8

Обычно (как все девушки с разбитыми сердцами) именно в тот момент, когда я клянусь себе никогда не иметь дела с очередным бойфрендом, тут же звоню ему. Эдуардо посылал мне бесчисленные записки и шоколад «Фотон», но я держалась, хотя была взвинчена всеми этими событиями как никогда в жизни. Конечно, история с Заком была весьма неприятна: ни кольца и ни Бразилии, но Эдуардо оказался таким обманщиком! Кто бы подумал, что мне так не повезет! Два негодяя подряд!

Но все же травма оказалась не слишком глубокой. Видите ли, доктору Ф. действительно удалось совершить чудо с моей самооценкой, поэтому она пострадала значительно меньше, чем можно было ожидать. Я согласилась с Джулией, объявившей, что с такими принцами лучше не иметь дела. И решила забыть о своих неудавшихся романах. Стало совершенно ясно, что ПМ — вещь действительно весьма перспективная. Собираясь начать новую жизнь, я преисполнилась новой решимости, вернее, старой решимости сосредоточиться на работе. Все только и говорили о новой Девушке из Первого ряда, Джаз Конесси, наследнице лесоторговцев Конесси из Висконсина, недавно прибывшей в Нью-Йорк. Всегда, во всех случаях, одета супер: почти несуществующие юбки, крошечные пиджаки и пальто от кутюр, солнечные очки, как у Твигги нового тысячелетия. Должно быть, она изучала моды в Париже, потому что, сидя в лесах Висконсина, таких знаний не наберешься. Так или иначе, когда моя чудесная редакторша, так любезно позволившая мне на время прервать карьеру, как только начались все эти непристойные проблемы с «Адвилом», пожелала получить репортаж о ней, я сразу согласилась. Было так заманчиво не только получить чек и пройтись по магазинам, но и обследовать гардеробную Джаз, по слухам, набитую шедеврами Пуччи из каждой коллекции.

Джаз живет в шикарном многоквартирном доме. Восточная Семидесятая, сорок семь. Идеальный адрес для фанатика моды: вестибюль находится напротив бокового входа в магазин «Прада» на Мэдисон. Я слышала, что Джаз, талантливая «многостаночница», способна приобретать вещи в «Прада», одновременно разговаривая по телефону с личным закупщиком в «Барнис». Словом, я тут же позвонила ей. — Привет, это Джаззи, — возвестил автоответчик. — Если хотите найти меня с двадцатого по двадцать третье, я во «Временах года, Милан», по телефону 011-39-277-088. С двадцать третьего по двадцать восьмое я буду у матери в Мадриде, по телефону 011-37-24-38-77. После этого вы найдете меня в Дилано, Майами. Или позвоните на сотовый: 917-555-3457. Номер сотового в Европе: 44-7768-935-476. Люблю, целую, жду встречи.

Совершенно непонятно, как при таком жестком расписании отдыха Джаз нашла время собирать Пуччи. Я предпочла не оставлять сообщения, все равно раньше чем через неделю его не прочитают. Поэтому набрала мадридский номер. Трубку подняла миссис Конесси. Я спросила, нельзя ли поговорить с ее дочерью.

— Мне тоже хотелось бы поговорить с дочерью. Если отыщете ее, передайте, чтобы позвонила матери, — недовольно сказала она и повесила трубку.

Я набрала номер европейского сотового и получила в ответ сообщение голосовой почты:

— Привет, эго Джаззи. Если я не возьму трубку, пожалуйста, позвоните на американский сотовый: 917-555-3457.

Я набрала американский номер. Голосовая почта направила меня в нью-йоркскую квартиру. Девушки из Первого ряда так же известны своей недосягаемостью, как топ-модели. Я снова набрала нью-йоркский номер. Кто-то взял трубку. Я едва верила такой удаче. Неужели получилось?

— Джаз?

— Это домоправительница, — ответил голос с филиппинским акцентом.

— Джаз дома? — спросила я.

— Угу.

— Можно поговорить с ней?

— Она… э-э… спит.

В обеденное время? Я была потрясена. До этого момента меня не оставляло впечатление, что единственный человек в Нью-Йорке, поднимающийся не раньше половины одиннадцатого, — это я сама.

— Не попросите ли ее перезвонить мне, когда она встанет? Передайте, что мы собираемся дать о ней сногсшибательный репортаж в модном журнале.

— Угу. Номер?

Я дала номер. По крайней мере Джаз сейчас дома, что сильно облегчает дело.

Меня совсем не удивило, что Джаз не позвонила в этот день. Девушки из Первого ряда никогда и никому не перезванивают. Это им ни к чему. Все звонят им долго, бесконечно. Они — это светский эквивалент самых популярных в средней школе девочек. Я позвонила ей на следующий день — после ленча. Снова подошла горничная. Я попросила разрешения поговорить с Джаз.

— Ее нету, — буркнула филиппинка.

— А где она?

— Уехать на Мискитос. Вчера.

У меня упало сердце. Мискитос — это крохотные, Богом забытые островки в Карибском море, где не действует ни один сотовый.

— А когда вернется?

Статью было необходимо сдать через несколько дней.

— Не знать! Никогда не знать, мисс Джаззи здесь или нет.

— А номер телефона она оставила?

— Конечно. — Домоправительница повторила бесполезный номер сотового Джаз.

Светские девушки Нью-Йорка сверхнеуловимы. Им доступно так много местечек отдыха, куда невозможно попасть, не имея собственного самолета, что даже у ЦРУ возникли бы трудности с розыском. Сомневаюсь, что и GPS[58] помогла бы обнаружить ее.

— Ты должна прийти! Я устраиваю заседание с целью спасения Венеции, — объявила Маффи. — Если что-то срочно не предпринять, этот город исчезнет. Нельзя же, чтобы Венеция стала Дэвидом Елейном[59] исторических городов.

Именно так я и очутилась в ее доме несколько дней спустя. Маффи притворяется, будто спасает Венецию по причинам благотворительности, но, между нами говоря, просто помешана на обстановке отеля «Киприани». Она умрет, если не проведет там одного месяца за лето. Маффи — единственная из моих знакомых, «устраивающая» заседания. Если бы Маффи пожертвовала все деньги, предназначенные на «устройство» заседаний, в фонд спасения Венеции, наверняка собрала бы в три раза больше, чем сейчас, без необходимости закатывать очередной благотворительный вечер.

Идея именно этого заседания состояла в том, что всем предстояло подписать «напоминания» о бале «Спасти Венецию». Предполагалось, что собственноручно подписанные приглашения побудят людей охотнее покупать билеты на бал, чем напечатанные.

— Помоги с приглашениями. — Маффи сунула мне в руку пачку приглашений. — Садись в библиотеке. А я скоро приду. Шампанского? Или пирожных с личи и манго? Я специально выписала тесто из Парижа. Прямо во рту тают.

Я сунула пирожное в рот. Смертный грех, просто смертный грех! Стоимость одного пирожного, вполне возможно, равна цене шести камней для площади Святого Марка. Я отправилась в библиотеку Маффи, выкрашенную в цвет бордо, как все библиотеки на Верхнем Ист-Сайде, и присоединилась к группе девушек. Перед каждой лежала стопка приглашений. Никто не подписал ни одного. Не заклеил конверта. Слишком многое требовалось обсудить.

— О! — вздыхала Синтия Керк. — Все эти комитеты и филантропическая работа!

Синтия — богатая молодая принцесса, член множества комитетов. Ее жизненная цель — стать королевой манхэттенской благотворительной сцены.

— Знаю! Этому нет конца, — простонала Гвендолин Бейнс, ее непосредственная конкурентка на эту роль.

— Все смотрят только на то, сколько ты дала денег. Благотворительность — штука жестокая. Хуже, чем страховой фонд, — заметила Синтия.

— Хуже, чем когда ты нанимаешь кого-то переложить камин! О, даже думать об этом страшно, — содрогнулась Гвендолин.

— А сбор средств! У меня едва хватает времени пробежаться по магазинам.

— И у меня тоже. Но я в конце концов поняла, что в чрезвычайных обстоятельствах можно всю жизнь прожить на сумках, туфлях и драгоценностях. Главное — аксессуары. Остальное приложится.

— Совершенно верно, потому что сейчас, когда я в таком стрессе из-за музея, безумно выручают летние платья от Майкла Корса. Застегиваешь молнию — и можно идти. Вж-жик, и привет: через три минуты тебя уже нет.

Атмосфера была напряженнее, чем сцена из чеховской пьесы. В любую минуту какая-либо девушка с большой вероятностью могла либо умереть, либо потерять сознание — только для того, чтобы привлечь внимание окружающих.

— Ну вот! — фыркнула Маффи, плюхнувшись рядом со мной на диван. Похоже, она запыхалась еще больше, чем сидевшие вокруг сборщицы средств. Вынув наглаженный батистовый платочек, она вытерла безупречный лоб. — Знай я, что спасение Венеции такое утомительное дело, выбрала бы другой город, который пока еще не тонет. Ну, хотя бы Рим, просто разрушающийся, — вздохнула она. — Кстати, дорогая, об этом типе Эдуарде. Что за животное! В мое время женатые мужчины сразу во всем признавались своим девушкам. В этом-то и было чудо «Студии-54»[60]. Открытость. Откровенность. И все знали, что к чему и чего ждать. Ты в порядке?

— В полном. И в следующий раз постараюсь сразу узнать подлинную биографию любого, кто осмелится подойти ко мне. Если я что-то и вынесла из общения с Эдуарда, так это твердое правило: никаких мужчин без полной проверки не только их самих, но и всех связей и родственников.

— Я знаю человека, имеющего резюме самых завидных женихов в городе, — объявила Маффи.

— Правда? — оживилась Синтия.

— Да, но тебя это не касается. Ты уже замужем. Речь идет о ней! — отрезала Маффи, глядя на меня.

— О, Маффи, это так любезно с вашей стороны, — поблагодарила я, — но мне пока не нужен завидный жених. Я решила повременить с этим и сосредоточиться на карьере.

— О Господи, нет! Не хочешь же ты к тридцати годам подсесть на ботокс?! Тяжелый труд старит! — Маффи трагически заломила руки. — Взгляни на лицо Хиллари Клинтон! Сплошные морщины! Вот до чего доводит карьера!

По чисто эстетическим соображениям, Маффи — горячая противница девушек, занятых серьезной карьерой. Она считает, что работа уничтожает клетки эпидермиса. Иногда Маффи проявляет такую старомодность, что ее следовало бы выставить в Метрополитен-музее как один из экспонатов.