— Я сделаю вид, что не слышала то, что ты мне только что сказала, Бабетта. Воспитанные молодые леди не выступают с комедийными номерами в своей школе. Это мое окончательное решение.

Сэм понимала, когда конец есть конец, поэтому она жалобно посмотрела на Бейб и сказала:

— Я совершенно согласна с вами, миссис Трейси, особенно если Бейб… я имею в виду Бабетта… так прекрасно танцует и делает такие красивые акробатические номера. Никто в школе не может с ней сравниться в этом!..

— Конечно, она может танцевать или сделать акробатический этюд! — быстро вмешалась Хани. — Она даже может спеть что-нибудь… угу… из классики!

— Нет! — Бейб сказала это сквозь стиснутые зубы. — Я не стану петь классику. Я ее не пела ни разу в моей жизни. И если я буду танцевать, я буду танцевать то, что мне нравится!..

— Хватит, Бабетта! Не смей никогда повышать голос! Если ты собираешься принимать участие в выступлениях, которые, как мне кажется, превращаются просто в цирк, ты можешь играть на пианино, потому что твой отец давал тебе возможность брать уроки в течение восьми лет. И он не получил от этого ни малейшего удовольствия!

— Я не буду играть на пианино! Я ненавижу его, и ты меня не заставишь делать это!

Хани подавилась, Сэм открыла было рот, чтобы что-то сказать, и снова его закрыла.

— Я думаю, что ты будешь играть, потому что или ты повинуешься, или вообще не будешь принимать участие в празднике. Я повторяю, ни в каком качестве. Не торопись решать! Ты должна хотя бы обсудить это со своими друзьями. Вечером ты сообщишь мне о своем решении.

Она вышла из комнаты, и как только Кэтрин закрыла дверь, Бейб приложила ухо к полу, чтобы проследить, по-настоящему ли ушла ее мать. Потом она повернулась к Хани и Сэм:

— Слушайте. Я говорю вам раз и навсегда! Вам лучше мне поверить, я не буду играть на фортепьяно. И если вы мои настоящие друзья, вы не скажете мне ни одного слова и не станете уговаривать меня изменить мое решение. Вы также не перестанете работать над шоу из солидарности со мной. Солидарность, пусть она идет и затрахается!

Эта была первая репетиция в школе без Бейб, и Хани с Сэм были в плохом настроении.

— Ты не просила Нору побеседовать с Кэтрин? — с надеждой спросила Хани.

— Да, но она отказалась разговаривать с нею. Она заявила, что не станет ввязываться в такие дела.

— Но она же говорила с ней, когда Кэтрин не разрешила Бейб дружить с нами. И Кэтрин пересмотрела свое решение.

— Ты думаешь, я ей не напомнила об этом? Но Нора мне прочитала лекцию. Она сказала, что, когда начала заниматься политикой, усвоила следующий урок: «Иногда можно настаивать, но иногда следует с чем-то соглашаться. Не на всем следует настаивать, потому что, если слишком часто применять нажим, ничего не останется, когда будет необходимо выиграть главное сражение». И она сказала, что, если Бейб выбрала неучастие в представлении и сделала это принципиально важным, никто не имеет право вмешиваться в ее решение.

— Мне кажется, что здесь она права, — задумчиво протянула Хани.

— Это было бы так, если бы Бейб продолжала на этом настаивать. Если бы она старалась как-то постоять за себя. Кэтрин и судья слишком сильны для Бейб, и она их страшно боится. Ты сама все это знаешь. Но я кое-что усвоила из моей беседы с Норой, хотя, как ты знаешь, и не люблю ее… Помнишь, как я говорила, что у Норы есть досье на Кэтрин или она что-то знает о ней, и ты мне не поверила. Теперь я все знаю точно… После того как наш разговор был окончен и я собиралась уходить, она сказала кое-что, что совершенно убедило меня в моей правоте. Нора сказала: «Нельзя стрелять из пушки по воробьям!» Подумай, что бы это значило?


До начала шоу оставался целый час, но Хани уже нервничала и выглядывала в дырочку в занавесе. Зал был пуст. Рядом с Хани стояла Сэм.

— Никого нет, — отрапортовала Хани.

— Еще слишком рано. Ну и наплевать. Я уверена, что нас ждет большой провал. Бейб не стала участвовать, и мне стало совсем неинтересно.

— Я знаю, но ты работала очень много, Сэм. Все об этом говорят. Даже сама миссис Перкинс.

— Перкинс, что она понимает в этом? Она даже не видела ни одной репетиции, — грубо ответила Сэм.

— Она была, она сидела вчера на репетиции и видела часть программы.

— Кому интересно ее мнение? Мне интересно, что подумал бы мой отец, а он не придет на шоу!

— Ты мне этого не говорила.

— Я сама этого не знала до сегодняшнего дня. Ему необходимо лететь, как ты думаешь куда, в Югославию! Одна из его сраных актрис начала выкаблучиваться, и это замедляет процесс съемки.

— Ну, наверное, дело для него очень важно и всегда на первом месте. Ты сама говорила Сэм, что съемка фильма — трудное и важное занятие и должна стоять на первом месте! А как Нора? Она сможет быть сегодня в школе?

— Кому она нужна? И потом, ее тоже не будет. Она слишком занята работой по выдвижению Макговерна, ей наплевать на наш школьный спектакль. Для Норы на первом месте политика.

— Неважно, кто придет, а кто нет, ты много поработала и можешь собой гордиться! Я знаю, что горжусь тобой!

— Малышка, ты тоже не так уж плоха! Когда они тебя услышат, они все уписаются! Тебе так идет твое белое шифоновое платье! Где ты его взяла?

— Это моей… Это платье моей матери. Она оставила здесь целый сундук шмоток. Он всегда заперт, и я не видела, что там внутри. Когда я сказала Тедди, что буду играть роль Порции, он… Ну, он пошел и вынул это платье из сундука. Он сказал, что я такая же красавица, как и моя мать…

— У меня есть новости для тебя, пчелка. Ты оставила свою мать далеко позади. Конечно, она сексуальна, но ты тоже сексуальна, и у тебя есть кое-что гораздо лучше, чем просто сексуальность!

— Да? — Хани была уверена, что Сэм заговорит о чем-нибудь вроде внутренней красоты, какого-то излучения духа или же что она кристально честный человек.

— Что же это такое, чем я лучше ее?

— У тебя есть я — твоя лучшая подруга!

Прошло еще тридцать минут, аудитория медленно наполнялась народом, но Тедди пока не пришел, и Хани была почти в слезах. Она просила, чтобы он пришел пораньше и занял место в первых рядах, но теперь она сомневалась, придет ли он вообще.

Сэм металась туда и сюда, отдавая приказания, увидела, как Хани снова выглядывает в дырочку занавеса и сказала:

— Послушай, Хани, мне и так хватает беспокойства, а ты смотришь в зал каждые две минуты. Он придет, как он может пропустить твое первое публичное выступление?

«Он может, если ему станет слишком тяжело от воспоминаний!»

— Давай-ка займись делом. Ты же моя помощница. Ром Фолштейн куда-то задевала свой смычок от этой чертовой скрипки. Ты не можешь ей помочь найти его?


Хани в ужасе вышла на сцену. Она знала, что сейчас провалится. Но теперь ей было все равно! Из трех людей, кого она больше всего любила и чье мнение было ей не безразлично, — одного просто не было здесь — он был дома, все еще оплакивая свое прошлое; другая была дома со своей матерью, и ей тоже сейчас было очень грустно; а третья была за сценой, ругая кого попало. В зале не было никого, кто мог бы посмотреть ее представление и позже сказать: «Хани, ты так прекрасно провела роль. Я горжусь тобой!»

Прежде чем она начала читать, она обвела глазами зал — слева направо, с первых рядов до последних, как ее учили отец и Сэм. Она не могла разобрать лиц и не могла сказать, было ли это из-за ярких огней или потому, что ее глаза застилали слезы. Но она увидела, что ей кто-то машет в переднем ряду. Если бы даже она старалась заметить это, она не смогла бы. Это была ее подруга Сэм, она сидела в зале в первом ряду. Она знала, что Хани будет приятно, что там сидит кто-то, кто ее любит и хочет видеть и слышать, как она покорит зрителей…


После общего финала участвующие все кланялись и кланялись, потому что зрители, состоящие из дружески настроенных друзей и членов семей, все дарили и дарили им громкие аплодисменты. И тогда девочки на сцене начали скандировать:

— Продюсер! Продюсер! — Они подхватили крик Хани, и Сэм, великолепно выглядевшая в зеленом платье-мини и без бретелек, в которое она только что переоделась и за которое ей потом здорово попало — в школе не разрешали появляться в таких смелых нарядах, — выбежала и поклонилась, выведя за собой своих помощниц, которые составляли почти четверть всех студентов школы.

— Мне кажется, что нам нужно позвонить Олафу и попросить, чтобы он заехал за нами, — сказала Сэм за кулисами, где толпились, мешая друг другу, гордые родители и поклонники.

— Мы, конечно, можем попросить, чтобы нас кто-нибудь подвез домой, но мне бы не хотелось этого делать. Ты меня понимаешь?

Хани кивнула, она прекрасно понимала Сэм. Было очень неприятно и неудобно, что у них двоих не нашлось в мире никого, кто мог бы порадоваться за них и потом отвезти домой.

— Черт возьми, Хани, да наплевать на все. Самое главное, что мы все хорошо сделали. Наш союз может нами гордиться, если даже с нами не было Бейб. Правильно?

— Правильно, — согласилась Хани, хотя мысли ее были не так радостны. Было так много вещей, о которых лучше было не вспоминать, — что Тедди так и не пришел, или же о том моменте слабости, когда она почти написала письмо матери, рассказав все о будущем празднике и что она будет читать роль Порции из «Венецианского купца».

Хани даже не знала, что она надеялась получить в ответ. Письмо, где бы ее мать подбодрила ее? Пару слов о том, как она — Мими Лере, гордится своей дочерью и хочет ее поддержать? Или же просто открытку откуда-то ее поддержать? Или же просто открытку откуда-то из прекрасного и незнакомого места, на которой будет написано: «Хотелось бы, чтобы ты была здесь со мной!» и подписано — «С любовью, мама!».