— Роско, ты ни шиша не знаешь. Мы в порядке. А теперь отпусти мою руку.

Отпустив ее руку, Роско врезал ей такую сильную затрещину, что она свалилась на куст роз.

Теперь настала очередь Дулси вытаращить глаза.


— Моя дорогая Сибил, — говорил в это время мистер Дизраэли, находившийся в бальном зале Понтефракт Хауза. — Вас можно поздравить. Бал получился таким же блестящим, как и те, что я описываю в своих романах. Если вы не проявите сдержанность, то можете стать ведущей дамой Лондона.

— В ваших устах это звучит как что-то страшное, Диззи, — отозвалась Сибил, которая просто сияла в шелковом платье, изготовленном Люсьеном Делормом. В ее каштановых волосах сверкала тиара Понтефрактов, целая россыпь бриллиантов и изумрудов, принадлежавших когда-то бабушке Адама. А на ее стройной шее красовалось великолепное новое ожерелье тоже из бриллиантов и изумрудов, которое было специально изготовлено для нее у Аспри. За это ожерелье агент Адама — мистер Лоуери — выслал чек на пятнадцать тысяч фунтов стерлингов.

— Жестокость судьбы заключается только в том, что вы никогда не сможете поверить тому, что вам будут говорить впредь, — заметил Диззи, вставляя монокль в левый глаз. Он стоял рядом с Сибил, разглядывая позолоченный бальный зал, заполненный вальсирующими парами. Это был один из первых балов зимнего сезона 1861–1862 года.

— Я действительно не верю тому, что говорят мне другие, за исключением вас, дражайший Диззи, — улыбнулась Сибил, касаясь его рукава. Она оказалась под магическим воздействием лидера консервативной партии. Она находила его обворожительным, остроумным, удивительно ловко выбиравшим путь через джунгли, которыми являлись лондонское общество и английская политика, тесно связанные друг с другом. Хотя преуспевающий средний класс расталкивал локтями других в своем стремлении вверх, Англия в политическом плане по-прежнему управлялась пятьюдесятью семьями, которые переженились чуть ли не до кровосмешения. В те дни низких налогов не было особого смысла скрывать свои богатства, и суматоха балов и званых обедов в период лондонского зимнего сезона представляла собой часть игры, также как и бесконечные приемы в сельских имениях в летний период и остальную часть года. Сибил была твердо настроена на то, чтобы занять лидирующее место в обеих категориях.

Единственную проблему создавал Адам. Он соглашался на ее все разраставшийся календарь социальных мероприятий, ни словом не заикался о расходах на балы и обеды, сопровождал ее на многочисленные приемы, всегда оставаясь на публике образцовым мужем. К ее удивлению, он с удовольствием окунулся в политику, прислушиваясь к многочисленным советам и маневрам Диззи, вроде бы получая удовольствие от нюансов политики. Он начал делать довольно таинственные вылазки в различные районы Лондона, иногда со странной маскировкой. Когда она спрашивала его, чем он занимается, он просто отвечал «политикой», совершенно сбивая ее с толку.

Проблема по-прежнему заключалась в Лизе. Пока он мог наведывать ее раз в месяц, его отношения с женой были теплыми, даже любящими. Но теперь, когда Лиза ушла из его жизни, в их семейном укладе опять появилась прежняя напряженность. И Сибил знала почему: Адам ставил ей в вину потерю Лизы. Но Сибил твердо решила не менять курса. Она любила мужа и отделалась от Лизы. Если она проявит настойчивость, говорила она сама себе, то в конечном итоге отвоюет Адама.

Однако сегодня появился новый, весьма тревожный элемент, — эта поразительная златокудрая женщина из Индии — Эмилия Макнер. Сибил ничего не поняла, когда Адам добавил имена Макнеров к списку приглашенных на бал. Он сказал ей, что это друзья, с которыми он встречался в Калькутте, они оказывали ему там гостеприимство. Когда она увидела Эмилию в белом бальном платье с розовыми бантами, она все поняла.

— Она очаровательна, эта мисс Макнер, — тянул нараспев Диззи. — И похоже, ваш муж очень увлечен ею.

— Да, не правда ли? — отозвалась Сибил, пытаясь остаться невозмутимой, глядя, как танцует привлекательная пара. Адам и Эмилия оказались в центре внимания всех присутствующих.

— Мать мисс Макнер нажила себе в Индии болезнь печени — вы, несомненно, знаете, что там ужасный климат. Она лечится в санатории возле Брайтона. Они пробудут в Англии, возможно, целый год. Было бы в высшей степени печально, если бы благопристойная репутация Адама, которую нам удалось ему создать со столь большими издержками, опять оказалась бы запятнанной.

— Действительно, так может случиться.

— Особенно в свете того, что он делает большие успехи в политике. Между прочим, вам будет интересно узнать о том, что он мне сказал сегодня утром. Он хочет сделать первое выступление в палате лордов против признания Англией штатов Конфедерации. Вы знаете, что в Саутгемптон прибыл генерал Уитни, чтобы организовать здесь поддержку в пользу Конфедерации, и генерал — бывший сенатор — Уитни вызывает неприятные воспоминания, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Да, конечно, понимаю. «Лиза, — подумала она. — Опять». Надеюсь, вы отговорите моего мужа?

— Да, я сказал ему, что ему навредит это в партии тори, поскольку в большинстве своем консерваторы сочувствуют Югу. Ему не понравился мой совет, но он все-таки согласился.

— Очень рада слышать это.

— Мы оторвали его от Шотландии, но сейчас он нежно поглядывает на очаровательную мисс Макнер. Боюсь, что у Адама блуждающий взгляд… Но, может быть, и нет. Надо подождать и посмотреть, как станут развиваться события. Возможно, ваш муж усвоил урок и теперь ценит радости семейного очага. Недавно я получил статистические данные, согласно которым более восьмидесяти процентов англичан сохраняют верность своим женам. С другой стороны, я всегда считал, что существует просто ложь, отъявленная ложь, а уже потом статистика.

— Ваши слова, Диззи, не очень утешительны для нас, английских жен. Но вы правы: надо подождать и посмотреть, как будут развиваться события.

Тем временем она стала отыскивать взглядом в толпе танцоров привлекательных молодых людей, которые могли бы отвлечь мисс Макнер от явных домогательств со стороны ее мужа.

— Да, после мятежа в Индии все успокоилось, — говорила Эмилия Адаму через пять минут после того, как он показал ей дом. — Хотя я и очень люблю Индию, но надеюсь, что смогу жить в Англии.

— Почему так? — спросил Адам.

— Мятеж привнес много мерзости в отношения между туземцами и англичанами. Теперь, когда Индия стала частью Империи, можно было предположить, что такие мерзости поубавятся, поскольку мы все — подданные королевы. Но на деле происходит совсем обратное. В Индии, если у вас кожа белая, то вы господин. А если темная, то к вам относятся, как к собаке. Конечно, в какой-то степени так было всегда, но теперь стало значительно хуже. Я видела англичан, которые пинают своих слуг, вопят на них… — Она покачала головой. — Ненавижу все это. Мне это представляется несправедливым и, конечно, нехристианским отношением, хотя распространение христианства, вроде бы, является одной из причин, почему мы вообще оказались в Индии.

Индия живо возникла в памяти Адама. Все ее величие и все ее убожество. В жилах Адама заиграла его индийская кровь. Именно в этот момент он решил, что был неправ в разговоре с Дизраэли. Рабство чернокожих чудовищно. Сейчас он находился в таком положении, что мог оказать воздействие на англичан, и поэтому должен выступить против рабства.

— Но давайте не будем больше говорить об Индии, — продолжала Эмилия, повеселев и улыбнувшись. — Должна признаться, что пришла в восторг, когда мама сказала, что ей надо ехать на лечение в Англию. Я надеялась снова увидеть вас.

Они посмотрели друг на друга. Адам вспомнил последнюю встречу с ней в Доме правительства в Калькутте. Тогда она определенно не скрывала своих чувств к нему.

— Ах, вот вы где! — воскликнула Сибил, входя в библиотеку в сопровождении молодого человека. — Дорогая, мисс Макнер, вот молодой человек, который умолял познакомить его с вами. Мисс Макнер, представляю вам достопочтенного Ричарда Фейвшама, сына леди Шалфонт. Говорят, что он лучший танцор в Лондоне. Потом вы мне расскажете, так ли это. Адам, — добавила она, переводя взгляд на своего мужа, — тебя спрашивают в бальном зале.

Адам кивнул Эмилии.

— Прошу извинить меня, — сказал он, когда жена взяла его под руку.

Эмилия смотрела, как они вышли из комнаты. «Между ними не все ладно, — сказала она себе. — Для меня это хорошие вести».


— Диззи, я передумал, — сказал Адам двадцать минут спустя, после того как закончил танцевать с Сибил. — Собираюсь все же выступить в палате лордов против Конфедерации.

Дизраэли опустил свой бокал с шампанским.

— Дорогой Адам, почему? — спросил он. — Я же сказал о вреде, который это принесет вам в партии.

— Если консервативная партия выступает за рабство, то поступает неправильно.

— Речь не идет о поддержке рабства, дорогой мальчик. Это скорее вопрос экономики, этой ужасной науки. Наши текстильные фабрики уже давно зависят от хлопка Юга, и эта проклятая блокада федералистов губит бизнес.

— Наши производители текстиля покупают хлопок в Египте и других местах. Суть заключается в том, Диззи, что мы должны занять позицию морального характера в отношении Конфедерации, и я решил, что именно мне стоит сделать это. Думаю, что когда рядовой англичанин услышит о том, во что я глубоко верю, он склонится против южан.

Дизраэли нахмурился.

— Конечно, вы должны поступать в соответствии со своей совестью, — сказал он. — Но как политический наставник я лишь могу предупредить, что вы делаете серьезную ошибку. И перед тем, как вы пойдете на этот опрометчивый шаг, разрешите мне сказать вам строго конфиденциально, что когда я возглавлю правительство, то собираюсь назначить вас на министерский пост, возможно, на пост государственного секретаря по делам Индии. Но, конечно, если вы не считаетесь с пожеланиями партии… — Он пожал плечами.