как все остальные, заиметь жениха, на руку которого можно опереться.