Барбара Картленд - Благоуханье роз

Царь Александр Второй ненавидел войну, но императрица хотела вновь сделать Константинополь величайшим городом христианского мира.

Россия лелеяла давнюю мечту открыть Дарданеллы для своих кораблей.

В 1875 Сербия объявила войну Турции, и тысячи русских добровольцев устремились в Белград.

После восстания в Болгарии начались репрессии со стороны турков, которые британский дипломат охарактеризовал как самое ужасное преступление века!

Лидер английской оппозиции, Гладстон, произносил по этому поводу пламенные речи, но премьер-министр, лорд Биконсфилд, понимал, что единственная страна, которой русские будут опасаться, двигаясь на Константинополь, это Англия.

Под давлением своего брата, великого князя Николая, а также императрицы, царь наконец объявил о начале военных действий против Турции. Это было весной 1877 года, когда и начинается эта история.

Произошло то, что маркиз называл «демонстрацией силы».

Конфликт продолжался девять месяцев, и благодаря британскому вмешательству русским не удалось взять Константинополь и они лишились доступа к Средиземноморью, который надеялись получить через Болгарию.

Лорд Биконсфилд с торжеством докладывал королеве Виктории:

— Князь Горчаков говорит: «Мы пожертвовали сотней тысяч отборных солдат и сотней миллионов фунтов ни за что!»

Когда в 1977 году я была в Куско, там оставалось еще много прекрасных картин XVII столетия, которые выгорали на солнце, вываливались из рам и постепенно сгнивали, потому что никому до них не было дела.

«Мадонна в беседке из роз» Лохнера сейчас находится в Лувре, в Париже.

1877

Николь шла через сад, думая о том, какой у них все же красивый дом.

Кингз-Кип принадлежал Танкомбам еще со времен Генриха VIII.

Королеве Елизавете он служил охотничьим домиком.

В этом доме жила история и витали призраки прошлого.

Неудивительно, подумала Николь, что брат любит его больше всего на свете.

Она часто говорила ему смеясь:

— Твоя жена, если ты когда-нибудь женишься, будет отчаянно ревновать тебя к Кингз-Кип.

— Это мое! — отвечал он упрямо. — Мое, и никто у меня его не отнимет!

Он говорил так с тех самых пор, как был еще совсем маленьким мальчиком.

И все же сейчас Николь не могла без содрогания вспоминать о том, что именно он сделал ради того, чтобы сохранить Кингз-Кип.

Она с тревогой гадала, что сообщит ей брат, когда вернется.

— Так больше продолжаться не может! — И произнесла она вслух.

При этом Николь посмотрела на дом — ее слова, по существу, были молитвой, которую она вознесла матери.

Николь надеялась, что мать лучше, чем отец, поймет, насколько опасно поведение ее сына.

Во всяком случае, она способна была понять.

Для Джимми было сущим мучением наблюдать, как разваливается Кингз-Кип, но ему не хватало денег, чтобы восстановить его прежнюю красоту и совершенство.

Сэр Джеймс Танкомб был десятым баронетом и чрезвычайно гордился своим происхождением.

Николь часто казалось, что, если бы у Джеймса отняли Кингз-Кип, он умер бы от разрыва сердца.

У них было очень немного слуг, и Николь приходилось помогать им с утра и до вечера.

Орлиный глаз Джеймса способен был разглядеть малейшую пылинку, побитую полировку на мебели, крошечную дырочку на роскошных старинных гобеленах.

Любое повреждение причиняло ему такую же боль, как рана на собственном теле.

Сегодня утром Николь тщательно осмотрела все комнаты, чтобы удостовериться, что он не отыщет никаких изъянов.

Она хорошо помнила страдание в его глазах, когда год назад обвалился потолок в одной из спален.

После этого им пришлось жить почти впроголодь, чтобы выкроить деньги на ремонт.

И тогда Джимми, как она называла своего брата, сказал:

— Так больше продолжаться не может — и я точно знаю, что собираюсь делать!

— Что же? — спросила Николь. Она не надеялась, что в голову ему пришла какая-то действительно полезная мысль.

Всего неделю назад один из их родственников высказался достаточно резко:

— Все бесполезно, Джеймс. Я не в состоянии больше помогать вам, и лучшее, что вы можете сделать, это продать Кингз-Кип. В конце концов, это всего только дом!

Николь помнила ярость, вспыхнувшую в глазах брата.

Она знала, что Кингз-Кип для него не просто дом.

Кингз-Кип был для Джимми всем, чем он дорожил.

Только Кингз-Кип имел для него значение, только Кингз-Кип дарил ему душевный покой.

Николь не забыла, как счастлив был Джимми, когда вернулся из колледжа.

— Я дома? Я дома! — восклицал он. И в самом деле — в колледже он скучал не по матери, не по отцу. Только по Кингз-Кип.

Николь надеялась, что родители никогда не узнают, как она была потрясена, узнав, что он собирается делать.

Взяв с собой Николь, он поехал к их старенькой тетушке.

Она тоже носила фамилию Танкомб, пока не вышла замуж за лорда Хартли.

Теперь тетушка овдовела и была очень богата.

Николь считала крайне маловероятным, что Джимми выпросит у нее хоть пенни, но не сомневалась, что именно такова цель их визита.

Они долго ехали по пыльным холмам и очень устали. Всю дорогу Николь жалела о том, что они не остались дома.

Джимми рассчитывал, что они заночуют у тетушки, и Николь знала, что он надеется уговорить ее дать ему денег на ремонт.

Надо было срочно перекладывать крышу.

Кроме того, многие стекла нуждались в замене, а пол в нескольких комнатах вспучился.

Паркет тоже необходимо было переложить заново и заменить прогнившие лаги.

Николь предвидела, что брата ждет большое разочарование.

Его обаяние, перед которым не могли устоять большинство женщин, будет впустую потрачено на тетю Алису.

Поэтому она осторожно сказала:

— Ты знаешь, милый Джимми, что тетя Алиса довольно скупа, и в последний раз, когда мы у нее были, нянюшка жаловалась, что она держит слуг на голодном пайке.

— Знаю, — ответил Джимми.

— Она никогда не подавала милостыни, и нянюшка говорит, что ей даже жалко цветов, которые она кладет на могилу мужа.

Джимми засмеялся.

— Я думал, что слышал уже все истории ее скупердяйстве, но это что-то новенькое?

— И ты действительно думаешь, — поинтересовалась Николь, — что она станет слушать тебя, если ты попросишь у нее денег на восстановление Кингз-Кип?

— Я не собираюсь просить у нее ни пенни! — ответил ее брат.

Николь удивленно уставилась на него.

— Не собираешься? — воскликнула она. — Тогда зачем нам у нее оставаться?

— Я скажу тебе позже, — уклончиво сказал Джимми.

Наконец они подъехали к большому, но довольно уродливому зданию.

Вокруг был разбит сад, за которым начинался лес.

Сад пребывал в запустении: леди Хартли жалела денег, чтобы нанять побольше садовников.

Проходя через парадное, Николь заметила, что ливрея дворецкого основательно поизносилась.

Даже гарусный жилет лакея был весь в прорехах.

«Не могу понять, — сказала она себе, — почему Джимми настаивал на приезде в это гнетущее место».

Тетя встретила их в гостиной.

— Ах, вот и вы! — воскликнула она. — Я, конечно, рада вас видеть, но теперь у слуг прибавится работы.

— Мы слишком давно у вас не были, — проговорил Джимми с одной из своих самых очаровательных улыбок. — Вы же знаете, тетя Алиса, что как глава семьи я должен поддерживать связь со всеми моими родственниками.

— Лично я считаю, что это пустая трата времени, — отрезала леди Хартли. — Но раз уж ты здесь, то, полагаю, хочешь стаканчик хереса?

— Это было бы весьма кстати после дорожной пыли, — кивнул Джимми.

Через минуту ему был подан бокал. Хереса едва бы хватило на пару глотков.

Николь, как особе еще слишком юной, не предлагалось ничего.

Она была ужасно измучена жаждой и потому обрадовалась, когда пришло время переодеваться к обеду: можно было напиться воды из бутылки на умывальнике.

За скудным обедом, состоявшим из тощего цыпленка, ей тоже не было предложено никаких напитков.

Джимми подали два бокала довольно безвкусного белого вина и маленькую рюмку портвейна.

Тем не менее, он был чрезвычайно любезен с леди Хартли и с увлечением рассказывал ей, как поживают другие родственники.

Он даже делал ей комплименты, что для Николь было совсем уж в новинку.

Тетя Алиса с подобающей скромностью их принимала.

Когда они перешли в гостиную, Джимми сказал:

— Я до сих пор не совсем хорошо представляю себе, тетя Алиса, сколько картин в вашей коллекции, и очень хотел бы взглянуть на ваше собрание табакерок.

— Я их не собирала, — ответила леди Хартли. — Твой дядя Эдвард потратил впустую уйму денег, покупая вещи, которые представляли интерес исключительно для него.

— Ну, меня они тоже интересуют! — воскликнул Джимми. — И, поскольку я здесь, мне хотелось бы воспользоваться возможностью посмотреть все сокровища дяди Эдварда.

— По-моему, у тебя хватает, как ты называешь это, «сокровищ» в Кингз-Кип! — недовольно фыркнула леди Хартли.

— Хороших вещей никогда не бывает много, — философски заметил Джимми.

С этими словами он встал и двинулся по гостиной.

Он смотрел на картины.

Потом он изучил собрание табакерок, стоящих в застекленных шкафах.

Наконец Джимми вышел из гостиной, объяснив, что хочет взглянуть на экспонаты в других комнатах, а леди Хартли принялась жаловаться Николь на то, как трудно в наше время найти хороших слуг.

Ее ужасала расточительность тех, кто предпочитал выбросить порванный лист бумаги, который можно было бы еще склеить.

Джимми отсутствовал довольно долго, и Николь терялась в догадках, что могло так заинтересовать его в этом безобразном доме.