— Слушай, — сказал он неожиданно грубым тоном, какого она никогда раньше не слышала. — Я прекрасно знаю, что Дерек Клавель намного больше подходил тебе, но надеюсь, что он не будет стоять между нами всю жизнь, как накануне свадьбы. Что ты чувствуешь к этому мужчине? Хотела бы ты, чтобы он был на моем месте?

Ее глаза расширились от боли в то время, как его пальцы впились в ее руку.

— Нет, Конран, клянусь!

— Хорошо, потому что я не потерплю этого, слышишь? — Его грубый голос смягчился. — Запомни, я не виню тебя. По всем оценкам, какие я слышал в армии, Дерек Клавель храбрый и обходительный джентльмен. Очень многие Клавели, всякие там бароны только называются джентльменами, но он один из настоящих, как говорят ребята из моего полка, кто служил с ним раньше. Если ты вздумаешь опять влюбиться в какого-нибудь мужчину, я бы не хотел, чтобы это был он. Если я увижу его снова, то сотру его в порошок.

Глядя на возбужденное лицо Конрана, Анне-Лиз ничего не ответила. Конран был слишком честен, чтобы не уважать Дерека, но он слишком сильно любил ее, чтобы не возненавидеть его.

Положив голову на плечо Конрана, она попыталась заснуть.


Звук выстрела разбудил Анне-Лиз. Рассвет только пробивался. Анне-Лиз ничего не могла понять: почему мужчина, взобравшийся на полку над ними, пронзительно закричал, затем потерял равновесие и выпал из окна? Оглушенный, но невредимый, он упал на мягкую насыпь, осмотрелся и, спотыкаясь, пошел вдоль вагона. Солнце озарило его как раз перед вторым выстрелом. Он повалился в пыль. Женщины в поезде завизжали, хватаясь за мужей и прижимая детей.

— Что это может быть? — спросила испуганная, еще не совсем проснувшаяся Анне-Лиз и схватила Конрана за руку.

Он осторожно выглянул из окна, затем, увидев отряд всадников, приближающихся к поезду, быстро убрал голову.

— Сипайская кавалерия! Черт побери, они атакуют нас! Это мятеж! — он столкнул ее на пол. — Не поднимай голову!

С тонким визгом пролетела пуля. Наклонившись, Конран вынул из своей дорожной сумки пистолет. Он с чувством выругался, когда выстрелил в вожака и промахнулся.

— Черт возьми, я б сейчас отдал месячное жалованье за винтовку!

Анне-Лиз пряталась за него от осколков, влетавших в окно. Испуганные пассажиры прижимались к стенам вагона и к полу. Анне-Лиз чувствовала, что вся дрожит. Мятеж! Дерек давно говорил об этом. Неужели вся Индия скоро будет охвачена огнем? Только немногие мужчины достали оружие, остальные пассажиры, торговцы с семьями, испуганно взирали на происходящее.

Неожиданно поезд накренился, потом будто стукнулся о склон горы, скользя и складываясь в гармошку; его колеса достигли конца рельс — дальше колея была взорвана. Скрежет металла сливался с криками пассажиров, попавших в ловушку. Анне-Лиз отбросило на Конрана, его тело послужило буфером для нее; потом ее зажало между искореженными рядами сидений. Конран закричал. Еще один толчок — и пассажиры полетели вперед, падая друг на друга. Руки Анне-Лиз вытянулись в тщетной попытке остановить скольжение, она сильно ударилась об острый металлический угол. Из глаз посыпались красные искры, потом все исчезло во тьме.


Дерек аккуратно открыл вторую бутылку бренди, затем вышел из отделанного темными панелями кабинета и, стараясь не спотыкаться, направился в свою комнату, расположенную в гостевом крыле особняка комиссара, отданном ветеранам «Джон компани». «Здесь отличные ликеры, но пусть катится к черту эта проклятая дыра!» — бормотал он. Дерек выглянул из окна второго этажа и снова отхлебнул своей крепкой выпивки. Индия прекрасна, но от нее воняет гнилью. Гниль везде: в растениях, животных, людях. И так же, как все умирало, все размножалось. Дерек представил Анне-Лиз в своих руках, бледную и предательскую. Он вообразил себя с ней в момент слияния их страсти.

Господи, зачем он все еще любит ее? Она поселилась в его мозгу, как раковая опухоль, которую он хочет вырвать. Но вот она превращается в прекрасный ночной цветок, благоухающий и соблазнительный. Он ненавидел ее, он ее любил, он обожал ее. Так же, как косноязычный и огромный Конран. Они оба, Дерек и Конран, были жалки, и она отказала им обоим в любви, которой они жаждали. Конрану, который ни разу не обладал ею, не было дела до того, сколько раз он клал ее в постель; но и он, который ею обладал, никогда не получит ее снова.

«Я хотел бы иметь в своей власти ее нежную лебединую шею, — подумал он дико. — Я хочу задушить ее… я… хочу целовать ее». Он сделал еще глоток из бутылки и подставил свое лицо лунному свету, превращавшему город за окном в сказку Шахерезады, в великолепные дворцы и минареты. Его взгляд вновь упал на бутылку. Он схватил ее и с силой бросил в дверь. Бутылка разбилась, осколки сверкнули на полу. С двери еще капало, когда она слегка притворилась и из-за нее показалось лицо комиссара.

— Боже мой, можно мне войти?

Дерек что-то зло промычал. Он был не в настроении, да и не в состоянии с кем-либо разговаривать. С трудом сдерживаясь, он пошел по осколкам к двери и резко ее отворил.

— Да, конечно, комиссар. Что вам нужно?

Комиссар вошел в комнату и задержался возле двери, скосив глаза на осколки бутылки. Потом взглянул на измятую одежду Дерека и его враждебные, колючие глаза.

— Может, мне зайти в более подходящее время?

Дерек вздохнул и пригладил волосы:

— Через час я буду пьян на час больше, чем сейчас. Лучше изложите ваше дело, пока я еще держусь на ногах.

— Я думаю, вы должны знать, что экспресс не прибыл в Дели по расписанию, — сообщил ему комиссар. — Связи нет по всей линии. Я только что получил телеграмму из Узджала, что поезд опаздывает на восемь часов.

Дерек сразу отрезвел. Восемь часов! Сломался паровоз? Рухнул мост? Если восстание, чего он так боялся, началось, то Анне-Лиз и Конран рискуют попасть в самое пекло. Тревога быстро перешла в раздражение.

— Есть ли хоть какие-нибудь сведения?

Комиссар покачал седой головой.

— Нет, но я подозреваю, что опасность существует. Всего несколько месяцев назад в Мируте выпущены после десятилетнего заключения за отказ стрелять в своих односельчан восемьдесят пять сипаев. Это вызвало новое негодование среди индуистов и мусульман. Комиссар Лоуренс рассказывал мне доверительно, что делает запасы оружия и продовольствия в своей резиденции в Лакнау на случай возможного восстания. А это не тот человек, который боится тени.

Дерек одернул рубашку, потом взял сапоги, валявшиеся на кровати, чтобы надеть их.

— Помогите мне достать лошадь, сэр! Но возможно, я не смогу вам вернуть ее.

Комиссар покачал головой.

— Я дам вам лошадь. Только вернитесь невредимым и побыстрее, как только сможете. Если это мятеж, то телеграфные линии могут быть перерезаны в любой момент. Зайдите в мой кабинет, я передам вам личное письмо комиссару Дели. — С этими словами комиссар вышел.

Алкогольное оцепенение Дерека сменилось жгучим беспокойством. Он представил Анне-Лиз, павшую жертвой ужасов войны, этой дьявольской бойни. Отъезд англичан из домов означал для сипаев кровавые репрессии и жестокие преследования, что оборачивалось гибелью для каждого белого в Индии. Он надеялся только на то, что Анне-Лиз защитит Конран.


Анне-Лиз очнулась в дымке желтовато-серого тумана, разлившегося над грудой тел на дне вагона. Металлические ножки сидений переплелись с человеческими телами, сбившимися в огромную кучу. Смерть была везде: ее мелодия звучала в пронзительных визгах и криках мятежников, торжествующих над добычей, срываемой с трупов. Как только кто-то подавал признаки жизни, в него тут же вонзался отвратительный нож. Звучали винтовочные выстрелы, но лишь изредка, так как сипаи берегли патроны. Кровь застилала глаза Анне-Лиз, раскалывающаяся от боли голова гудела, но она старалась не дышать. Сквозь розовый туман она видела сипая, одетого в красное, идущего по телам, наваленным в дверях вагона. Другой сипай обшаривал труп всего в нескольких шагах от нее. Охваченная паникой, она закрыла глаза, пытаясь не допускать мысли, что они могут убить ее, когда найдут. Сипай в красном перевернул чье-то тело, потом другое, как будто прокладывал себе дорогу. Он шел прямо к ней. Вот уже его грязная, драная одежда коснулась ее лица. Он наклонился над пожилым, одетым в белый льняной костюм человеком и стал обшаривать его карманы. Сорвав золотые часы и щепочку с окровавленного запястья, он повернулся, чтобы отбросить ребенка, лежащего сверху Анне-Лиз. Она горячо молилась, чтобы ребенок был мертв, и сама от этого приходила в ужас. Наконец она почувствовала, что тело ребенка приподнялось, затем снова упало. «Теперь он смотрит прямо на меня!» — застыв от страха думала Анне-Лиз. Решив, что она мертва, он дернул ее за волосы; потом выпустил их, и ее голова больно стукнулась о металлический пол, а сипай двинулся дальше.

Неожиданно за окном вагона послышалась команда на хинди. Сипаи выругались, затем поспешно осмотрели остальные трупы в вагоне. Первый вышел, но второй медлил. Он быстро обыскал пальто какого-то мужчины, набил свои карманы банкнотами, затем торопливо прошел в боковой проход. Его силуэт четко выделялся в дверном проеме, залитом солнечным светом. Затем он спустился с поезда.

Анне-Лиз слышала команды индусов, становившиеся все более злыми: видимо, отставшие солдаты неохотно покидали свою добычу. Она дрожала, несмотря на жару и на то, что что-то тяжелое больно давило ей на ноги. Но она боялась пошевелиться. Казалось, прошла вечность, прежде чем вокруг наступила полная тишина. Тишина внутри вагона была спутницей смерти. Тени становились длиннее, темно-фиолетовые полоски пробивались сквозь зарождающийся оранжевый свет горячего индийского солнца, которое теперь поднялось, как будто ждало благоприятного момента. Вдруг Анне-Лиз услыхала вой хищников, которые, наверное, уже почуяли добычу. Превозмогая боль, Анне-Лиз приподнялась с пола и спихнула с себя тяжелое тело, которое так придавило ее. Тело перевернулось, и она с ужасом увидела, что это Конран. В его открытых глазах застыли изумление и укор. «Это ты привела меня сюда, — казалось, хотел сказать он. — Мы были прокляты с самого начала».