Дженни показалось, что в голосе Джилл прозвучало восхищение; это взволновало ее, и, припомнив вдруг замечания Джилл во время их неудачного обеда о защите окружающей среды в Нью-Йорке, она ответила так же быстро.

– Это действительно самое главное из того, чем я занимаюсь, но я также выполняю кое-какую работу по охране окружающей среды. Именно сейчас я, можно сказать, в самом центре борьбы.

Внезапно появились страх и тревога: если она была в центре борьбы, она должна заниматься этим делом. Четыре дня прошло после смерти Джорджа. Наверняка пленка с записью уже у Мартина, и, может быть, у него появились какие-то версии по поводу смерти Джорджа. Почему она не получала от него никаких известий? Она со страхом подумала, что ей следовало бы поговорить с Артуром Вулфом или с тем, кто занял место Джорджа, а что еще она могла сделать в сложившихся обстоятельствах?

И она сказала глухим голосом, слова вырвались совершенно непроизвольно:

– Вчера был похоронен Джордж.

Изумленный Питер поинтересовался, кто был Джордж.

– Не бойтесь, я не потеряла рассудок, – сказала она. – Я просто подумала вслух.

Теперь вполне естественно для нее было объяснить все про Джорджа. Вот так, не называя имен других людей и места действия, Джейни начала рассказывать историю Грин-Марч.

Эти двое слушали завороженно. И самой Дженни казалось, что она рассказывала с такой страстью, словно это был случай из жизни ребенка или женщины, с кем обошлись несправедливо. Джилл и Питер, не произнеся ни слова, закончили еду, помогли убрать с маленького стола и взяли кофе с собой в гостиную, а Дженни продолжала говорить все это время.

– Я очень волнуюсь. Я считаю эту работу по сохранению природы очень важной, такой же важной, как моя работа по защите прав женщин. Если мы не остановим процесс уничтожения наших озер и гор ради выгоды, то женщин или для мужчин тоже не останется никаких прав, ведь так? Ох, если бы я была богатой, я бы покупала и покупала землю и отдавала ее под охрану государства! То место такое красивое, просто сердце начинает болеть при мысли о том, что они хотят с ним сделать.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – с возмущением подхватила Джилл. – Все газеты у нас дома постоянно сообщают о подобных делах, описывая множество судебных тяжб о сохранении земли и воды. Представляете, они вырубают кедры в Калифорнии? Деревья, которые росли тысячелетия? У меня кровь кипит от возмущения.

Питер всплеснул руками, словно ему пришла в голову новая идея.

– Я сижу здесь и вот о чем думаю: здорово было бы, если бы мы вместе могли провести лето где-нибудь на Западе, в Калифорнии, стране красных кедров, или даже в Санта-Фе, можно было бы нанять джип и попутешествовать. – Он взглянул на них обеих. – Может быть, это невозможно… Я не знаю. Я только подумал… – закончил он как-то тоскливо.

И Дженни подумала: «Ты слишком спешишь». Это так типично для Питера, но его побуждение было достойно похвалы, и было замечательно, что они действительно могли разговаривать все вместе сейчас, а не один на один друг с другом.

Это была не просто болтовня, а разговор по существу; и Дженни начала ощущать, как ее мускулы стали терять напряжение. Ее плечи расслабились, и она откинулась на спинку софы. Рука Джилл лежала рядом с ее рукой; было какое-то трогательное несоответствие между узкими, красивыми пальцами и яркими ногтями девочки и ее разумными речами.

– Разве можно поверить, что кто-то хочет построить торговый комплекс на полях сражений Гражданской войны? Ведь разрушают Аризонскую пустыню, там скоро ничего не останется… Послушай, Дженни, тебе нужно продолжать эту борьбу. Ты просто обязана. – Глаза Джилл возбужденно блестели.

Что-то шевельнулось внутри у Дженни, растущая гордость и самоуважение. События последних нескольких дней, ее поведение, ее провал – все это как-то унижало ее; так болезненно было чувствовать себя ничтожной, отвергнутой, какой-то маленькой в сравнении с этими двумя людьми. Сейчас она разговаривала с ними уверенно, и они слушали.

– Я буду продолжать вести эту борьбу, – повторила она, а потом пришлось добавить: – Хотя, может, именно эту я-то и должна буду оставить, но будут и другие битвы.

– А почему не эта? – спросил Питер.

– Есть целый ряд причин, долго объяснять.

– Ответь только на один вопрос: есть ли какая-нибудь опасность для тебя, если ты продолжишь эту борьбу?

– Нет, я так не считаю.

– Как ужасно все, что случилось с этим человеком в автомобиле. Тебе нужно быть осторожной, – предупредительно сказала Джилл.

«Девочка действительно тепло относится ко мне, – подумала Дженни, – это заметно по ее голосу, он звучит не фальшиво. Она просто так и думает».

– Я буду осторожной. – Она улыбнулась Джилл, думая, что всего несколько дней назад ей хотелось умереть. «Сейчас я не хочу. Мама потеряла всех во время гитлеровской оккупации и все же выжила, несмотря ни на что».

Джилл улыбнулась в ответ. У Питера было мирное, умиротворенное выражение на лице. В какое-то мгновение Дженни показалось, что они все трое как одна семья, отдыхающая спокойно вечером дома после хорошего обеда.

Такие странные повороты судьбы! Совсем недавно ее переполняло чувство праведного гнева, а сейчас она думала, как добр был Питер, как мила Джилл.

Джилл взглянула на свои часики.

– У меня завтра зачет по истории, и мне еще много нужно сделать сегодня вечером.

Дженни сразу встала.

– Конечно, Питер, ты не закажешь такси для нее?

– Я лучше провожу ее до общежития. – Он положил руки на плечи Дженни, повернув ее к себе. – Я хочу, чтобы ты знала: сегодня был чудесный вечер. Чудесный. – Его переполняли чувства. – Мы никогда не забудем его, никто из нас.

– Нет, – подхватила Джилл. Она колебалась некоторое время, прежде чем спокойно сказать: – Я очень сожалею, что причинила тебе столько беспокойства, Дженни. И я знаю, это все из-за меня.

Это была трогательная мольба о прощении. Гордое молодое лицо казалось таким, каким оно, должно быть, было в детстве, – печальным и угрюмым, с темными кругами под глазами и подвижными губами, то искривленными от гнева, то расплывающимися в улыбке. Кто из ее предков обладал такой изменчивой натурой?

– Ох, – отозвалась Дженни, намеренно неопределенно, – одной какой-то причины не бывает. Все уходит в прошлое.

– Но я все разрушила. Я знаю это. Я уже сказала Питеру.

– И я тоже внес свою долю, – грустно добавил он. Оставалось только согласиться, сколько себя ни вини, а ничего уже не вернешь. Здесь все были виноваты, каждый по-своему. Так что Дженни, махнув рукой и чувствуя, что надо что-то сказать, произнесла:

– Прошлого не вернешь. Джилл заговорила:

– Мне бы так хотелось остаться, ведь еще так много нужно сказать.

– Может быть, вы сможете встретиться вдвоем как-нибудь днем, – предложил Питер.

Джилл быстро откликнулась:

– Я могу завтра. У меня уроки заканчиваются в час. – Она торопилась. Она хотела укрепить новые отношения. – Мы могли бы пойти куда-нибудь. – В музей, Метрополитен. Мы можем все осмотреть и попить чаю.

Дженни собиралась идти на работу. Достаточно она уже скрывалась дома, залечивая свои раны, хватит. Дайна звонила ей и сообщала о делах. Она должна, к тому же, связаться с окружным прокурором. Ее удивляло, что она ничего не знала о деле.

Но в лице Джилл была такая мольба, еще один день ничего не решает.

– Хорошо. Мы встретимся у входа перед лестницей, если погода будет плохая.

Она слышала, как они спускались вниз, и подошла к окну посмотреть, как они выйдут из дома и пойдут к проспекту. И снова у нее возникло это странное чувство: «Мы связаны, соединены, мы принадлежим друг другу». Эта мысль пришла ей в голову и тут же исчезла. Но она продолжала смотреть, пока они не исчезли из виду.

Темно-синее небо нависло над городом; облака быстро проносились мимо, скрывая звезды. Завороженная движением на небе, она размышляла: «Нам нужно чаще смотреть вверх. Это умиротворяет и расставляет все по своим местам. По крайней мере, пока смотришь на небо». Она уже собиралась опустить жалюзи, когда что-то привлекло ее внимание. Мужчина стоял в свете уличного фонаря, глядя вверх на окна. Было абсурдно думать, что он смотрел именно на ее окна. Конечно. Он остановился, чтобы только поднять воротник своего пальто. Потом он пошел, направляясь к реке.

«Господи, опять мои нервы. Они совершенно расшатались, – подумала Дженни, – хочу я признать это или нет».

Она попыталась сосредоточить все свои мысли на Джилл, но часто отвлекалась. Они смотрели на египетские мумии, которым было четыре тысячи лет, муж с женой стояли вместе, она обвила рукой его за талию, а он обнял ее за плечи. Вечная любовь мужчины и женщины! Внезапно Дженни вспыхнула от возмущения, кровь прилила к ее щекам и застучала в висках так, что ей даже пришлось сделать усилие над собой, чтобы говорить спокойно.

– Ну, мы достаточно посмотрели? Мне бы хотелось где-нибудь посидеть и выпить чаю.

– Ты устала? Я заставила тебя ходить слишком много? – Девушка забеспокоилась; это было неподдельное беспокойство, как в тот первый вечер, когда она думала, что Дженни была близка к обмороку.

– Нет, нет, конечно, нет. Я же не инвалид. – Затем, пытаясь скрыть свое нетерпение, Дженни быстро добавила: – Ты так добра, Джилл.

– И ты тоже.

– Я стараюсь, – серьезно заметила Дженни.

– Нет, ты хорошая. Я знаю это, теперь я это лучше понимаю. Я действительно понимаю, и хочу, чтобы ты это знала, – ответила Джилл с такой же серьезностью.

Дженни заказала чай и смотрела на сидевших кругом людей. Если бы здесь было окно, то Джилл смотрела бы в него, подумала Дженни. «Я уже начинаю узнавать ее привычки, она любит играть с длинными цепочками; сегодня она надела две нитки ярко-оранжевых, покрытых глазурью бус, которые гладко скользят и звенят, стукаясь друг от друга»