Она открыла глаза, постепенно привыкая к темноте. Люк приподнял голову, наблюдая за ней, но прочесть выражение его лица не было никакой возможности. Зато она представляла, как он выглядит. Решительный. Торжествующий. Опасно эротичный.

— Нет, — ответил Люк. — Слишком поздно.

— Ты дашь мне уйти?

— Нет.

Она попыталась сесть, но его рука обвила ее талию, и обнаженные тела соприкоснулись. Он толкнул ее на кровать. Она упала и уставилась в темноту. В черную, как грех, душу Люка Бардела.

— Пожалуйста, — взмолилась она, нарушив данный себе зарок.

— Нет, — повторил он. И поцеловал ее.

Глава 15

А ведь ей это не по вкусу, подумал Люк, обрабатывая ее рот. И его она презирает. Останься у него хоть капля порядочности, он бы позволил ей одеться, усадил на пассажирское сиденье и отвез к машине. Он мог бы убедить Старейшин послать ей чек — черт, да он мог бы дать ей денег из своего личного запаса. Это заткнуло бы ей рот, удалило ее из его жизни и было бы добрым, великодушным поступком.

Разумеется, никакой порядочности давно не осталось. Вид ее бледного, тоненького тела не должен был вызвать ни малейшего возбуждения, но, с другой стороны, он никогда не отличался благоразумием, когда дело касалось Рэчел Коннери. Что само по себе можно считать предостережением.

Но ему надоело быть благоразумным. Осторожным. Если Кальвин не сможет прикрыть его, если Старейшины обнаружат, что он вовсе не в духовном уединении, придется смириться с последствиями. Денег у него много, они припрятаны в разных местах, их легко забрать. К несчастью, он хорошо знает, как быстро они тают. Неплохо бы подождать, пока их не будет по крайней мере вдвое больше, а уж потом смыться.

Но ореол святого действует на нервы. Ему снова хотелось быть плохим, эгоистичным, грешным и похотливым. Вот как сейчас.

У нее железные челюсти, и она держит их крепко сжатыми. Пусть. Принуждать он не станет. Снаружи неистовствует буря, нанося удар за ударом по старенькому фургону. Внутри темно и тепло. Пахнет дождем и мокрой землей, пахнет ею и им, а еще сексом — куда спешить?

Люк стал легонько покусывать ее нижнюю губу.

— Ты слишком худая.

Этого хватило, чтобы заставить ее открыть рот.

— Если ты думаешь возбудить меня такими критическими замечаниями, то, наверно, растерял все свои навыки.

Он коснулся рта кончиками пальцев, мягко, чтобы не напугать ее.

— Поверь мне, если говорить большинству женщин, что они слишком худые, то они до конца жизни будут твоими рабами.

— Ты этого хочешь от меня? — прозвучал язвительный ответ. Она все еще борется. Это хорошо.

— Рабыня на одну ночь вполне сойдет. — Губы у нее оказались удивительно мягкими. Обычно Рэчел держит их плотно сжатыми, но в темноте, обнаженная, она более уязвима.

Он коснулся этих губ легчайшим поцелуем, таким коротким, что у нее не было времени отреагировать. Поцеловал веки, ощутив, как они затрепетали; прикоснулся к мягкой коже виска. Почувствовал, как сильнейшее напряжение рябью прошло по ее телу, и мысленно улыбнулся. Нелегкая задача — какое удовольствие! Замечательно.

Губы его спустились вниз по ее лицу, к подбородку. Еще ниже…

— Я думал, мне придется силой стаскивать с тебя одежду, — пробормотал он в душистую нежность ее кожи. — С чего это ты решила облегчить мне задачу?

— Хочу, чтобы это как можно скорее закончилось, — угрюмо отозвалась она.

Интересно, подумал Люк, чувствует ли она его улыбку на своей коже.

— В душе я южный парень, детка, — промурлыкал он. — Обстоятельный, неторопливый.

Вновь дрожь пробежала по ее телу, и он узнал страх.

Люк поцеловал ямочку у горла, попробовав на вкус ее пульс.

— Не волнуйся, — сказал он. — Тебе понравится. Или именно этого ты и боишься?

— Я тебя не боюсь.

— Это новость. Пять минут назад ты говорила, что боишься.

— Ты собираешься трахать меня или спорить со мной?

Грубое слово прозвучало так странно в ее устах. Он сомневался, что она когда-нибудь использовала его в этом смысле. Но, с другой стороны, он сомневался, что она много занималась тем, что оно означает.

Он наклонился, навис над ней.

— Собираюсь. Не сомневайся. Именно трахать. Медленно, страстно, роскошно. А теперь почему бы тебе не открыть ротик и не перестать сопротивляться?

Она еще напряглась, когда он поцеловал ее, затем расслабилась, опустилась на смятую кровать. Снова жертвенная девственница, подумал он, скользнув ладонью под коротко стриженные волосы.

Он целовал ее и раньше, одурманенную, в полубессознательном состоянии, и тогда она была более отзывчивой. Теперь она лежала под его поцелуями, всем видом давая знать, что он не в силах ее возбудить.

Откуда ей знать, что она состязается с мастером своего дела.

Он поймал ее нижнюю губу и мягко прикусил. Коротко. Интересно, заводится ли она от боли? Надо надеяться, что нет — он не в настроении для этого конкретного выверта. Если единственный способ возбудить ее — это сделать больно, он, возможно, и изменит свое мнение.

— Не надо. — Это прозвучало как тихая, отчаянная мольба.

— Тогда поцелуй меня.

Она поцеловала. По крайней мере, попыталась. Встретила его рот с неумелой силой, ударившись о него, и стиснула зубы от яростных усилий.

— Не так, — проговорил он. — Вот так. — И поцеловал легко, соблазнительно, мягко покусывая ее рот до тех пор, пока она не начала подражать ему, потянувшись к его губам, прильнув на короткий, дразнящий момент.

Он мог сказать, в какое именно мгновение все изменилось. Когда медленное, предательское тепло стало закрадываться под ее оборонительные укрепления. Он сомневался, что она поняла это — слишком была сосредоточена на поцелуе, — что узнала пробежавший по коже предательский трепет, эту странную, нерешительную приостановку дыхания.

Она способная ученица. С ним, по крайней мере. Внезапный порыв ветра ударил в трейлер, сотрясая его, и она испуганно вскрикнула, отпустила матрац и обхватила его за шею в неожиданной панике. Прикосновение к горячей влажной коже оказалось, должно быть, таким же ужасающим, что не успела она дотронуться до него, как руки ее снова упали на постель, и она отвернула голову, уклоняясь от его рта.

Он не возражал. Ему уже удалось добиться от нее первого отклика. Можно еще подождать.

— Знаешь, — пробормотал он, рисуя ладонью легкие, случайные узоры на ее руке, — возможно, мне надо было просто напоить тебя. Тогда ты б забыла, что ненавидишь секс.

— Я уже пыталась. — Голос ее был ровным и неуступчивым в темноте, и он мог подумать, что выдумал тот короткий проблеск реакции. Да только он не из тех, кто выдумывает такое.

— Правда? — Ладонь его скользнула к плечу, потом снова вниз в медленной, нежной ласке.

— Хочешь верь, хочешь нет, но были и другие мужчины, с которыми я действительно хотела переспать.

— Милый эвфемизм.

— Иди к черту.

— Угу. — Она злилась все больше и больше, но это отвлекало ее от страха. Когда она злится, то забывает, что фригидна.

— Означает ли это, что ты хочешь спать со мной? — спросил он, придвигая ноги ближе. Он сто раз пожалел, что не снял джинсы — не хотел ее напугать.

— Ни за что на свете.

— Не волнуйся, — он приблизил рот к ее уху, — ты будешь слишком занята, чтобы спать.

В ушах у нее были крошечные золотые «гвоздики». Дорогие, подумал он, легонько укусив. Она беспокойно поерзала, мертвой хваткой стискивая смятые простыни.

— Не мог бы ты ускорить это?

— Зачем? Опаздываешь на самолет или еще куда? — Она хорошо пахнет. Больше, чем хорошо, просто восхитительно. Мылом, духами и возбуждением. Ее запах смешивался с влажным воздухом, и он подумал, что ее желание может сбыться, если он не сделает глубокий вдох и не притормозит.

— Как только доберусь до своей машины…

— Что ж, киска, — прошептал он ей в шею, — мы никуда не едем в эту бурю, так что привыкай. Просто лежи и думай об Англии.

Она издала какой-то странный звук. Если б это был кто-то другой, Люк мог бы подумать, что это смех, но Рэчел Коннери, насколько он мог судить, совершенно лишена чувства юмора.

Он всегда хорошо видел в темноте. Какое у нее мученическое лицо. Бледная кожа, дрожащий рот, глаза, крепко зажмуренные от ужасов, которые вот-вот придется вынести. У него даже возник соблазн поскорее покончить со всем этим.

Если бы в голове у него не было важного плана, именно так бы он и поступил. Но просто овладеть Рэчел Коннери недостаточно. Ему надо поработить ее тело и душу, а это требует чуть больших усилий.

Он положил ладони на ее маленькие груди, накрывая их, и она нервно дернулась, потом снова легла, стиснув зубы. Он был прав, она слишком худая. Если б нарастить чуть больше мяса на эти кости, грудь стала бы пышнее и округлее. Ему хотелось бы увидеть ее такой. Пухленькой и бойкой. Это казалось немыслимым для тощей, рассерженной женщины, лежащей в его постели, но он все равно смог представить такое.

— Перевернись на живот.

Поторопился. Она быстро села и оттолкнула его от себя.

— Я передумала. Я ухожу отсюда.

— Ты остаешься. — Он толкнул ее назад на кровать, позволив себе легкое удовольствие пустить в ход силу.

Гнев прогнал ее страх.

— Если не дашь уйти, это будет изнасилование.

Он положил ладони ей на плечи, пригвоздив к матрацу.

— Так умоляй меня.

Снаружи раскат грома сотряс старый фургон. Она взглянула на него, от вызова не осталось и следа.

— Пожалуйста, не надо.

— Прости, — отозвался он, накрывая ее тело своим и удерживая ее. — Поздно. Слишком поздно поворачивать назад.