Анне-Лиз так хотелось зажать уши и убежать из неожиданно ставшего душным зала! Зачем он рассказывает именно ей о своей замечательной невесте? Она с трудом выносила его возбужденный взгляд, его страсть, когда он описывал Мариан: ее ярко-рыжие волосы, молочно-белую кожу, изумрудные глаза. Анне-Лиз была уверена, что теперь образ красавицы Мариан будет преследовать ее.

— Она говорит по-французски и по-немецки, — безжалостно продолжал Дерек. — Она прекрасно подготовлена для того, чтобы стать женой дипломата или государственного деятеля.

— Это то, чего вы хотите? — прервала его Анне-Лиз с мрачным отчаянием. — Быть политиком?

— Когда-нибудь. Только это может заставить меня вернуться в имение, где слишком спокойная жизнь.

— Вам не нравится быть военным в Индии?

— Нравится, — он колебался. — Но вы правы, я не люблю одиночества. — На минуту его карие глаза под темными ресницами показались незащищенными, их мимолетная ранимость сдавила ей сердце.

Она сдержала свои чувства:

— А почему вы не привезете мисс Лонгстрит сюда?

— Я веду слишком рискованную жизнь, чтобы пожелать того же женщине. Кроме того, Мариан не любит Индии.

Анне-Лиз уловила оттенок сомнения. Женщина, любящая мужчину, должна следовать за ним повсюду. Если бы полковник Клавель был ее мужем, она поехала бы с ним даже в джунгли Африки.

— А вы приглашали мисс Лонгстрит в Индию?

— Нет, конечно. Даже не предполагал, но, наверное, сделаю это по возвращении в Англию, — он принужденно улыбнулся. — Я не хочу, чтобы кто-то другой перехватил ее.

— Возможно, — сказала Анна-Лиз с блеском вернувшейся надежды в глазах, — она уже перехвачена?

Но тень, пробежавшая по его лицу, и слова:

— Надеюсь, нет. Мариан — это все, чего я когда-либо хотел от спутницы, — вернули ее на землю.

«Я ненавижу ее, — думала Анне-Лиз страстно в то время, как музыка кончилась и он вел ее по залу. — Я, должно быть, чрезвычайно злая, возможно, мы никогда не встретимся… однако, — она про себя улыбнулась, — Мариан Лонгстрит звучит слишком высокопарно, чтобы быть реальностью».

Анне-Лиз все еще была возбуждена, когда отец пригласил ее на следующий танец:

— В чем дело, котенок? Ты выглядишь удрученной.

Подбородок Анне-Лиз резко дернулся, краска покрыла лицо. Она едва ли призналась бы отцу в своих тягостных нескромных мыслях.

— Ничего особенного, папа. Немного жмут туфли. — Полуправда пробудила в ней чувство вины, поскольку она не привыкла быть неискренней, особенно с отцом.

— Я надеюсь, тебе не настолько больно, чтобы ты не согласилась на польку. — Отец подтрунивал над ней.

Она рассмеялась против воли:

— Ну, папа, ты опрометчив. Я думаю, на следующий гавот тебе стоит пригласить мисс Джейн Унтертон.

— Я уступаю ее таким, как полковник Клавель, и другим молодым людям. — Он взглянул на нее проницательнее, чем бы ей хотелось. — Ты хорошо бы сделала, если бы перестала уделять столько внимания мистеру Клавелю, моя дорогая. Он слишком стар для тебя.

Анне-Лиз задержала дыхание:

— Полковнику Клавелю только тридцать, папа, — ответ прозвучал сердито, поскольку она чувствовала себя неловко. — Кроме того, он очень красив. И кстати, — ее голос ослаб, — я прекрасно сознаю дистанцию между мною и полковником Клавелем.

Отец сжал ее руку:

— Я знаю, что ты умеешь держать себя в руках. Иногда я думаю, что ты умна не по годам. Но я не хочу тебя видеть обиженной. Если мистер Клавель когда-нибудь обратит на тебя внимание, что вполне может случиться, помни, что он честолюбив, а честолюбивые мужчины не женятся на дочерях простых священников.

— Я запомню, папа, — проговорила она. — Но я не думаю, что полковник Клавель может заинтересоваться мной. — И добавила под пристальным взглядом отца: — Я слишком молода и своенравна.

Глядя на высокую стройную фигуру и лицо дочери, Уильям Девон коротко рассмеялся, его яркие голубые глаза искрились весельем. За год или два Анне-Лиз стала похожа на мать, которая была достаточно красива, чтобы привлечь внимание любого знатного мужчины. Он никогда не понимал, как его Элизабет может довольствоваться ролью жены заурядного миссионера, когда она могла бы сделать гораздо более удачную партию. Но, возможно, что он, как и Анне-Лиз, слишком скромен. Несмотря на постоянные трудности, Элизабет казалась полностью счастливой в продолжение двадцати лет его службы священника в Китае. Он приехал в Индию год назад, после смерти Элизабет. Она и Анне-Лиз были так похожи: уравновешенные и грациозные, погруженные в свои мысли и крайне непредсказуемые. Взгляд Анне-Лиз из-под выгнутых бровей, взметнувшихся над ясными золотыми глазами, гордый носик, овально-продолговатое лицо заставляли его скучать по Элизабет — он как будто танцевал с ее призраком. Однако, глядя на свою красавицу дочь, он был счастлив и радовался жизни. Когда вальс закончился, он стал настаивать на польке.

— Папа, ты уверен, что сможешь? — протестовала Анне-Лиз.

— Смогу ли? Я должен. Я прекрасно себя чувствую!

Через несколько минут, в середине быстрого танца, он неожиданно замер и вдруг повалился на пол, схватившись рукой за сердце. Анне-Лиз, обезумев от испуга, кинулась к нему, ее пояс развязался. Отец корчился от боли, его тело сотрясалось в конвульсиях. Через мгновение Дерек Клавель оказался рядом, но было уже поздно. Уильям Девон сделал последний судорожный вздох, тело его вытянулось — он был мертв. Анне-Лиз прижала дрожащие руки к губам, чтобы не закричать, но тишина придавила ее сердце и разум. Он был мертв, от всей его доброты и бодрости духа остались лишь тихая белая фигура, так непохожая на отца. Даже дух ушел в руки Господа, где он будет ждать до тех пор, пока она не последует за ним. Если только она увидит его снова… А что, если нет? Что, если отец и все верующие ошибаются и нечего ждать после смерти, кроме пустой мрачной вечности?

Она почувствовала мягкое, успокаивающее прикосновение Дерека, приподнявшего ее за плечи, и слезы, собиравшиеся пролиться, застыли в ее глазах. Она тяжело и с болью вздохнула и победила растущий страх верой — верой, полученной еще на коленях отца. Они обязательно встретятся, она чувствовала это сердцем. А сейчас она должна продолжать жить и высоко держать голову. Анне-Лиз закрыла глаза, приказав сердцу успокоиться. А когда ее руки опустились на веки отца, она была уже спокойна.

II

Поверженная гордость

Похороны прошли на кладбище военного городка на рассвете. Сереющие лохмотья пальм за стенами кладбища были равнодушны к горю Анне-Лиз. С черной лентой на рукаве мундира Дерек Клавель стоял позади Анне-Лиз, когда простой деревянный гроб опускали в могилу. Хотя Уильям Девон пробыл в Индии недолго, проститься с ним пришли многие. Анне-Лиз тронуло это; ее уставшие от недосыпания глаза были сухи, так как она не позволяла дать волю своим чувствам на людях. Ее горло сдавило, когда она увидела, как гроб отца засыпают землей. Кто может описать необратимость смерти? Живые говорят о тяжкой утрате, но смерть гораздо более ужасна. Душа Анне-Лиз была сгустком печали, но она знала, что настоящее горе придет после. Теперь она лишь оцепенела. Отец умер так неожиданно, что эта утрата была похожа на удар кнутом. Анне-Лиз постоянно возвращалась к мыслям об отце. Он был таким нежным с ней, совершенно лишенным честолюбия человеком. Она вспоминала, как он с матерью набивал подушки ватой в Китае, как убирал рис, чтобы помочь новообращенным и друзьям. Отец любил Китай и хотел бы остаться там. Но похоронив жену, решил уехать. После смерти Элизабет ему казалось, что его жизнь кончена, поскольку он потерял самое дорогое, что у него было. Но боль и тоска постепенно проходили. Он только все чаще стал задумываться о том, что скоро наступит такой момент, когда Анне-Лиз услышит пустое эхо первого кома земли, падающего на его гроб. И вот этот момент пришел: точно так она слышит это эхо сейчас… с затаенным ужасом и жгучей тоской.

Когда последний из провожавших покойника молча ушел, Анне-Лиз почувствовала руку Дерека на своем плече. Его прикосновение было таким приятно успокаивающим! Она повернулась и склонила голову ему на плечо. Ей хотелось забыть обо всем.

— Спасибо, что пришли, — прошептала она.

— Я горжусь, что был знаком с твоим отцом. Он был джентльмен. — Слово «джентльмен» Дерек произнес с чувством истинной доброты и учтивости. — Уильяму не свойственно было лицемерие или что-то подобное. Я скорблю о нем.

— Он любил и уважал вас. Я уверена, что он думал о вас как о сыне, которого у него никогда не было.

Он медленно отвел ее от могилы:

— Он обсуждал с вами ваше будущее?

— Нет, он просто сказал, что обеспечил меня. Думаю, что адвокат внесет ясность сегодня к вечеру.

— Он говорил вам, что назначил меня своим душеприказчиком?

— Да.

— И что я должен быть вашим опекуном до замужества или достижения вами двадцати одного года?

Она побледнела:

— Отец ничего не говорил об опекунстве. Я не ребенок.

Дереку понравилось возмущение Анне-Лиз. Он и сам был сильно удивлен, когда Уильям Девон предложил ему стать ее покровителем. «Анне-Лиз нуждается в этом, а вам пойдет на пользу такая ответственность. Вы так давно в Индии, Дерек, и цивилизованны, как татарин», — сказал он тогда.

Дерек взял руку Анне-Лиз:

— Вам исполнилось только семнадцать в прошлом месяце. Для замужества это слишком мало. А оставаться одной в Индии вам нельзя. Я хочу, чтобы вы жили в моем доме.

Она пристально посмотрела на него:

— Вы это серьезно? — Затем, оценив твердость его взгляда, резко сказала: — Но ведь пойдут сплетни.

— Вас это заботит? Меня нет.

Анне-Лиз предстояло трудное решение. Она часто гостила в доме полковника Клавеля, но никогда не чувствовала себя там удобно. Невообразимая роскошь, бесчисленная прислуга, обильные застолья трижды в день никогда ей не нравились. Дом Дерека Клавеля был агрессивно мужским: стены, покрытые зеленой кожей, украшали охотничьи трофеи. Кроме того, она с трудом переносила запах седельного мыла и корицы, наполнявший богатые комнаты.