— Слушаю, хозяйка, — поклонился он.

— Чарльз, я бы хотела посмотреть помещения, в которых живут рабы.

Старик удивился.

— Пожалуйста, хозяйка.

— Попросите Мозеса проводить меня.

— Слушаюсь, хозяйка, — дворецкий старался не показывать своего неодобрения.

Через несколько минут в зал вошел Мозес. Лиза уже убедилась, что многочисленные домашние слуги неплохо содержались: на Чарльзе был вполне приличный черный фрак, Дулси носила черное платье с белым фартуком и капотом, слуги-подростки — голубые и желтые ливреи, что придавало им вид лакеев восемнадцатого столетия. Мозес, когда на нем была форма кучера, выглядел весьма солидно в черной шляпе, светло-зеленой ливрее, коричневых брюках и начищенных башмаках. Было ясно, что Джек стремился к показухе, внешнему блеску. Но сейчас Лиза увидела красивого кучера в обычной одежде полевого работника, которые иногда мелькали перед ее окном. На нем были домотканые штаны, подпоясанные веревкой, и ветхая рубашка, порванная в нескольких местах. Он надел грубые сандалии на босу ногу. Дождь прекратился, похолодало, но никакой теплой одежды, чтобы согреться, на нем не было. В руках он комкал ветхую коричневую шляпу.

— Хозяйка хочет посмотреть помещения рабов? — спросил он, глядя на нее взглядом, которого она не понимала.

— Да, пожалуйста.

— Зачем?

Вопрос удивил ее.

— Потому что это часть поместья, и я хочу осмотреть и ее.

— Знает ли об этом масса?

Она вся напряглась.

— Это тебя не касается.

— Простите меня, хозяйка, но масса сегодня утром велел мне докладывать ему обо всем, что вы попросите меня сделать. Вы вчера видели, как масса обращается со мной. Надеюсь, что вы не хотите, чтобы у меня возникли неприятности с масса.

Ее глаза засверкали от досады.

— Мой муж в настоящий момент спит, так как слишком много выпил. Ну, если хочешь, пойди на второй этаж, разбуди его и скажи, что я, в конце концов, хозяйка этой плантации, попросила тебя показать мне помещения рабов. А я подожду здесь, пока ты это сделаешь.

Он смотрел на нее с удивлением. Потом сказал:

— Значит, хозяйка хочет, чтобы он опять побил меня тростью?

Она отступила.

— Нет, конечно, нет. И об этом я тоже хотела поговорить с тобой. Я хочу извиниться за то, как мой муж поступил вчера с тобой. Думаю, что в каком-то смысле это была и моя вина.

— Почему так, хозяйка?

— Я… попросила его выкупить твою жену и сына.

Его глаза расширились.

— Вы сделали это? — прошептал он.

— Да. Видишь ли, я попала в совершенно незнакомый мне мир и… ну, меня потрясло, что он разбил твою семью. Считаю, что он поступил возмутительно, и хочу, чтобы ты знал, что я сделаю все возможное, чтобы убедить мужа воссоединить ее.

Оцепенев, он молча глазел на нее почти целую минуту. Потом приблизился к ней и взял ее за правую руку. Он поднял ее и на мгновение прислонил к своей щеке. Она почувствовала на своих пальцах его слезы.

— Первый раз белый человек сказал мне такую вещь, — прошептал он. Потом отпустил ее руку. Взглянув на нее, он повернулся и вышел из комнаты.

Лизу так поразил его поступок, что на некоторое время она совсем забыла, что хотела осмотреть помещения рабов. Она могла думать только об Адаме. Она вспомнила, как сестра дразнила ее, говоря о запахах Адама. Но Адам порождал только два вида запахов: запах перегревшейся страсти, когда делил с ней минуты близости, и запах щелочного мыла, когда надевал свежее белье.

От Мозеса тоже исходил запах щелочного мыла.

В это время в дверях центрального зала появился мужчина довольно мрачного вида. Отросшая щетина на его длинном лице свидетельствовала о том, что он несколько дней не брился, поросячьи глазки походили на бусинки. На нем был черный сюртук и коричневые брюки, в левой руке он сжимал черную шляпу. Длинные черные волосы казались грязными. Лиза решила, что ему лет сорок.

— Добрый день, мадам, — негромко поздоровался он, произнося слова нараспев. — Чарльз сказал мне, что вы хотите осмотреть помещения рабов. Я — мистер Дункан, надсмотрщик, мадам, и буду рад организовать для вас такую экскурсию. Прошу прощения, мадам, но, возможно, не следует белой даме ходить без кавалера по этим местам, если вы понимаете, что я хочу этим сказать.

— Нет, не понимаю.

Он зловеще улыбнулся.

— Мы же не хотим создавать неприятности для негров, если вы понимаете, что я имею в виду.

Она нахмурилась от досады. В этом человеке сквозила хватка, которая ей сразу же не понравилась, хотя она и понимала, что надсмотрщики вряд ли бывают приятными людьми. И вдруг ей стала понятна мерзость всей этой системы. Ей расхотелось не только видеть, но даже и думать о рабах.

— Я попрошу мужа, чтобы он показал мне это в другой раз, — резко сказала она.

— Очень хорошо, мадам. И добро пожаловать на плантацию «Эльвира».

— Спасибо.

Она попыталась выбросить из свой головы мысли о рабстве, но ей не давало покоя ощущение теплых слез Мозеса на своих пальцах.


На следующей неделе Лиза узнала, что и среди рабов существует настоящая иерархия, на верху лестницы которой находятся домашние слуги, полевые же работники — в самом низу. Домашняя прислуга жила в небольших, симпатичных кирпичных коттеджах по другую сторону огороженного забором сада. Из основного дома их было не видно, хотя они стояли поблизости от особняка. Полевые работники жили в полумиле, в специальном «квартале», в своей деревне трущоб. Продукты для этого квартала отмерялись мистером Дунканом, и он использовал это средство, чтобы держать в узде жильцов квартала. А за питание домашней прислуги отвечала тетушка Лида, жена Чарльза, кухарка. В соответствии со своим положением Чарльз, Лида и Дулси жили в лучших коттеджах. Коттедж Мозеса находился чуть подальше. Джек милостиво разрешил ему продолжать жить в нем одному, после того как продал его жену и сына плантатору в Кентукки.

Лиза убедилась также в том, что высказывания Джека относительно экономической стороны рабства соответствовали действительности. Рабство давало огромный экономический эффект, что отчасти и объясняло отчаянную приверженность к нему южан. Сам факт, что только немногие, вроде Клемми, усматривали в этой системе моральное уродство, приводил Лизу в отчаяние из-за невозможности улучшить положение рабов Джека. Более того, если не считать Мозеса, который весь кипел от еле скрываемого возмущения, казалось, что остальные рабы смирились с условиями своей жизни. Лиза просто диву давалась такому их поведению, пока не подумала о мистере Дункане и постоянно висевшей над ними угрозе физической расправы. Она начала понимать, что для большинства зависимых людей, несколько поколений предков которых прожили жизнь рабами, не существовало никакой альтернативы. И поскольку хозяева особенно заботились о том, чтобы помешать рабам научиться читать, то единственные сведения о нарастающей силе аболиционистского движения на Севере передавались устно, так что даже в лучшем случае они были отрывочными. Но Лиза должна была признать, что еще большее коварство заключалось в том, что бесчисленное количество слуг в доме и на полях придавало здешней жизни несомненное удобство. И когда Джек не напивался или не защищал «особую организацию общества», он неизменно проявлял к ней внимание и доброту. Было видно, что он все еще безумно в нее влюблен. Лиза стала сомневаться в реальности своего «рыцарского» плана. В общем-то значительно проще было просто плыть с комфортом по течению в этом мире, где даже негры не выглядели чересчур несчастными, во всяком случае, на первый взгляд.

Но однажды, как раз перед обедом, на восьмой день ее пребывания на плантации «Эльвира», Чарльз принес Джеку почту в гостиную, и ее комфортабельный мирок был разрушен.

— Саманта умерла, — сказал Джек, просмотрев письмо.

— Кто такая Саманта? — спросила Лиза, сидевшая на диване с вышиванием.

— Жена Мозеса. Пришло письмо от Карла Дуркенса, плантатора в Кентукки, которому я продал ее. Она скончалась при родах. Вот видишь, даже если бы я их опять выкупил, как ты просила, это не принесло бы Мозесу ничего хорошего.

Лиза отложила в сторону вышивание, как всегда удивленная равнодушием Джека к судьбе рабов.

— Какой ужас! Потерять жену и ребенка…

— Ребенок был не от Мозеса, — пояснил Джек, бросая письмо в корзину для мусора. — Дуркенс случил ее.

— Что ты хочешь сказать?

— Ягодка, ты никак не можешь запомнить, что рабы стоят денег. Многие владельцы устраивают случку для своих рабов, чтобы потом продавать выросших детей.

— Какое варварство! — воскликнула Лиза.

Джек холодно взглянул на нее.

— Да, я никак не могу запомнить твоих деликатных моралистских сантиментов, дорогая моя. Как бы там ни было, мы больше не будем говорить об этом. И ничего не скажем Мозесу.

— Ты намерен не говорить ему об этом?

— А зачем мне делать это? Мозес — потенциальный бузотер, и пока я буду использовать его семью в качестве приманки, смогу держать его в узде. А как только он узнает о смерти жены, то морковка, которой я его контролирую, уменьшится вдвое.

— Но, Джек, это же очень жестоко!

Джек подошел и наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Потом улыбнулся.

— Ну, ягодка, мы не станем затевать очередную свару из-за черных, верно? Я думал, что ты уже выкинула из своей милой головки весь аболиционистский мусор.

— Это не имеет отношения к аболиционизму. Сказать ему об этом велит простое человеческое приличие.

Он медленно покачал головой.

— Ягодка, ты все еще до конца не поняла. Они же не люди. Ну, будет, пошли обедать. Умираю от голода. А после обеда я с Бенсонами отправляюсь на охоту.