Кристин Монсон - Блистательный обольститель

Она посмотрела на него воинственно.

— Не обязательно… — Ее глаза сузились. — И уж, конечно, нет, если с ним приключится беда.

Он проговорил невинно:

— Я не трону и волоса на его паршивой ирландской башке.

— Хорошо, — сказала она ровно. — Ведь я все равно узнаю, что это сделал ты, и ничего, кроме презрения, ты не дождешься.

Он оценил ее решение.

— Ты искренне заботишься об этом человеке, не так ли?

— Да. Он заслужил намного более хорошую жену, чем я, но я сделаю все возможное, чтобы он был счастлив.

— Он и так счастливый человек, — сказал Дерек, — я завидую ему.

Она посмотрела Дереку прямо в глаза:

— Настолько, чтобы вмешиваться?

— Я обещаю, — он быстро приложил руку к сердцу, — что не причиню ему зла. А теперь, — он прижал ее к себе, — ты поедешь со мной на скачки в эту субботу? Он все равно еще не примет решения к этому времени.

Высвободившись, она покачала головой:

— Я никуда не поеду с тобой, пока Конран не примет решения.

Венчание происходило в церкви Святого Кристофа. На церемонии присутствовали только друзья Конрана и профессор Сандервиль. Вся процедура заняла менее часа. Дерек задержался всего на несколько минут после церемонии, но успел разглядеть бледное решительное лицо Анне-Лиз, отвернувшейся от алтаря. Ее глаза посмотрели на него бесстрастно, но в них была такая боль, которая передалась и ему, как будто Анне-Лиз ударила его. «Она любит меня! — подумал он возбужденно. — Она выходит за Конрана только потому, что это «правильно».

Дерек был уверен, что он, только он существовал для Анне-Лиз, иначе она никогда не отдалась бы ему. Она не относилась к тем легкомысленным женщинам, которые могли переходить от мужчины к мужчине. Она отдавала себя всю, и навсегда.

«Она моя!» — хотел закричать Дерек. Если бы он мог, он бы разорвал этого проклятого Конрана. Но было слишком поздно. Задыхаясь от злобы и обиды, Дерек повернулся спиной к паре у алтаря и вышел из церкви.

Анне-Лиз увидела, как выходит Дерек — будто сердце вырвали из ее груди. «Я обещала Конрану, — предостерегла она себя мрачно, — что после этого дня я не буду думать о Дереке, я не должна. Я однажды потеряла его и думала, что умру… но я живу и должна продолжать жить».

Конран выглядел спокойным, когда они спускались по ступеням церкви. Ей было интересно, о чем он думает, но тут показалась их четырехместная карета, заполненная багажом.

Профессор Сандервиль подошел и пожал ей руку, потом мистер Бишоп, с потным от жары лицом.

— На станцию! — приказал Конран вознице, обсыпанном рисом, что напоминало снежный буран вокруг них. Анне-Лиз дрожала, несмотря на жару.

«Интересно, действительно ли рис приносит счастье?» — подумала она, когда экипаж тронулся. Вскоре лица провожающих превратились в розовые пятна и постепенно исчезли среди золотых мохуровых деревьев.

— Надеюсь, ты не возражаешь против сидячего вагона до самого Дели, дорогая? — извиняясь, спросил Конран. Потом застенчиво добавил: — Нам не по карману спальный вагон.

Анне-Лиз поняла, что он сейчас думает о Дереке и о том комфорте, который она могла бы получить, если бы вышла замуж за состоятельного лорда Клавеля. Она и сама слишком много думала о Дереке, но без симпатии и печали. Анне-Лиз опустилась на сиденье и засмеялась из-за облака пыли, которое подняла.

— Иди садись, Конран, и не беспокойся! Папа и я ехали всю дорогу от Шанхая до Кантона на повозке, запряженной буйволом, и таким же манером от Калькутты до Канпура. Я клянусь, что в спальном вагоне я и сама чувствовала бы себя неловко. — Когда он сел рядом с ней, она потянула его за рукав: — Расскажи мне о Мируте, что за жизнь мы будем вести там?

Поощренный ее оживлением, он рискнул описать Мирут:

— Там сейчас самое жаркое время года, но не так жарко, как в Дели. Обычно большая часть женщин с детьми уезжает в Симлу, на север, где они наслаждаются соснами и чистым горным воздухом, но прохладная погода продолжается слишком долго в этом году, и ты сможешь познакомиться с несколькими женщинами, если они живут в Мируте.

Она слушала его с определенным интересом, когда он рассказывал о бесчисленных чаепитиях, обедах, скачках и других развлечениях в Мируте, но постепенно грустные воспоминания о Дереке полностью захватили ее. Дерек выглядел угрюмым, его лицо выражало полную безнадежность во время венчания, и особенно когда он выходил из дверей церкви. Она отгоняла от себя мысль, что его горе заключалось не просто в раненой гордости, хотя и это было очевидно, а в том, что он потерял ее навсегда. Как глупо они ссорились, как торговки на рынке, — с горячими эмоциями и без всякой логики.

Однако теперь Анне-Лиз понимала, что их последняя стычка из-за Мариан и его снобистской семьи была первым случаем, когда они оба посмотрели правде в глаза. Когда они стали любовниками, они как будто играли какие-то роли: она — девственной няньки, Дерек — раненого героя. Если же более глубоко — они просто нуждались друг в друге, чтобы смело смотреть в лицо жизни. Они пытались преодолеть социальную пропасть, которая разделяла их и их тела, но даже самая нежная ласка никогда не могла стереть различие между их мирами навсегда. Идеализируя друг друга, они хотели быть необыкновенными, хотя были всего лишь просто людьми.

Конран же никогда не пытался быть никем другим, кроме как человеком, хотя Анне-Лиз чувствовала, что сейчас он старается быть для нее Дереком. Он был крайне жалок в этой чуждой ему роли, и она винила себя за эту перемену в Конране.

А Конран все рассказывал про Мирут. Слова Конрана, казалось, пролетали мимо Анне-Лиз: она думала о своем. Однако Конран должен знать, что он ей не безразличен и она не хочет, чтобы он всего лишь занял место Дерека.

Она слегка повернулась к Конрану, будто внимательно его слушает. Анне-Лиз боялась, что он понимает, о чем она думает. Видя ее улыбающееся лицо, он решил, что чем-то затронул ее сердце, не подозревая, что ее внимание было лишь тенью, прикрывавшей сосредоточенность и решительность.

— Где мы будем жить, Конран? — спросила она, когда он замолчал, чтобы перевести дух.

— Я снял симпатичный домик рядом с казармами, — сказал он ей, слегка покраснев. — Скромный, но чистый, как молодой, только что срезанный побег. Кроме того, я нанял кухарку, — добавил он гордо.

— Кухарку! — Анне-Лиз была искренне восхищена. — Не нужно было так тратиться, Конран. Я сама все могу делать.

— Я не позволю тебе и пальцем пошевелить. Ты леди и нуждаешься в подобающем обращении.

— Никакая я не леди, а всего лишь дочь священника, возможно, как и твоя кухарка. — На ее губах появилась притворная улыбка. — Ты не должен считать, что я сделана из стекла. Уверяю, я сделана из более прочного материала.

— Может быть, так оно и есть, но я могу позволить себе держать кухарку, — ответил он твердо. — Когда я буду возвращаться домой по вечерам, ты будешь принадлежать только мне, а не стоять у плиты.

Несмотря на его уверения, Анне-Лиз знала, что все это Конран делает ради нее, но не стала перечить. Когда на карту ставилась гордость Конрана, она должна быть максимально щепетильна. Однажды она видела счета по дому и прекрасно знала, как обстоят их финансовые дела. Гордость или не гордость, но она не позволит ему разориться. В его усиленных стараниях содержать ее как леди он пытался выглядеть джентльменом, наподобие Дерека. Даже старался говорить как истый англичанин, но в конце концов природный ирландский акцент брал свое. Анне-Лиз было жалко его, и она твердо решила, что сделает все, чтобы он был счастливым.

— Конран, — сказала она, когда он замолчал, — ты знаешь, папа и я жили в таком же месте, как ты описываешь, в Кантоне. Мы были очень довольны нашей жизнью. Я буду очень рада жить в нашем маленьком доме в Мируте.

Его глаза загорелись от радости:

— Окна там заставлены горшками с ноготками, там есть также…

Мили пролетали одна за другой, поезд мчался к Дели. Наступила ночь, искры от паровоза сверкали в темноте, как раскаленные кусочки металла с наковальни, и исчезали в ночи. Уставшая от тяжелых приготовлений и напряжения свадебной церемонии, Анне-Лиз задремала, положив голову на плечо Конрана. Он был большим и надежным. Она впервые за долгое время испытала такое же чувство защищенности и покоя, как когда-то с отцом.

Но сон ее был тревожным. Анне-Лиз снилась огромная стена воды. Вода была желтовато-зеленая, блестящая, как стекло. Она надвигалась на Анне-Лиз, и она уже чувствовала, как поток закружил ее и уносит куда-то вверх, под массивный купол. Солнце поднималось над водой, постепенно золотя ее. Анне-Лиз увидела, что купол был из желтого жемчуга, он стремительно приближался, вода подступала и вот-вот поглотит ее. Когда она хотела позвать Дерека, вода заполнила ее рот и подавила отпаянный крик, готовый вырваться.

Рука Конрана на плече Анне-Лиз легонько толкнула ее, и она проснулась.

— У тебя был кошмар, — сказал он отрывисто, когда она, все еще сонная, посмотрела на него. Выражение его глаз подсказало ей, что она, должно быть, действительно звала Дерека. Она покраснела, сознавая, к своему стыду, что он, наверное, догадался, что она все еще любит Дерека… и будет продолжать любить его долгие годы, возможно, всю жизнь.

— Извини, Конран. Я не хотела беспокоить тебя, — пробормотала она.

Сонные пассажиры на жестких деревянных сиденьях выглядели, как брошенные мешки с мукой. Не было ни одного свободного места — узлы и свертки навалены до самых окон. Даже верхние места заполнили пассажиры и их багаж, как будто суматошные черные дрозды свили там гнезда. В окна, открытые из-за страшной жары, врывался оглушительный грохот колес, но и он не мог никого пробудить от крепкого сна. Искры от паровоза обжигали лицо Анне-Лиз. Щеки Конрана, почерневшие от сажи, и белки его глаз, отражавшие лунные лучи, делали его похожим на того страшного демона с пергамента, которого она видела в детстве в Китае.