– Слушай, – забеспокоилась Женя, – ты была осторожна? Тебя никто не видел?

– Суббота, прекрати стонать! Даже если и видели, то вряд ли смогут меня описать. Таких, как я, в Вене огромное количество. Давай я в двух словах закончу, чтобы больше никогда не возвращаться к этому разговору. Из Вены я уехала электричкой, сделала две пересадки. Меня никто не провожал, не обращал на меня внимания.

– Перчатки? – Женя так смешно вытянула шею, что стала похожа на сурка, застывшего в типичной для него ориентировочной позе «столбик».

– Сожгла, вместе с курткой и шапочкой.

– Где?

– Женя, ты с ума сошла?! Думаешь, мне позволили бы устроить маленький костер на одной из станций, где я делала пересадку? Все это со мной, но я избавлюсь от вещей сегодня же.

– Хорошо, что мы скоро уезжаем. Но было бы лучше, если бы ты уже сегодня покинула страну.

Кирсанова покачала головой, выражая несогласие:

– Не вижу смысла в лишней суете. Во-первых, сценарий убийства причислят к заказному. Искать станут профессионала.

– И подумают о биатлонистах.

– Ты знакома с олимпийцами, которые подрабатывают в качестве киллеров?

– По крайней мере, знаю одного, являющегося пособником, – хихикнула Женя и опустилась на подушки. – А во-вторых?

– Что «во-вторых»? – Брови Кирсановой с недоумением взлетели вверх.

– Ты сказала «во-первых», следовательно, должно быть и «во-вторых».

– Вряд ли кто-то станет подозревать сестру госпожи Романовой в убийстве ее мужа. И меньше всего – она сама, так как абсолютно уверена, что та давно мертва.

Женщина поднялась с кровати и прошла в ванную. Быстро приняв душ, она вернулась в комнату и прилегла на кровать, спиной к Жене. Та даже не заметила ее возвращения, настолько она сосредоточилась на собственных ощущениях. С удивлением она подумала о том, что все оказалось намного проще, чем предполагалось ранее. Во всяком случае, для Жени, которая видела ситуацию в ином свете, нежели ее подруга, которая, не шевелясь, словно труп, лежала на кровати. Женя повернула голову в ее сторону и вздохнула. Хотелось обнять неподвижные плечи подруги, но она не посмела. Кроме того, ее травмированная нога заныла, предупреждая о том, что если хозяйка поднимется, то боль непременно усилится.

– Эй, Анна Хольц, ты там от горя не скончалась?

– Не-а, я тихо торжествую. Знаешь, Субботина, – женщина вскочила, обхватила колени руками и с ярким блеском в глазах, который, как часто казалось Жене, уже навсегда исчез, посмотрела на подругу, – я думала, что никогда не смогу переступить черту, отделяющую нормального человека от преступника! Считала себя другой, на порядок выше прочих. Раньше я никогда не опустилась бы до мести, постаралась бы решить проблему иным способом. На первом месте в моих принципах стояли верность и добропорядочность. Я называла себя человеком слова и чести, который ни при каких обстоятельствах не нарушит закон. И чем это закончилось? Все разбилось вдребезги! Свою пресловутую порядочность и гнилую мораль я слила в унитаз. Один раз меня растоптали, и теперь я, наплевав на то, что считала незыблемым, вершу правосудие.

– Тебя не растоптали, а убили! Это две большие разницы.

– Или, как говорят у нас в Одессе, четыре маленькие.

Женя рассмеялась, ощутив острую перемену в поведении подруги. Кирсанова вновь превращалась в ту девчонку, с которой она познакомилась в спортивной школе. Второй такой близкой подруги Женя так и не получила в подарок. Пожалуй, в этом была ее вина, так как все новые люди, появлявшиеся на жизненном пути, непременно сравнивались с нежной девочкой из Сочи, необычайно открытой и доброй.

– Кирсаныч, – Женя с улыбкой назвала подругу прозвищем, которым наградила ее еще в детстве, – я по тебе соскучилась! Даже не представляешь, как сильно.

– Я – прежняя. Не веришь?

Кирсанова принялась гримасничать, потом закрыла лицо руками и расплакалась.

– Я его убила, – всхлипывала она. Женя молчала, прижав руки к груди, не зная, как ее утешить. – Выстрелила прямо в сердце! Куда и он мне.

– Только в отличие от Влада, этого, слава богу, криворукого создания, ты осталась жить. Радуйся, дура! Скоро все изменится. Еще немного, и ты вернешь обратно свою жизнь, которую они у тебя украли.

* * *

Москва встретила их шумом теплого дождя и открытым радушием. Женя с удовольствием вдыхала пыльный воздух, восхищаясь запахом родины.

– Где я только не была, каким воздухом не дышала, но поверь, ничто не сравнится с тем, как пахнет Москва! Вонючая, грязная, любимая Москва! Кирсаныч, как я рада вернуться домой! Если бы не растяжение, я еще месяца три болталась бы по спортивным комплексам и отелям. Устала. Хочу домой, к сварливой тете Фире. Хочу спать в своей кровати, пить кофе из своих чашек, хочу домашней еды. О, это счастье, что мы вернулись!

Всю дорогу она пела дифирамбы любимому городу и только у дома умолкла, вспомнив вершины гор, спортивную базу в Рамзау, маленький уютный номер, в котором она провела последние несколько недель, и сказала:

– Нет, я уже скучаю по лыжам и своей винтовке. Гадкий Луков! Если бы не он, я сейчас была бы на тренировке. Зачем он появился в моей жизни?

– Чтобы ты наконец поняла, какой на самом деле мужчина тебе нужен, – ответила подруга, легонько похлопав ее ладонью по колену. – Зациклилась ты на нем, великолепном и недоступном. Никого вокруг больше не видишь.

– Так часто бывает, – сказала Женя, разглядывая улицу через окно машины, которую прислал за ними в аэропорт Виноградов. – Во всяком случае, со мной. Я всегда выбираю мужчин, до которых невозможно дотянуться. Чем сложнее их заполучить, тем интереснее игра.

– Чувства – это не игра.

– А что же еще, дорогая? Ко всему нужно относиться с легкостью. Жизнь призрачна, эфемерна, ни на миг нельзя забывать об этом. Сейчас ты есть, через час тебя уже может не быть. Только что мы вернулись домой, а могли остаться в Австрии. По крайней мере, одна из нас.

– С кем ты сейчас разговариваешь?

Женя громко засмеялась.

– Похоже, что с собой, – она пошевелила занемевшей от неудобной позы ногой.

Водитель помог им донести до квартиры многочисленные чемоданы, отказался от предложенных денег, сказав, что Виноградов платит ему достаточно, и протянул Жене конверт.

– Мог бы позвонить, – сказала она, но щеки ее запылали от радости.

– Ты не желаешь с ним разговаривать. Вот он и вынужден обращаться к тебе в письменной форме.

– Мне хватает твоих сообщений о нем, – она пробежалась взглядом по нескольким строкам на бумаге. – Ужинать приглашает.

Женя позвонила в дверь, поленившись достать из сумочки ключи. Спустя минуту им открыли. На пороге стояла женщина лет семидесяти, хотя точно сказать, сколько ей лет на самом деле, было бы очень сложно. Как и все представители монголоидной расы, тетя Фира – так звали эту даму – выглядела одинаково как в свои тридцать, так и в нынешнем, уже далеко не молодом возрасте. Гадкая старушенция, с вечно недовольным лицом и в неизменном длинном платье темно-синего цвета, была самым старшим членом семьи Субботиных. Домоправитель, сторож, кухарка, местный психолог, воспитатель – далеко не полный список обязанностей, которые исполняла госпожа Фира Айдаровна. Сейчас, открывая дверь, она выступала в роли дворецкого, что ей весьма не понравилось.

– Фира! – Женя заключила старушку в жаркие объятия.

– Сто лет не виделись и на хрен встретились, – «поздоровалась» тетя Фира. – Какая я тебе Фира? Подругу нашла! Что с ногой? – осмотрела она Женю, задерживая обеих женщин на пороге.

– Дай войти! – Женя хотела протиснуться мимо ее тощего тела, которое отличалось такой силой, что его невозможно было сдвинуть с места. – Упала на тренировке.

– А череп ты себе при этом не проломила?

– Здравствуйте, Фира Айдаровна.

Тетя Фира повернулась к светловолосой женщине, и лицо ее, как по мановению палочки, стало мягким, будто она никогда не умела злиться и грубить.

– Входите, не стойте на пороге.

Она приобняла Кирсанову, встречая ее с искренней радостью. В этих суетливых движениях было столько нежности, что Женя не выдержала и прокомментировала:

– Ну, ты, Фира, и ведьма! Я, между прочим, скучала по тебе, но даже не удостоилась ни одного доброго слова после стольких дней разлуки.

– Тебе вредна ласка, – ответила тетя Фира и повернулась к Кирсановой: – Вижу печаль в твоих глазах. И страх.

– Так и есть. Мне страшно.

– Все боятся. Только одни это делают молча и слывут смельчаками, а другие опрометчиво показывают, что у них трясутся поджилки. Мы их называем ссыкунами.

– Есть хочу! – Женя выглянула из дверей комнаты, куда успела пройти.

– Пять минут. – Тетя Фира, как прилежная ученица, побежала в кухню.

Слово «еда» было для нее святым. Поэтому при упоминании о том, что кто-то голоден, с нее мгновенно слетал налет строптивости, и она превращалась в заботливую бабушку, готовую накормить любимых внучат сытным и вкусным обедом.

Женя медленно вышла из комнаты и подошла к подруге. Кирсанова сидела на чемодане и смотрела прямо перед собой.

– Кирсаныч, о чем задумалась? Не о Романовых ли случайно? – Она перенесла вес тела на здоровую ногу и постучала тростью, на которую опиралась, по чемодану. – Представляю, какой переполох сейчас там творится. Рыдают, несчастные, по несостоявшемуся министру!

– Завтра мне предстоит сложный день. Нужно вспомнить, какой была Вероника: ее манеры, жесты, улыбку. Вспомнить, как она одевалась, как вела себя с мужчинами. Ее голос… Все забыла!

– Я о чем-то не знаю? – прищурилась Женя, с беспокойством вглядываясь в лицо подруги.

– Завтра Вероника Кирсанова, – поднялась та и встряхнула белыми волосами, – то есть Юманова, встречается со своим пасынком. Нужно выглядеть потрясающе.

Женя придирчиво оглядела подругу.

– Можешь в себе не сомневаться, – сказала она. – Ты великолепна! С Кириллом ты уже договорилась о встрече?