Однако Джилл продолжала настаивать.

– А ваши записи здесь? – Я думала – ох, я так хочу знать, только знать! – И, осознав, что умоляюще сложила руки, она разжала их и продолжала уже более рассудительно: – Я надеялась, что вы поймете меня и сможете помочь.

– Но вы же должны были знать, доктор, – обратилась женщина к отцу. Она говорила с уважением, но как бы упрекая.

– Да, я знал. Но здесь своего рода психологическая потребность, с которой нельзя не считаться.

– Это просто любопытство, доктор.

– Я не согласен с вами. Это гораздо большее.

– Если бы мы удовлетворяли все такие запросы, то тогда обещания, которые были даны настоящим матерям, ничего бы не стоили, ведь так?

Во время этого диалога Джилл смотрела на стол. На нем стояла маленькая табличка. На ней можно было прочитать: Аманда Карч. Позади лежал длинный каталог. Совершенно ясно, что там должна быть запись и о ее рождении: внезапно она ощутила, как в ней поднимается злость. Здесь содержится правда о ее рождении, всего в нескольких метрах, а эта женщина, зная все и понимая, как Джилл страдает, отказывает ей. Но по какому праву? Эта мелкая бюрократка, эта самодовольная…

И, подавив свою злость, она спокойно спросила:

– А существуют какие-нибудь обстоятельства, при которых записи открывают?

– Очень редко. Вы должны доказать суду, что у вас веская причина, например, серьезная болезнь, которую трудно диагностировать и которая может оказаться наследственной, или сложная болезнь психического характера, которая может представлять опасность для окружающих. Очень в редких случаях.

– Понимаю.

– К вам все это не относится.

Джилл не ответила. Она снова нашла глазами каталог.

– Я бы посоветовала вам выбросить все это из головы. У вас, как сказал мне ваш отец, нет других забот. Вам повезло в жизни, не так ли?

– Да, – ответила Джилл.

Отец взял ее за руку, когда заговорил:

– Нужно сказать, мисс…

– Карч.

– Мисс Карч. Нужно сказать, мы ужасно разочарованы.

Женщина приподнялась, прощаясь с ними.

– Я понимаю, доктор Миллер. Но я могу только повторить вам снова, ради вашего собственного блага: оставьте все это. Это может превратиться в навязчивую идею и окончиться неврозом. Не губите вашу жизнь.

– Большое спасибо, – ответил отец.

По дороге в аэропорт отец вдруг остановил машину на обочине.

– Как ты думаешь, Джилл? Поедем домой? У тебя есть какие-нибудь соображения?

Чувствуя себя несчастной и переживая поражение, Джилл ответила вопросом на вопрос.

– Какие у меня могут быть соображения?

– Обратиться в суд.

– Ты же слышал, что она сказала об этом.

– Отговорки, – пробормотал отец. – Хотя, полагаю, она должна знать, что говорит.

– Нанять адвоката – это очень дорого, пап.

– Пусть это тебя не беспокоит. – Он завел машину. – Как только мы доберемся до дома, я пошлю запросы кое-куда. Сейчас давай немного перекусим. В самолете не очень-то наешься.

Был уже поздний вечер, когда самолет начал снижаться над Нью-Мехико. Горы отбрасывали длинные тени на красноватую землю. Для того, кто ничего не знал об этой земле, это была не более, чем просто необозримая гряда скал. Но для тех, кто хорошо знал ее, эти горы хранили следы древних цивилизаций. Внизу росли секвойи, покачивались на ветру сосны, и текла река. Джилл приподнялась и стала смотреть в окно, пытаясь различить знакомые места.

– Помнишь, как-то раз в воскресенье, когда мы поехали отдыхать, Джерри забыл бутылки с водой? – спросил отец. – Этот случай вспоминается мне в связи с делом о борьбе фермеров за право первоочередного водоснабжения. Кажется, они его выиграют. Что за чертовщина такая, отбирать воду у фермеров, чтобы снабжать модные курорты.

Джилл понимала, он пытался как-то отвлечь ее. Ее очень расстраивало, что отец так беспокоился из-за нее, и она быстро проговорила:

– Пап, не нужно пытаться развеселить меня. Я проиграла сегодня, но я не сломлена, и я не сдамся.

Через месяц или чуть больше отец получил ответы на свои запросы. Конечно, не было ни шанса выиграть это дело в суде. Адвокаты здесь, дома, как и в Небраске, были уверены в этом. Суду нужны веские основания, а у Джилл их не было.

Она относилась ко всему стоически. К тому времени она была принята в Барнардский колледж в Нью-Йорке, где надеялась разыскать одну из организаций, занимающихся проблемами усыновления, о которых где-то читала. Другие же добивались успеха, и у нее была надежда.

С некоторой горечью она вспоминала предостережения той строгой женщины в приюте для незамужних матерей. Она назвала поиски Джилл одержимостью. Пусть так, слово не хуже других, думала она.

Самые разнообразные чувства одолевали ее, когда она укладывала свои вещи: сожаление, что оставляет родной дом, радостное возбуждение в связи с предстоящей поездкой в Нью-Йорк, гордость за успешную сдачу экзаменов – и одержимость.

Офис организации находился в пристройке небольшого частного дома в маленьком городке неподалеку от Нью-Йорка. Сама служба размещалась в двух комнатах, в каждой из которых стояли только стол и ряды зеленых металлических каталожных ящиков.

– У нас маленькая группа, – сказала Эмма Данн. – Я на пенсии, раньше работала в одной из социальных служб, а теперь полностью ушла в эту работу. Я сама была удочерена, видишь ли. Мистер Рили – тоже в штате, другие же – добровольцы, среди них есть учителя, психологи, группа юристов, а некоторые просто добрые люди. Теперь садись и расскажи мне о себе.

Когда Джилл закончила свой рассказ, она кивнула.

– Что ж, начнем с начала. У тебя есть свидетельство о рождении? Я имею в виду, конечно, свидетельство, которое было выдано после того, как тебя удочерили.

– Оно дома.

– Нам оно понадобится, если ты не знаешь названия больницы и имени доктора.

– Я-то знаю, но он ничего не скажет, я уверена.

– Ты говорила, твой отец – врач. Не мог бы он встретиться с тем врачом? Иногда врачи идут друг другу навстречу.

Глупо, подумала Джилл. Это не сработает. Но согласилась, что попытаться все же стоит.

Когда она позвонила домой в тот вечер, отец согласился, и она знала, что он сделает все возможное. Через несколько дней он позвонил ей. Он был расстроен.

– Ничего не вышло, Джилл. Он старый человек, но еще практикует, и очень симпатичный. Но он не может нарушить закон. Он ясно дал мне это понять, и я не мог не признать его правоту. Я даже пожалел, что попросил его об этом.

– Спасибо, папа. Спасибо в любом случае.

– Все остальное в порядке, Джилл? Занимаешься усердно? Как развлекаешься?

– Да, все успеваю. Нью-Йорк замечательный город. У меня много друзей, мне здесь нравится, но я уже думаю о рождественских каникулах и о приезде домой.

– И мы тоже ждем – не дождемся тебя, дорогая. Нам так не хватает тебя.

Упоминание о рождественских каникулах навело ее на одну мысль. А что, если по пути домой снова заехать в Небраску? Попытаться самой встретиться с доктором? Может быть, удастся отыскать нянечку или секретаря. Решение было принято, и она обдумывала его в течение всего семестра.

И вот в один холодный день, когда высокий слой снега покрывал равнины на западе, она сидела уже за другим столом напротив седовласого, полуглухого старика. Освещенные окна здания, стоящего на другой стороне узкой улочки, несколько рассеивали сумрак этого вечера. Когда он закончил, очень вежливо и ясно повторив Джилл то, что он уже говорил ее отцу, то заметил:

– Вы смотрите на окна госпиталя, где вы родились. Совершенно удрученная, Джилл только кивнула.

– Я хотел бы помочь вам, если бы только смог, милая девушка. Я действительно хочу. Но, если бы я что-то сказал вам, это бы постоянно мучило меня. Я никогда не преступал закон, и я слишком стар, чтобы начать это делать сейчас.

– Сказать что-то, но что?

– Данные о вашем рождении. Когда ваш отец звонил и назвал мне дату вашего рождения, я посмотрел свои старые пыльные карточки. Я принял только одного ребенка в тот день, девочку.

Глаза Джилл широко распахнулись. Так близко, так близко снова… прямо здесь на столе.

Старик закашлялся и наклонился вниз, чтобы открыть ящик.

– Где эти таблетки? Никогда не знаешь, где они.

А Джилл чуть не легла на стол. У нее было время рассмотреть только одно имя внизу на напечатанном на машинке листке: Питер… какой-то Элджер… Мендес… Она отпрянула назад, как только старик выпрямился.

– Я очень сожалею, но ничем не могу помочь вам, моя дорогая.

Ей нужно было побыстрее выбраться из кабинета, чтобы записать имя. Ее сердце бешено колотилось. Заметила ли она хитринку в. глазах доктора? Он дал ей шанс, не нарушив закона. Кто бы ни был этот Мендес, по крайней мере, это был хоть какой-то ключ. Возможно, это родственник или друг ее матери. А возможно, это ее собственный отец?

Дома уже поздно вечером она с дрожью в голосе рассказывала обо всем своим родителям.

– Питер Элджер, – сказала мама.

– Не Элджер, там были еще какие-то буквы. Мама задумалась.

– Что же еще может быть, кроме Элджернона?

– Странное имя, – ответил отец. – Почему оно кажется мне знакомым?

– Ты слышал его? – воскликнула Джилл.

– Мне кажется, я встречал его. Кажется, я прочитал о нем в каком-то журнале. Может, он доктор, который что-то написал в одном из медицинских журналов. Хорошо, я попрошу одну из девушек в офисе просмотреть медицинский указатель в понедельник. Там есть список всех медиков-исследователей в Соединенных Штатах, ты знаешь.

– Нет, не доктор, – доложил отец вечером в понедельник. – И все-таки это имя беспокоит меня. Этот Элджернон вертится у меня в голове. Может, это мое воображение, но все-таки, мне кажется, я пробегаю глазами какую-то страницу в своем кабинете, что я обычно делаю, когда ем сэндвич во время перерыва. И, кажется, что-то около года назад.