— Таких же, как он, не сомневаюсь. Много проку было для него от таких! Нет, здесь он будет расти на свободе. Он научится ездить верхом и управлять яхтой. Он будет ходить в море на яхте, и если его будет мутить — черт возьми! — я снова пошлю его в море, пока он не привыкнет. Так рос я — и научился добиваться всего, чего хочу.

Кэтрин порывисто вздохнула:

— Я понимаю, что вам хочется выместить на мне свой гнев за то, что Юарт женился без вашего, согласия. Это понятно, и я не обижаюсь. Но не превращайте Тимоти в яблоко раздора. Он жизнерадостный ребенок, но чувствительный. Я не позволю, чтобы ему делали больно.

— А я не позволю, чтобы его баловали, — возразил Леон Верендер. — Вы здесь член семьи; для вас есть место, если вы желаете его занять. Мальчик наполовину ваш, наполовину мой. Вы выполняете свои обязанности по отношению к нему и дайте мне выполнять свои.

— Но ведь его жизнь не разделишь! Вы должны это понимать.

— Посмотрим. — Он резко позвонил. — Вам нужно распаковать вещи и познакомиться с домом. У вас будет собственная горничная и собственная машина. Вы можете открыть счета в домах моды в Ницце — там бывает весь свет, и вы можете принимать у себя друзей, когда хотите. Я считаю, что несу полную ответственность за вас и Тимоти. — Открылась дверь, и он произнес: — Антуан, вызовите одну из горничных, и пусть она проводит мою невестку в ее комнату. Приходите сюда в семь часов, Кэтрин. Мы обедаем в четверть восьмого.

Он ушел, и Кэтрин осталась, борясь с нервной дрожью: давно она так не сердилась. Все же она улыбнулась горничной и пошла вслед за ней. Они прошли коридор с тремя арочными входами и холл и поднялись по широкой мраморной лестнице, очутившись в верхнем большом холле; весь пол здесь был покрыт ковром.

— Сюда, мадам. — И горничная повернула в просторный коридор с такими же серебристо-серыми панелями, как и в холле. — Мсье велел приготовить для вас комнаты в самом конце. Там уютнее всего.

— Спасибо.

Кэтрин вошла в большую спальню и остановилась; горничная неслышно начала распаковывать ее вещи. Кэтрин неуверенно обвела глазами комнату, просторную и роскошно обставленную, как в многокомнатном номере для новобрачных в первоклассном отеле. Видно, Леон Верендер был, баснословно богат, так что даже его сын не подозревал о размерах его состояния.

— А где мой сын? — спросила Кэтрин.

Горничная, румяная женщина лет тридцати пяти, жизнерадостно улыбнулась:

— Его комнаты в другом коридоре, мадам. Вы хотите пройти туда?

— Да.

Чтобы попасть к Тимоти, ей пришлось пересечь почти весь дом. Комнаты в другом крыле были такие же большие, но мебель была из красного дерева, с веселой обивкой. Когда Кэтрин вошла, Майкл Дин поднялся с пола и с облегчением вздохнул:

— А я думал о вас. Ну, как все прошло?

— Как видите, пока цела. — Она заглянула в другую комнату с современной мебелью, где сонный Тимоти рассматривал полки с книгами, и спокойно спросила: — Мистер Верендер специально поместил нас в разных концах дома?

— Не знаю. Мне самому это показалось странным. Он уже давно велел отделать эти комнаты специально для мальчика.

— А кто спит в соседних комнатах?

— Никого. Это комнаты для гостей, с обеих сторон дома.

Она колебалась, но потом приняла решение:

— Вы лучше говорите по-французски, чем я. Пожалуйста, сходите в мою комнату и скажите горничной, чтобы она перенесла мои вещи сюда, в любую из соседних комнат. И пока ничего не говорите мистеру Верендеру. Я скажу ему сама.

— Ну, вы-то скажете, а я бы не стал… на свою голову. И послушайте моего совета: позвольте ему для начала делать все, как он хочет.

Она слабо улыбнулась:

— Вы боитесь его, и в этом его беда — слишком многие его боялись… Господи, как я устала! Вы напоили Тимоти чаем?

— Он очень мало ел.

— Хорошо. Я попрошу подать его ужин сюда. Пожалуйста, сделайте это для меня. Скажите, что яйцо варить надо три с половиной минуты; хлеб с маслом, яблоко и стакан холодного молока… Без четверти шесть. Спасибо, мистер Дин.

— Лучше называйте меня Майкл. Похоже, я буду вам нужен. А я помогаю только тем, кто обращается ко мне по имени. — Он подкупающе улыбнулся. — Ну, пока до свидания. Увидимся завтра утром.

— Вы живете не здесь?

— Не в этом доме. В саду есть два коттеджа для гостей, один из них — мой. Я кончаю работу в пять и явлюсь сюда в восемь тридцать.

— Тогда извините, что я вас задержала. Спасибо, что побыли с Тимоти.

Оставшись одна с сыном, Кэтрин слегка расслабилась. Чувствуя себя почти как дома, она наполнила ванну и посадила туда Тимоти. Он был настолько очарован желто-голубой ванной комнатой, что забыл про свои надувные игрушки, что было очень кстати. Кэтрин растерла полотенцем худенькое тельце и на минуту прижалась щекой к шелковистому плечу ребенка, прежде чем он сам стал надевать свою пижаму.

— Мы, правда, теперь будем здесь жить? — спросил он.

— Да, и тебе здесь очень понравится. Завтра мы пойдем с тобой посмотреть на море.

— И поиграем на берегу?

— М-м, да, и босиком походишь по воде. Ты станешь совсем смугленьким, и я тебя научу плавать.

— Я не хочу плавать.

— Ну хорошо, милый. Будешь сидеть на берегу, пока мамочка плавает.

И это тоже не совсем понравилось ему, но вскоре его бровки расправились. Он еще не мог долго думать о завтрашнем дне. Принесли ужин, и мальчик с удовольствием съел его. Потом она рассказывала сыну его любимую сказку, пока он не заснул.

— Ты не помолился, — прошептала она.

Тимоти уже не слышал. Она наклонилась, поцеловала ребенка в лоб, несколько мгновений смотрела на его золотистые волосы, светящиеся ореолом над головой в свете лампы, потом выключила ее и тихо вышла из комнаты, оставив дверь чуть приоткрытой.

Комната справа от Тимоти уже была приготовлена для нее, горничная все еще вешала в гардероб платья Кэтрин.

— Мне очень жаль, что я доставила вам лишние хлопоты, — извинилась она перед горничной. — И прямо в первый день.

— Никаких хлопот, мадам, уверяю вас. Мадам Брюлар — экономка — говорила мсье, что вы захотите спать поближе к малышу, но мсье… — она выразительно пожала плечами. — Он любит делать все по-своему. Но кажется, теперь будет уже не так!

— Может быть, он мало знает о маленьких детях. А как вас звать?

— Луиза. Если мадам что-нибудь понадобится, звонок около вашей постели. Налить вам ванну?

— Спасибо, я сама.

Луиза ушла. Кэтрин сняла жакет, провела рукой по аккуратному узлу волос на затылке. Она чувствовала себя такой усталой.

Кэтрин долго мылась, потом надела светло-желтое платье из хлопка. Моясь, вытираясь, припудриваясь и одеваясь, она отвлеклась от тягостных мыслей о будущем. И, только слегка наложив грим и встретившись взглядом со своим отражением в зеркале, она снова почувствовала свое полное одиночество, свою ответственность за Тимоти, у которого, кроме нее, не было никого, кто бы его любил; снова подумала, что ей не к кому обратиться за советом и поддержкой.

Она вдруг задумалась с тюбиком помады в руке, вспоминая о первых днях замужества, которые были такими веселыми и беззаботными. Потом появление Тимоти — и еле ощутимое изменение всей атмосферы. Меньше смеха, больше одиночества — Юарт ездил по всяким состязаниям, которые он комментировал, — и все меньше денег. Когда он вернулся к гонкам, Кэтрин показалось, что это худшее, что может случиться с ней в жизни. А потом его не стало, и она очутилась перед страшным фактом: Тимоти придется расти без отца. Последние два месяца ей казалось, что жизнь кончена. Потом началась переписка с адвокатом, напоминающая сражение, и только тогда она опять обрела энергию. Кем он себя считает, этот Леон Верендер?!

Что ж, теперь она это узнала. Он считал себя абсолютным монархом и решил, что будет формировать характер своего внука по собственному подобию. Глаза Кэтрин гневно блеснули. Только через мой труп, решила она.

Но в семь двадцать по лестнице спускалась спокойная и сдержанная молодая женщина. Уже были сумерки. В холле горело несколько ламп, мягко освещая поверхности столов и пола. Она постояла под аркой, стараясь припомнить, где находится малый салон, и в этот момент открылась главная дверь и вошел мужчина.

Странно, подумала она, встречаю его у дверей сначала снаружи, потом внутри, и до сих пор нас не познакомили.

Сейчас он был в смокинге и двигался как человек, хорошо знакомый с домом. Он пошел через холл, но остановился и поднял склоненную в задумчивости голову, когда увидел ее мягко освещенный силуэт. Стройная, в светло-желтом платье; безупречно уложенные рыжеватые волосы, руки сложены; она как будто была в нерешительности, не зная, которая дверь ведет в салон.

Он поклонился:

— Добрый вечер. Наверное, вы — невестка мсье Верендера? Я Филипп Селье.

— Вы — доктор, как мне сказал мистер Дин?

— Совершенно верно. Вы разрешите проводить вас в салон?

— Даже попрошу. Я там пила чай днем, но не могу вспомнить, куда идти.

Он улыбнулся, блеснув глазами.

Он был очень сдержан, этот француз, и тем не менее у нее возникло неприятное чувство, что он оценил ее и сделал заключение. Она мысленно дала ему лет тридцать семь — сорок и спросила себя: женат ли он? Он открыл перед Кэтрин дверь и пропустил ее в малый салон.

Леон Верендер был уже там: в одной руке стаканчик виски, в другой — проспект какой-то компании. Он бросил проспект на стол и мельком взглянул из-под тяжелых бровей на Кэтрин:

— Я сказал вам: в семь часов, милая.

— Да, я помню, — невозмутимо ответила она, ничего не добавив к этому.

— Ну, вижу, что вы познакомились. Что будете пить?

— Пожалуйста, сухое шерри.