Фред Стюарт - Блеск и будни

— Эдгар Масгрейв. Я знаю его всю жизнь, и он мне очень нравился до того момента… ну, пока я не узнала, что он за подлец.

Адам казался озадаченным.

— Ты хочешь сказать, что у тебя с этим… этим Эдгаром была любовная связь?

— Уверена, что ты не станешь читать проповедь на тему о супружеской верности?

— Но какое все это имеет отношение к семидесяти тысячам фунтов стерлингов?

— Он шантажирует меня, — выпалила она. — Он угрожал рассказать об этом всем в Лондоне. У Эдгара нет денег, но у него хорошие связи. Он мог бы погубить тебя и меня… и, что самое главное… Генри. Поэтому я откупилась от него.

— Заплатила семьдесят тысяч фунтов?

— Семьдесят тысяч фунтов. Разумеется, я не хотела делать этого, но ты возвращался на родину как большой герой, а вокруг миссис Кавана поднялся такой шум… — Она пожала плечами. — Я заплатила ему, чтобы он заткнулся. Не буду говорить, что в этом деле я незапятнанна — отнюдь нет. Но прежде чем ты меня в чем-либо обвинишь, Адам, подумай о причине, по которой я его подпустила к себе. А причина — в твоей бесценной Лизе. На прошлой неделе — и я все еще не понимаю, почему одно слово может так тебя взбесить — я сказала, что начинаю ненавидеть тебя. Я не хочу тебя ненавидеть, Адам. Я хочу любить тебя. Но в душе — твоя жена Лиза Кавана, и не пытайся отрицать это. В каком же я оказалась положении? Я завела любовную связь с Эдгаром. По крайней мере, он уделял мне внимание.

Адам долго смотрел в ее зеленые глаза. Потом сказал:

— По крайней мере, наконец-то, мы честны друг с другом.

— Да, по крайней мере. Ни один из нас не оказался образцом совершенства, не так ли?

— Нам далеко до этого. Но в каком-то смысле, я даже рад, что все так получилось. — Он помолчал в нерешительности. — Сибил, я не стану винить тебя. Как ты сама сказала, не мне читать кому-либо проповеди. Но ты честно все рассказала мне. Думаю, что настало время и мне не кривить перед тобой душой. Даже если бы мы без конца молились за сохранение нашей семьи, то все равно, думаю, ты должна была бы узнать нашу семейную тайну. Подожди меня здесь. Я вернусь через пять минут.

Он вышел из комнаты, оставив Сибил в полном замешательстве. Когда он возвратился, у него в руках была шкатулка, разрисованная на индийский манер. Он открыл ее и, вынув оттуда миниатюрный портрет Камала Шах, подал ей. Сибил взглянула.

— Очень мила, — сказала она. — Кто это такая?

— Моя прабабушка.

Сибил уставилась на него.

— Именно она, — подтвердил Адам. — Великий лорд Понтефракт, герой Каунпура, убийца Нана Саиба — не чистокровный. Я — чи-чи — так в Индии называют полукровок.

— Вот, значит, почему ты так взбеленился, когда я сказала «черномазый», — прошептала она.

— Да.

— Тебя это очень беспокоит?

— Беспокоило. Но теперь я начинаю думать, что для меня это не очень важно. Однако ты моя жена и мать моего сына. Думаю, необходимо, чтобы ты знала об этом, потому что в один прекрасный день нам надо будет сказать Генри, что в его жилах течет и индийская кровь. Надеюсь лишь на то, что его это тоже не станет беспокоить. Но в данный момент, мне кажется, важно другое — беспокоит ли это тебя?

Она возвратила ему миниатюру, сознавая, что у нее появилось новое оружие.

— А как с миссис Кавана? — спросила она.

— Но ты не ответила на мой вопрос.

— А ты не ответил на мой. Я поднимаюсь в свою спальню.

Она многозначительно улыбнулась и вышла из комнаты.

Через час Адам постучал в дверь спальни Сибил.

— Войдите.

Он открыл дверь. Сибил оборудовала для себя удивительно женственную спальню. Стены и занавеси были бледно-лилового цвета с белым, стояла большая кровать на четырех стойках в польском стиле с целым шатром шелковых бледно-лиловых складок над ней. Сибил сидела у своего туалетного столика, надевая на пальцы золотые кольца. Она переоделась в бледно-голубое платье для чая, что придавало ей мягкую прелесть. Она обернулась, чтобы взглянуть на мужа.

— Разреши объявить перемирие? — спросил он, закрывая дверь. Он прошелся по комнате и остановился возле нее. — Ты права. Я разрушил нашу семью из-за Лизы, был несправедлив к тебе. А теперь оказывается, что ты была неверна мне. Но мы же цивилизованные люди. Не верю, что нам не удастся найти какое-нибудь решение, которое в разумной степени удовлетворит нас всех.

— Нас «всех»? — повторила она. — Это звучит так, будто в это число включена и миссис Кавана.

— Сибил, я отправляю Лизу и Аманду в Шотландию. Они будут вдали от Лондона, прекратятся сплетни и скандалы. Клянусь, что приложу все силы, чтобы сделать тебя счастливой. Клянусь, что стану для Генри лучшим отцом в Англии. Я счастлив и горд, что являюсь его отцом, и обязан так многим тебе за то, что ты подарила его мне. Прошу лишь одного — возможности проводить с Лизой несколько дней в месяц…

— Нет!

— Пожалуйста, будь благоразумна. Аманда — моя дочь. Хорошо, я поступил неправильно, что влюбился в Лизу. Я поступил неправильно, что стал отцом Аманды. Но это же случилось! Теперь ничего не изменишь. Видит Бог, так случается часто, так бывало раньше и так будет впредь. Не понимаю, почему мы не можем приспособиться к этой ситуации.

— Говоря другими словами, ты хочешь иметь две семьи?

— Думаю… да.

Она повернулась к зеркалу, глядя на свое отражение. На глаза у нее навернулись слезы. Он положил руку на ее плечо и слегка погладил.

— Пожалуйста, — прошептал он, — если правда, что ты меня любишь, то и я полюблю тебя. В каком-то смысле ко мне уже пришла эта любовь, потому что ты подарила мне Генри.

Она медленно подняла свою ладонь и накрыла ею его руку.

— О, Адам, — сказала она, — единственное, чего мне действительно хочется от тебя, это чтобы ты любил меня. Если только это станет возможным.

Он опустил руки, просунул их ей под мышки и поднял ее. Потом обнял и, прижав к своему сильному, мускулистому телу, страстно поцеловал.

— А как, — прошептал он, — относительно моей индийской крови?

Она слегка улыбнулась.

— Мне всегда ужасно нравились специи.

Он поднял ее на руки и отнес на кровать.

— Йи-вау! Война! Йи-вау!

Восемнадцатилетний Зах Карр мчался галопом по обсаженной деревьями въездной дороге плантации «Феарвью», размахивая шляпой и завывая подобно привидению с погоста. Шарлотта Уитни, заслышав шум, поторопилась выйти на белую веранду.

— Началась война, Шарлотта, — крикнул Зах. — Генерал Боргард открыл огонь по форту Самтер! Мы поколотим этих дрянных янки, заставим их просить у нас пощады!

— Да, я слышала об этом.

Это происходило в пятницу, 12 апреля 1861 года. Зах соскочил со своего коня и бегом влетел на веранду.

— Что-нибудь не так? — спросил он. — Не замечаю в тебе радостного возбуждения.

— Я думаю о Клейтоне. Гадаю, станет ли он воевать теперь, — когда война фактически у нашего порога.

— Клейтон? Конечно, он будет воевать.

— Не будь чересчур в этом уверен. Ты не читал его писем. Эти ребята-северяне в Принстоне заморочили его голову всякими идеями и совсем его запутали. Он даже написал мне, что совсем не уверен, что стоит бороться за сохранение рабства. Можешь себе представить, чтобы такое сказал юноша — южанин? Конечно, я не посмела передать папе, что Клейтон проявляет нерешительность в своей приверженности нашему великому делу. Если бы папа узнал об этом, он бы наверняка пришел в ярость и заставил бы меня отказаться от помолвки с Клейтоном. Но, Зах, я так влюбилась… Ах, все так перепуталось.

Зах взял свою будущую невестку за руку.

— Шарлотта, дорогая, не забивай свою милую головку мыслями о Клейтоне. Я знаю своего брата. Когда папа позовет его домой, то из его головы тут же вылетит вся эта северная чушь и он будет драться за Виргинию. Ведь наша семья живет здесь аж с 1691 года. Против этого он не попрет. Вот увидишь. Клейтон настоящий сторонник южан, и храбрее его не бывает.

Шарлотта задумчиво улыбнулась.

— Надеюсь, что ты прав.

Кризис обострился из-за того, что в президенты выбрали относительно малоизвестного человека — Авраама Линкольна. И хотя лично Линкольн всегда ненавидел рабство, но раньше он проявлял осторожность, не выступая с нападками на эту социальную организацию из-за боязни, что подтолкнет южные штаты к сепаратизму. Несмотря на эту тактику, он стал олицетворять в глазах рабовладельцев руководство антирабскими настроениями Севера, а заодно и все остальное, что они ненавидели на Севере. Поняв, что контроль над федеральным правительством теперь ускользнул из рук экономических кругов Юга, возможно, навсегда, Южная Каролина вскоре после выборов приняла законопроект об отделении от Федерального союза. Из-за больших расстояний, которые надо было преодолевать во время национальных выборов на допотопных средствах передвижения, произошла пятимесячная заминка между самими выборами нового президента и его фактическим вступлением в должность. Поэтому в течение пяти очень важных месяцев страна двигалась по инерции под руководством нерешительного президента Буканана, сочувствовавшего южанам.

Поэтому, когда 4 марта 1861 года Линкольн принял присягу, вступив в должность, события стали развиваться с головокружительной быстротой. В южных штатах имелась федеральная собственность. Одним из видов такой собственности и был форт Самтер на острове в Чарльстонской бухте. Когда Вашингтон попытался отправить снаряжение в Самтер, генерал Боргард потребовал, чтобы форт сдался южанам. После отказа коменданта, майора Андерсона, генерал открыл огонь из своих батарей по форту, тем самым начав самую кровавую войну в истории Америки. Каждый четвертый из принявших в ней участие так и не дожил до ее исхода.