Дрожа и качаясь, она держалась за спинку кресла. Она все еще стояла там, пытаясь стянуть вместе края разорванной блузки, когда дверь распахнулась, и вошел мальчик, неся с собой ведро, тряпки, щетки. Он остановился и посмотрел на нее.

– Тот мужчина! – задыхаясь, произнесла она. – Посмотри в коридор! Он ушел?

Мальчик покачал головой.

– Не понимай по-английски.

Она хотела благодарить его снова и снова, встать на колени перед ним. Он подумает, что она сошла с ума. Возможно, он так и подумал.

Дрожа от страха, но все же надеясь, что сможет удержаться на ногах, она надела жакет, взяла пальто, сумочку и перчатки; и потом, испугавшись спускаться по ступенькам, села снова. Что, если он поджидает ее в переулке? Ну, нет, она должна постараться думать логически; конечно, он не будет подкарауливать ее на улице, где она сможет закричать и позвать на помощь. Но, может, он снова попытается проникнуть к ней домой?

Телефон был у нее под рукой, но она так тряслась, что не могла удержать его. Она громко сказала себе:

– Я должна что-то придумать. Позвонить в полицию? Чтобы искать где-то мужчину в темном плаще среди тысяч мужчин в темных плащах на улицах Нью-Йорка? Абсурд! Позвонить Мартину? – Ее лицо болело, она чувствовала слабость, нужно было, чтобы кто-то подсказал ей, что делать. Как одинока она была без Джея! Затем внезапный ужас пронзил ее: что, если этот – этот тип направится к Джею домой? Глупая упрямая нянька примет его просто потому, что на нем дорогой плащ, и он выглядит, как джентльмен, не так ли? Она и дети могут оказаться дома одни. Или даже если и сам Джей будет, но ведь у этого типа может оказаться нож…

Сейчас дрожащие руки Дженни набирали номер телефона. Это был всего лишь предупреждающий звонок, и ничего больше, не мольба или объяснение, чего она не хотела. Предупреждающий звонок. Она хотела, чтобы это было ясно.

В квартире никто не отвечал. Когда она попыталась дозвониться в офис, автоответчик проинформировал ее, что офис закрыт до утра понедельника. Желает она что-нибудь сообщить? Нет. Едва ли можно оставить сообщение о том, что следует избегать мужчины с огромными желтыми зубами.

Потом она позвонила Мартину, застала его дома и все пересказала.

– Я уверена, что именно этот человек убил Джорджа, – пришла она к заключению. – Джордж был прав, зубы действительно огромные.

– Если убийца и не он, то ему наверняка известно, кто это сделал.

– Ну, он и так сказал много. Я думаю, не Фишер ли подстроил все с Джорджем?

– Я не знаю. Мы наблюдаем за ним очень пристально. Тут есть еще и другие дела в городе, я не могу говорить о них по телефону. В любом случае, будьте осторожны с телефоном, пока мы не удалим жучок. Я позабочусь об этом в понедельник. – Последовала пауза. – Я знаю, вы больше не участвуете в этом деле.

– Это правда. Я была отстранена. – Она почувствовала потребность оправдать себя. – Это не из-за профессиональной непригодности. Это глубоко личное.

– Ну, я так, собственно, и думал. Мне очень жаль. Вы весьма опытный профессионал.

Она ощутила, что при этих его словах у нее на глаза снова навертываются слезы, и поблагодарила его.

– Ну, хорошо, что вы не пострадали. Это самое главное. Но вы пережили такое потрясение, и я вам советую пойти домой, выпить глоток виски и отдохнуть.

Когда телефонный разговор закончился, страх снова прокрался в комнату. «Мне нужен кто-то, кто-нибудь еще, – подумала она. – Не друзья, которым ничего не известно обо всех этих делах. Не Джилл. Нельзя искать опоры у молодой девушки, нельзя пугать ее до смерти».

Но еще оставался Питер… И она позвонила в Уольдорф-Асторию.

Он казался удивленным и довольным.

– Ты едва застала меня. Я уже собирался идти на обед с несколькими друзьями, которые прилетели сегодня из Чикаго.

– Ох. – Эти слова совсем сразили ее. – Ох,– повторила она, вздыхая.

– Что случилось? Ты плачешь.

– Нет. Да. – И она снова разрыдалась и рассказала о происшедшем с ней.

– Боже мой! Ты сообщила в полицию?

– Нет. Он же ничего не сделал мне Что я смогу доказать?

– Это смешно. Для чего тогда полиция? Позвони прямо сейчас.

– Ты не понимаешь! Я каждый день сталкиваюсь с подобными вещами! К ним поступают тысячи звонков в минуту со всего города. Ты не знаешь. Они пальца о палец не ударят, если что-то чуть не случилось, но все-таки не случилось. И этот человек… исчез куда-то. – Она заговорила нерешительно. – И, кроме всего, я совершенно без сил.

– Я приеду прямо сейчас, – решительно сказал он. – Запри дверь офиса, пока я не приеду. Я попрошу машину подождать и отвезу тебя домой.

– Но у тебя же назначена встреча.

– К черту все это! Подожди меня там.

– Мой телефон прослушивался. Ты можешь представить? Он знал о Джилл. – Она сняла не только разорванную блузку, но также пиджак и юбку, все, что на ней было надето, словно это было осквернено; она никогда не наденет их снова. Сейчас она сидела в кресле, дрожащая и напряженная, замерзающая даже в своем толстом махровом халате.

– Господи, если бы я не нашла это письмо! Он был в такой ярости, такая странная спокойная ярость. Он ни разу не повысил голос. Это было жутко. Слава Богу, я нашла письмо, и, слава Богу, он поверил. – Она все говорила и никак не могла остановиться с тех пор, как Питер привез ее домой. Ее голос был нервным и высоким. – Это никак не укладывается в моей голове. Это девственная земля, Питер, она всегда была такой, с растущими на ней деревьями, с дикими животными и гусями, прилетающими туда из Канады. Девственная! – кричала она. – А потом приходят двуногие чудовища и начинают бороться за нее, разрывая друг друга на части или убивая за нее. Да, чудовища! Я видела достаточно, ты знаешь. В моей работе сталкиваешься не только со светлым и чистым, но, пока ты не пройдешь сквозь это сам, ты не поверишь, на что способны люди ради денег. Насилие, когда ты читаешь об этом, ничто, пока ты сам не становишься жертвой… О, я все еще чувствую его запах; ты можешь это понять, Питер? У него одеколон или крем после бритья, запах, который я узнаю снова; такой сладковатый запах, почти как корица. Если бы эти уборщики не пришли, – о, Господи, ты думаешь… ты думаешь, может быть, он убил бы меня потом? Или, быть может, только изуродовал мое лицо? Он что-то говорил о том, чтобы порезать его. Ты помнишь, был похожий случай? О, я никак не могу поверить, что это случилось со мной! Это что-то, о чем только читаешь в газетах или слушаешь по радио.

Обхватив руками колени, она сжалась в кресле и стала совсем маленькой. Сильный порыв ветра с дождем ударил в окно и испугал их так, что они оба оглянулись.

– Ничего, – успокоил ее Питер. – Это всего лишь порыв ветра, а наши окна выходят на север. – Он казался большим и спокойным. – Никто не войдет сюда, Дженни. Дверь закрыта. Я запер дверь на замок.

Она улыбнулась.

– Спасибо, ты прочитал мои мысли. – С ним она чувствовала себя в безопасности. Это было уже во второй раз. – Ты так добр ко мне, – сказала она.

Его брови сошлись вместе на переносице.

– Я никогда не думал, что доживу до того момента, чтобы услышать от тебя, что я был добр к тебе.

– Я не имела в виду тогда. Я говорю сейчас. Эти несколько последних дней и эта минута. Ты помог мне все преодолеть.

– Я останусь на всю ночь. Я не оставлю тебя одну. Она подняла глаза и встретила его обеспокоенный, сочувствующий взгляд. Он хотел было сказать что-то, потом закрыл рот, посмотрел в сторону и наконец заговорил:

– Я не говорил тебе полностью о той вине, которую я постоянно ощущал.

– Ты говорил, Питер. Не стоит ворошить все это еще раз. В этом нет необходимости.

Но он настаивал.

– Я должен был поехать за тобой, когда она родилась, независимо от того, хотела ты меня видеть или нет.

Когда она протестующе подняла руку, он продолжал упорствовать.

– Не останавливай меня. Да, я должен был. Я хочу, чтобы ты знала это. И я думал о ребенке. Но ты так ясно показала, что не хотела иметь ничего общего со мной…

Она вставила замечание, не желая больше слушать:

– Это правда. Я так сделала. Но что пользы сейчас…

– Только чтобы освободиться от этого. Может, это и эгоистично с моей стороны, я не знаю, но все кипит во мне, выплескивается через край при попытке забыть это или вычеркнуть из своей жизни, и я хочу, мне просто необходимо, Дженни, необходимо высказать все это.

«Все выплескивается наружу при попытке забыть или вычеркнуть». И она очень тихо сказала:

– Я думаю, после той боли, которую и я причинила тебе…

Он повернул свои руки ладонями вверх, как бы в горестном раздумье.

– Это царапина в сравнении с твоими ранами. Совершенно недостаточное оправдание, которое я придумал для себя, – то, что я был очень молод. Совершенно недостаточное.

Свет лампы падал на его склоненную голову и сцепленные руки. Было что-то знакомое в этой позе. У нее ушло несколько минут на то, чтобы припомнить, когда она видела его таким раньше. Среди всех расплывчатых, забытых образов один возник с неожиданной, почти шокирующей ясностью: в последнюю ночь перед ее отлетом на самолете в Небраску он сидел точно так же на краю кровати в грязном мотеле, глядя в телевизор.

– Дженни? Кажется, как будто и не было этих девятнадцати лет, правда? Я хочу сказать, что не чувствую отчужденности, которую я должен был чувствовать, как я думал раньше, а ты?

Она ускользнула от ответа, сказала лишь:

– Полагаю, что нет.

– Нам было хорошо вместе, пока все это длилось, правда? – В его голосе звучала какая-то надежда. Он ждал, что она согласится с ним.

– Это правда.

Она почувствовала, как ее охватывает печаль при упоминании об утрате. Чем же тогда была жизнь, как не цепью утрат и потерь? Что-то заставило Дженни протестовать против этого: в жизни должно быть нечто большее. Было и большее. Однако печаль оставалась.