- Сиди, я быстро.

Я действительно стремительно стал собирать сухие листья и охапками носить их внутрь каменного домика. За несколько минут я собрал столько, что нам могло хватить матраца и одеяла на двоих. Кое-как протиснув Катя сквозь круглый вход и пробравшись туда сам, я уложил раненую, взбил подушку и укрыл её одеялом из сухих листьев.

- Лежи. Тебе холодно? – спросил я.

- Да…

- Сейчас разожгу костер, - я освободил от листвы пространство возле входа, немного окопал его палкой, создав нечто вроде очага.

Потом вылез и стал собирать валежник, далеко не отлучаясь от дольмена. Собрав приличную гору возле входа в дольмен, я задумался, как мне разжечь костер так, чтобы легко проникать внутрь дольмена и в то же время не задевать пламя будущего костра. Ничего лучше не придумав, я окопал очаг немного в другом месте и разложил костер немного в стороне от входа, но тем не менее так, чтобы дым от костра уходил в дверь. Наломав сначала мелких веток и подложив под них волокна сухой коры, я достал зажигалку и поджег. Огонь быстро схватил ветки, и они хорошо разгорелись. Подымив немного в самом начале, пламя разгорелось одинаково сильными языками и вскоре приятно осветило внутреннее убранство дольмена, выхватило бледно лицо Кати, отразила мою тень, заплясало на потолке и стенах.

- Так лучше? – спросил я Катю.

- Лучше… теплее…

- Сейчас еще подготовлю дров, чтобы не собирать ночью.

- Иди…

Я вылез из конуры. Быстро, стремительно быстро темнело. Я знал, что на юге сумерек, таких, как в средней полосе, не говоря уже о севере, не бывает, тем более в горах. Надо было спешить до ночи собрать еще хвороста. Близ дольмена я собрал все, что нападало, поэтому мне пришлось отойти метров на сто. И, о чудо! Я задел ногой стеклянную бутылку. Именно стеклянную, не пластиковую. По всей видимости еще при советской власти люди посещали то место. Я внимательно разглядел свою находку. Этикетка уже отсутствовала, но я решил, что по форме и цвету в такой таре хранили минеральную воду, какой-нибудь «Нарзан» или «Машук». Как же я благодарил бога и неаккуратного туриста! Этой бутылке тогда цены не было.

Я помчался к ручью. Тщательно вымыв тару, я набрал в нее холодненькой воды. Напился сам и потом долил воды по горлышко. Радость переполняла меня, словно речная вода найденную бутылку, когда я залез в дольмен. Катя спала. Мне стало жалко её будить и я, оставив бутылку у противоположенной от Кати стенки, подбросив в огонь несколько толстых обломков ветки, вылез на полянку и продолжил собирать сухой валежник, основательно готовясь к ночи.

Закончив с этим занятием, я обратно залез в каменную конуру и сел рядом с Катей. Признаться, я немного замерз. Отсутствие футболки, конечно, сказывалось, но не сильно. Причиной тому была природа. Ночи в горах всегда холодные и остаться после заката без костра означает замерзнуть, не обледенеть, естественно, но так, что зуб на зуб попадать не будет. Прошло около часа после того, как Катя уснула в первый раз, даже не уснула и впала в забытье.

Вечером я нагрел наше временное пристанище, уложил раненную поудобнее, и она забылась в беспокойном, болезненном сне. Как только окончательно стемнело и над горами опустилась непроглядная ночь, подсвечиваемая только хором одиноких звезд, пришли и новые заботы. Температура девушки подскочила так, что я испугался, что прогрессирующая гипертермия её тела может привести к тепловому удару. А потом, сами знаете, чем он заканчивается. Знаете, врачи утверждают, что нормальная температура тела тридцать шесть и шесть, а все, что выше уже ненормально и говорит о болезни, но, когда температура подбирается к сорока и даже сорока одному градусу, все органы перестают работать и человек умирает, выкипает, я бы сказал. Катя горела, и температура была явно не меньше сорока градусов. Катя бредила от жара, ей чудились какие-то люди. Она с ними разговаривала, правда, как я не прислушивался, определить на каком языке она говорила я не мог. Что б хоть как-то облегчить ее состояние мне приходилось обтирать ее холодной водой, так как никакого лекарства у нас с собой не имелось. Вода в бутылке из-за костра, горевшего всю ночь, быстро нагревалась и так же быстро расходовалось, поэтому за ночь я раз десять сбегал к ручью. В кромешной темноте я почти на ощупь и на слух добрался до воды, но уже в третий раз я выучил дорогу и шел уверенно, ни разу даже не споткнувшись.

- Пить… у нас есть пить? – Катя открыла глаза, приподнялась на локте.

Пот струйками бежал по ее изможденному, вдруг осунувшемуся и ставшему скуластым лицу, капельками скапливался на лбу и бровях. Но слава Богу, она была в сознании.

- Есть. Пей, я еще принесу… - я поднес к ее губам горлышко бутылки, и она стала жадно пить.

- А откуда у нас бутылка, - оторвавшись от жадного питья, спросила девушка.

- Я нашел.

- Помыл? – она сделала усилие над собой и пошутила.

- Очень тщательно.

- Я люблю тебя…

- Я тебя тоже очень люблю! Выздоравливай! Как только тебе станет лучше, мы пойдем. Хватит жить в лесу.

- А сколько мы здесь?

- Много уже. Скоро будет двенадцать часов, - я поцеловал ее в лоб. Жар немного спал, но все равно она ещё горела.

- Я хочу домой…

- Обязательно пойдем, домой.

- А ты знаешь где он, мой дом?

- Да.

- А я не знаю…

- Твой дом у меня. Ты моя женщина и уже давно мой дом – это твой дом.

- Спасибо…

Она опять легла и закрыла глаза. Небольшое напряжение вызвало у неё полный упадок сил. Конечно, ее срочно необходимо было вести в больницу, но мы находились в лесу, неизвестно, как далеко от какого-нибудь населенного пункта, без средств передвижения и никакого врача рядом не было. Катя уснула. Я вылез из дольмена и сел снаружи, опершись на его каменную и безразличную, внешне всегда спокойную стенку. Светало. Ночь почти прошла. Слава богу! Давно у меня не было таких ночей. Я ни разу не сомкнул глаз.

Я достал из кармана штанов смятую пачку сигарет и посмотрел внутрь. Осталось четыре сигареты. Прикурив одну, я выпустил ее дым в сереющее небо. Звезды гасли по одной, но надежды в отличие от них зажигались. Катя спала и самое худшее пока не наступило. Усталость сковывала мозг и мышцы. Но сигарета немного меня взбодрила.

Мысли стали блуждать, возникли какие-то воспоминания, приятные и не очень. Вспомнился весь вчерашний день до мельчайших подробностей. Меня стала грызть только одна мысль – зачем я поехал с Иваном и почему не оставил Катю в отеле. Ведь она словно чувствовала и не хотела в общем-то ехать. Иван настоял. Знаете, бывает, что часто коришь себя за какой-нибудь поступок, принесший тебе и окружающим неприятности. Думаешь, думаешь, готов все отдать только бы вернуться в прошлое и изменить ход вещей. Но возврата назад не бывает.

Сигарета обожгла мне губы, и я затушил окурок о стенку дольмена. То там, то сям стали просыпаться птицы. Все уверенней приходило утро. Я только на секунду прикрыл воспаленные глаза.


ГЛАВА 17.


Я стоял на Красной площади в толпе людей с флагами и транспарантами. Пьяненькие мужчины с плакатами на палках, флагами всех цветов, женщины навеселе и с цветами, с трехцветными бантами на грудях, некоторые из них были с детьми, тоже держащими в маленьких ручках маленькие триколоры. Мимо нас по брусчатке шли колонны людей, также несущие все атрибуты майского праздника. Из колонок, установленных везде, где только можно, слышалась бравурная музыка, марши советских времен, прерываемые голосами дикторов, мужчины и женщины.

- А вот проходят работники ЖКХ! – возвестил диктор голосом, похожим на голос всех советских левитанов. - Ряды слесарей, сантехников, дворников возглавляют руководящие работники отрасли: председатели и замы, бухгалтеры ТСЖ, представители министерства коммунального хозяйства! Они в очередной раз повысили цены за обслуживание и ввели обязательный платеж за ремонт обветшалого фонда! Но согласно президентскому Указу повышение не превысило пятнадцати процентов!

- За ними следуют ровные колонны представителей малого бизнеса! – приняла эстафету у мужчины женщина-диктор. Она радостно, стараясь перекричать шум огромного скопления демонстрантов проинформировала народ: - За этот года работники малых предприятий уплатили в казну сотни миллионов рублей только взносов за обязательное медицинское страхование! Им еще только в этом месяце предстоит оплатить подоходный налог, налог с имущества и налог на прибыль!

Наша колонна, состоящая из совсем незнакомых мне людей, формировалась из работников туристической отрасли. Я это знал. Но вот ни одного знакомого мне лица в толпе я не увидел. Появился невзрачный, но очень бойкий мужчина лет тридцати с лысиной на макушке. Он стал бегать между людьми и суетливо строить их, пытаясь создать видимость рядов и шеренг.

- Господа, господа, товарищи, друзья! - его голос противненький и такой же суетливый, как он сам, слышался то там, то здесь. – Ну, прошу вас, будьте дисциплинированы, создайте ровную колонну! Нам сейчас выдвигаться! Наша очередь! Пожалуйста, когда будем проходить возле мавзолея, улыбайтесь, машите руками и кричите «ура»! На нас будут смотреть руководители страны и сотни миллионов во всем мире!

Люди нехотя стали ему подчиняться и через пять минут бесформенная толпа стала приобретать отдаленный вид колонны труженников. Люди тихонько шептались и переговаривались между собой. Настрой у всех был один – быстрее бы всё закончилось.

К нам подошли еще несколько мужчин, кто-то сказал:

- А вот и профсоюзные бонзы. Смотри, как умело руководят. Наверное, скоро уже пойдем.

И действительно, впереди стоящие в нашей колонне двинулись и вскоре очередь дошла и до нас. Мы плавно, сначала маленькими шагами, но с каждой минутой всё увеличивающимися, поплыли к мавзолею.