Джессика Парк - Ближе к тебе

– О господи, Сабин! Ты даже ее имени не знаешь?

– Знаю. Дай мне минутку.

– Мне плевать, как ее зовут.

– Очевидно, мне тоже, – его улыбка меня бесит, – но она не проститутка.

– Я очень рада, что пролетела тысячи миль ради такого приема. Спасибо, Сабин.

Я уже спускаюсь на половину лестницы, когда он произносит очень жалостливым тоном:

– Я облажался, ладно? – Я останавливаюсь и жду. – Я правда очень сожалею, – говорит он. – Блайт, не уходи. Нельзя так. Я обязательно заглажу свою вину. Слушай, я наломал дров, но ты должна меня простить. Пожалуйста?

Я топаю назад и пробираюсь в его дом.

– Круассан и черный кофе мои.

– Ура, мы разговариваем! – восклицает Сабин.

Несмотря на сильнейшее раздражение, при виде обстановки я искренне улыбаюсь. Это самая очаровательная квартира-студия, которую я когда-либо видела, с потрясающими деревянными стенами и полом. Места не много, но здесь, кажется, есть все необходимое. Я подхожу к небольшому диванчику, рядом с которым стоят кресло и кофейный столик. Затем иду через кухню-столовую, минуя небольшой обеденный стол, и попадаю в другую зону отдыха, на этот раз в виде идеального круга, которая находится рядом с окном с видом на небольшой пруд и горы.

Широкий матрас разложен для отдыха, а на подушке покоится гитара. Я провожу пальцем по ее изгибам. Инструмент настолько мне знаком, что я узнаю каждый оттенок цвета на корпусе, несколько царапин и вмятин от постоянных перетаскиваний с места на место, и пару отметин после пьяных вечеринок.

Сабин молчит, пока я осматриваюсь. Пытаюсь осознать и принять новую жизнь, которую он построил, вот только в данный момент испытываю подавленность от того, как много я не знаю. Гитара, наверное, единственное, что мне знакомо.

Я стою у окна и смотрю на бьющих крыльями по воде уток. Сабин подходит ко мне, и я, не глядя, беру протянутый кофе.

– Где ты спишь? – интересуюсь я.

– Посмотри наверх.

Я послушно поднимаю взгляд и вижу, как потолок уходит ввысь в своего рода башенку, похожую на чердак, со спальной зоной.

Сабин опускает вниз лестницу.

– После вас.

Ступеньки широкие, а подъем не такой шаткий, как мне казалось, и это хорошо, потому что я не расстаюсь со своим кофе. Выхожу на платформу с широкой кроватью и скошенным потолком. Там даже имеются полки в стене, куда Сабин складывает одежду, и я ставлю на одну из них стаканчик.

Поскольку идти больше некуда, я заползаю на кровать. Выглядываю в окно в крыше и наблюдаю, как ветви колышутся на легком ветру.

Сабин ложится рядом со мной.

– Привет.

– Привет.

– Ты собираешься на меня посмотреть?

– Пахнет, как будто здесь была грязная проститутка, – замечаю я.

Он смеется.

– Я же сказал, что она не проститутка. Она параюрист[8].

Я едва не фыркаю.

– Ага, точно.

– Ну, может не параюрист. Но чего-то там пара. Параплан? Параграф? Параллелограмм?

– Паразит? – предлагаю я.

Сабин перекатывается на бок и приподнимается на локте.

– Пожалуйста, взгляни на меня.

Я неохотно поворачиваю голову.

В его глазах появляется намек на улыбку.

– Я скучал по тебе.

Мне трудно ему поверить, поэтому я ничего не говорю.

– Я искренне сожалею, что был таким кретином, – говорит он. – И очень рад, что ты здесь.

– Хорошо. – Я не интересуюсь, почему он «прокатил» нас вчера или как, черт возьми, мог забыть о сегодняшнем утре. – Я не навязываюсь?

Сабин выглядит так, будто я ударила его по лицу.

– Как ты вообще можешь такое спрашивать? Это из-за слов Криса? Не слушай его. Ты никогда не станешь для меня обузой.

– Хорошо.

– Где Крис? Я думал, что он приедет с тобой.

Я пожимаю плечами.

– Он решил, что мы, возможно, захотим провести день вдвоем, – в окне крыши пляшут тени, – если ты не очень занят.

Сабин протягивает руку в сторону и надевает на голову ковбойскую шляпу. Наклонившись надо мной, он убирает волосы с лица и заправляет их мне за ухо.

– Я ничего так не хочу, как провести этот день с тобой. Хочу сводить тебя полюбоваться лошадьми. Я рассказывал, что теперь немного умею ездить верхом? Пирс, ну ты знаешь, тот парень, который владеет этим местом и моей компанией, рассказал мне про лошадей и все такое. – Сабин улыбается. – Блайт Макгвайр, – объявляет он громко и радостно, – я теперь настоящий гребаный ковбой!

Я не могу сдержать смех.

– Ну, разумеется.

– А теперь перестань дуться, и давай повеселимся! – Он хватает меня за ребра и принимается щекотать, пока я не начинаю хохотать и умолять его остановиться. – А вот и моя веселая девочка! – Он снова ложится на бок и улыбается мне.

Наконец, отдышавшись, я выдаю ему рвущуюся наружу правду:

– Саб… я так ужасно скучала по тебе. Словно нас оторвали друг от друга.

Его взгляд смягчается.

– Тогда давай воссоединяться. Для начала я покажу тебе лошадей, а потом мы купим настоящие тако с самыми обалденными кукурузными лепешками, таких ты еще не пробовала. Это не та дрянь, которую можно найти в супермаркетах Востока. Реальная штука. Тебе понравится. И будем объедаться и пукать. Потом, эм… чем еще ты хочешь заняться? Поехать в центр?

– Просто поговорить. Послушать, как ты играешь на гитаре. Еще объедаться. И пукать. Отвезти тебя в дом в Ла-Хойе. Купить рождественскую елку, украсить ее, приготовить детям еду.

Он смеется.

– Детям? Мне нравится, как ты это произнесла.

– Почему?

– Потому что ты всех нас воспитываешь. В тебе есть материнский инстинкт.

Я хмурюсь.

– Еще чего! Я ненавижу детей. Они слишком шумные и постоянно раздражают.

– Ты не права. С нами же нянчишься, хотя мы тоже шумные и постоянно раздражаем. И усердно трудишься, чтобы мы здорово провели праздники, хотя раньше мы их ненавидели.

– Во время праздников случается много самоубийств.

– Боже, как весело. Кто-нибудь из нас планировал покончить с собой в этом году?

Я шлепаю его по руке.

– Нет, я просто хочу сказать, что в это время года мы все склонны поддаваться унынию, а я не желаю такого никому из нас. Все изменилось, когда мамы и папы не стало. – Я делаю паузу. – Могу предположить, что и у вас сезон каникул мало походил на счастливые праздники.

– Не особо, – тихо признается он.

– Я просто хочу исправить то, что в моих силах. Но это не самые легкие дни. Я скучаю по родителям.

– Я знаю. Они были замечательными людьми, верно? Не сомневаюсь, что они чрезвычайно гордились бы тобой, тем, как ты преодолела все трудности и заботилась о Джеймсе. Тем, какой ты стала.

Я на минуту задумываюсь, глядя на него, изучая, как мой друг одновременно изменился и остался прежним.

– Сабин?

– Да, любовь моя?

– Крис говорит, что радуется смерти твоего отца. А ты?

– О да. Каждую гребаную минуту. – Он садится и тянется за кофе, поэтому я следую его примеру. – Но я не хочу о нем говорить.

Я делаю глоток и смотрю на друга поверх стаканчика.

– Сабин? – снова зову я.

Он улыбается.

– Да, любимая?

– Ты полуголый и все еще воняешь этим паразитом параюриста, который парит на параплане с параллелограммом.

– Очень смешно. Пойду в душ и переоденусь.

– Может быть, часть этого живота смоется в канализацию?

– Ой, Би, удар ниже пояса! Да-да, я не особенно сидел на диете, но ты меня поймешь, когда набью тебе полный рот настоящим тако. Я могу съесть десять за раз!

– Не совсем то, чем стоит хвастаться, – киваю на его живот.

– То, что ты бегаешь по девяносто семь миль в день и у тебя сногсшибательное тело, еще не значит, что можно насмехаться над рыхляками вроде нас.

Я приподнимаю бровь и криво улыбаюсь.

– Говоришь, у меня сногсшибательное тело? Правда? Расскажи поподробнее.

Сабин слегка краснеет, что приводит меня в замешательство.

– Ты поняла, о чем я, но мне пора. – Он шагает к лестнице. – Забираю свое нездоровое толстое тело в душ, чтобы омыть его. И поплакать. Пожалуйста, не обращай внимания на всякие завывания.

Я подвигаюсь к краю чердака и опускаю голову.

– Сабин?

Он поднимает на меня взгляд с лестницы.

– Да, любовь моя?

– Мне нравится твой дом.

– Я рад. Не съешь рогалики без меня.

– Не переживай. Никто в здравом уме не станет есть черничный рогалик. Стошнит.

Я слышу шум воды, а потом до меня доносится красивый с хрипотцой голос Сабина, который поет хорошо знакомую мне песню. Он знает, что она одна из самых моих любимых. Жизнерадостная, заставляющая певца использовать на максимум свои голосовые связки, чтобы вытянуть некоторые строчки. Слушая его голос, я забываю все тревоги о том, что в наших отношениях намечается разлад.