Хани засмеялась:

— Ну, не приходи в такой восторг! А что ты ожидала увидеть? Слои пыли шестимесячной давности, горы немытой посуды и ползающих везде тараканов? Я уверена, что у вас в доме все сияет и ты считаешь, что так и должно быть!

— Так оно и есть, недаром мою мать иногда называют «Безупречной леди». К ней приходится вызывать бригаду по реанимации, если она находит налет пыли на коврах. Она не разрешает, чтобы у нас в доме стояли розы — лепестки могу осыпаться на ковер. У нас есть кухарка и горничная на полный день, чтобы содержать все в порядке, не считая услуг профессиональной команды химчистки, которая примерно раз в месяц приезжает и все чистит, включая самих обитателей дома!

Девочки громко рассмеялись. Бейб начала заводиться:

— И хотя «Сеньора Само Совершенство», конечно, сама не делает никакой работы, я могу вас уверить, что она постоянно занята тем, что просматривает характеристики и рекомендации новой прислуги, не говоря уже о садовниках, рабочих по очистке бассейна и прислуги для разных поручений. У нее всегда существует проблема с постоянной сменой прислуги, потому что у них у всех должно быть железное здоровье, чтобы отвечать всем ее требованиям. Немного найдется желающих первым делом по утрам целовать ей ноги и ее кольцо в полдень. Сейчас в наше время всеобщего равенства найти людей, которые будут обращаться к ней «Мадам Вселенная», — весьма сложно!

Хани начала хохотать так сильно, что едва смогла вымолвить:

— У нас есть миссис Маккарти, она приходит к нам раз в две недели на пять часов. Она работает у нас уже три года. Тедди хорошо с ней ладит. Я тоже немного помогаю им. Но каждое утро Тедди делает почти всю необходимую работу. Он говорит, что так приучает себя быть дисциплинированным, а писателю просто необходима дисциплина. Он также считает, что безупречный порядок вокруг помогает четко организовать свои мысли, что тоже весьма важно для писателя. Но мне кажется, что он просто от природы аккуратист, мне также кажется, что моя мать не была такой, и у него вошло в привычку все подбирать и убирать за нею…

Хани отлично понимала, что Тедди использует свою страсть к уборке для того, чтобы отдалять момент, когда ему придется снова сесть за эту старую побитую машинку «смит-корона», которая начала приводить его в ужас. Но она, конечно, не собиралась делиться этими своими соображениями с Бейб и Сэм. Это было бы предательством по отношению к отцу. Еще она знала, что когда Тедди трет и убирает, моет и полирует, он старается избавиться не столько от грязи, сколько от воспоминаний о прошлой славе и разбитой мечте, которые не перестают его преследовать.

Когда Сэм и Бейб захотели посмотреть ее комнаты, Хани отказала им под тем предлогом, что они могут побеспокоить отца. Вместо этого она показала все помещения внизу.

Столовую с некрашеным полом из сосны, как и гостиную, заливали потолки света. Мебель там была самая простая — белый стол из сосны, такой же сундук и французские стулья с сиденьями в синюю и белую клеточку.

Потом Хани отвела их в библиотеку, весьма темную комнату с тяжелыми занавесками из атласа, которые полностью закрывали окна. Она включила свет, и девочки увидели разностильные кресла и кушетки с обивкой в зелено-белую полосочку из атласа и мягкую софу с обивкой из серого бархата. Прелестная коллекция эмалевых шкатулочек расположилась на столике времен Наполеона рядом с его бронзовым бюстом. Везде стояли зеленые растения в фарфоровых горшках. Телевизор еле умещался на совершенно неподходящем для него разрисованном столике, украшенном позолотой. Довершали обстановку два огромных книжных шкафа, стоявшие с распахнутыми дверцами, так что можно было видеть полки, полностью забитые книгами.

— Мне кажется, что это можно назвать нашим парижским салоном, — засмеялась Хани, — хотя я, конечно, не имею никакого представления о том, как выглядит настоящий парижский салон. Я знаю только одно: когда моя мать оставила Калифорнию и отца, чтобы вернуться во Францию, он купил этот дом и все эти вещи привез из Малибу. Мне кажется, что Мими они нравились, потому что они ей напоминали о Французской Ривьере. Там был свой круг французов, работавших в киноиндустрии, жили артисты и писатели, и у моей матери было что-то вроде салона — ну, вы понимаете, все французы дневали и ночевали в нашем доме, пили вино и рассуждали о том, как они скучают по Парижу, и так далее. Мне не хочется задавать Тедди слишком много вопросов об этом — он становится таким грустным…

Бейб и Сэм сидели молча, широко открыв глаза, и Бейб спросила:

— Но почему она вернулась во Францию?

— Я точно не знаю, но если она уехала, куда она еще могла вернуться? Это был ее дом, там все ее друзья, а Тедди говорил, что она обожала своих друзей. Кроме того, Тедди сказал, что ей никогда не нравилась Калифорния, она просто ненавидела Голливуд! Она сделала здесь один фильм, его она тоже ненавидела. Она говорила, что американские режиссеры не понимают европейских актрис и что они только эксплуатировали ее сексуальность, вместо того чтобы как-то использовать ее лучшие актерские качества.

— Плохо, что она не сделала фильм на нашей студии, — заметила Сэм. — Я могу поклясться, что мой отец сделал бы такой фильм с нею, что Мими была бы довольна!

Хани покачала головой:

— Я боюсь недооценить положительные качества и талант твоего отца, Сэм, но мне кажется, что ей ничего не могло здесь нравиться!

Сэм прищурилась:

— Но почему же она уехала? Из-за карьеры? Потому что она не желала снимать фильмы здесь?

— Я точно не знаю, но для этого ей совсем не обязательно было бросать нас с Тедди, — резко заметила Хани. — Разве вам не понятно? Он взял бы меня под мышку и пошел за ней на край света!

— Вот как! — У Бейб заблестели глаза. — Это так романтично! Тебе не кажется, Сэм?

— Ты просто невозможна, Бейб. Что тут романтичного, если он не поехал за нею? Почему он не поехал, Хани?

— Все так просто! Потому что она не желала, потому что ей не нужны ни мужья, ни дочери! — Она начала было кричать, но закончила тираду шепотом, и слезы градом покатились по ее щекам.

— Ей всегда были нужны только любовники. И насколько я в курсе дел, они ей нужны до сих пор! Месяца два назад у дантиста я видела фото в журнале. Это было фото Мими на Балу изящных искусств в Париже, окруженной «обожателями», как назвал их журнал. У них был такой лощеный вид, а мой отец, — она остановилась, подыскивая подходящее слово, — он такой хороший…

Хани пошла к письменному столу, стоявшему в алькове, и взяла в руки фотографию в филигранной серебряной рамке.

— Это мой папа, когда он закончил Принстон.

— Ну, — завизжала Бейб, — я даже не подозревала, что он такой красивый. Он сам, как кинозвезда!

— Мне кажется, что он похож на поэта, — провозгласила Сэм.

— Он выглядит как порядочный и добрый человек. Он до сих пор не изменился?

— Конечно. Вы его сами можете увидеть, только позже. — Она взяла еще одну фотографию. — А эта была сделана, когда он получил премию Пулитцера. Он был самым молодым писателем, который получал подобную премию.

— Премия Пулитцера, — не веря, повторила Сэм.

— Именно так! Ее лауреатов не так уж много. Он получил ее за свой роман «Праздник желания» спустя год после окончания Принстона. Книге было присуждено и множество других литературных премий.

Хани достала большую кожаную папку.

— Здесь хранится все: все его интервью и статьи о нем… Его называли «Золотым голосом поколения». Все предсказывали, что еще до тридцати пяти лет он будет награжден Нобелевской премией.

— Он получил ее? — спросила Бейб. — Я что-то совсем не в курсе.

Хани закрыла папку:

— Нет, он ее не получил.

— Почему? — Казалось, что Бейб сейчас расплачется.

— Ну, Бейб, что за глупый вопрос, — сказала Сэм, но она тоже чуть не плакала.


Хани вернулась, чтобы сказать, что Тедди все еще сидит за машинкой.

— Он просил извиниться, но мы должны начинать обед без него. Я сейчас подогрею курицу в вине, он приготовил ее сегодня.

— К сожалению, вы будете обедать без меня, — огорченно заявила Бейб. — Я звонила матери, пока ты ходила наверх. Она сказала, что я не могу остаться на обед, потому что мне было разрешено только заехать к тебе после школы, и что теперь я начала хитрить! Что если я с самого начала хотела остаться на обед, то должна была получить у нее специальное разрешение, но теперь уже поезд ушел!

— Ты не можешь ее уговорить?

— Нет! Они уже поставили мой прибор на стол! — Бейб сказала это так, что стало ясно: ничего изменить уже невозможно.

— Как насчет тебя, Сэм? Ты же можешь остаться, не правда ли?

— Конечно. Твоя мать заедет за тобой, Бейб?

— Черт! Мы с ней об этом не договаривались. Мне кажется, что она решила, что один из родителей Хани просто отвезет меня домой…

— Один из моих родителей? Ты что, не сказала ей?..

— Нет, Хани! Я ей этого не сказала! Я ей вообще ничего не рассказывала! Пусть она думает то, что ей придет в голову. Я ей не рассказала и кто твоя мать. Если бы она знала, что твоя мать — французская актриса, которая снималась во всех этих сексуальных картинах, нам пришел бы конец. Она никогда не разрешила бы мне дружить с тобой. Я сказала, что твой отец писатель, что он учился в Принстоне, и этого оказалось достаточно, чтобы она не обратила внимания на его отрицательную черту…

— Какая еще отрицательная черта? — У Хани задрожал голос.

«Что он пьет?»

— Что его фамилия Розен, — ответила Бейб, смущенно наклонив голову. — Я не могу сказать, что она ненавидит евреев. Она говорит, что у них есть своя ниша в общей схеме жизни, но не в ее гостиной. Извини меня.

— Тебе не в чем извиняться. Я все понимаю. Никто из нас не выбирал себе матерей, — тихо заметила Хани.