– Тебе это удалось, – отозвалась я. – Я ничего не заметила. Хотя мне показалось – и это меня слегка удивило, – что при наших весьма прохладных отношениях ты чересчур взволнован. Так или иначе, мне неприятно об этом вспоминать, и я была бы тебе очень признательна, если бы ты предал забвению это печальное происшествие и больше ни словом его не поминал.

На пару секунд во взгляде Элиаса зажегся знакомый озорной огонек.

– Договорились, – ответил он. – Тебе и правда не слишком идет, когда ты красная как рак.

Я опустила голову, спрятала лицо в ладонях и смущенно простонала:

– Элиас!

Он тихо рассмеялся.

– Хорошо-хорошо, – проговорил он. – Забудем об этом. Хотя это было так мило.

Все-таки у него очень странное представление о том, что такое «мило» и «очаровательно». Ему, несомненно, следует над этим поработать.

– Перейдем к вечеру в клубе, – продолжил он.

Сквозь пальцы я бросила на него настороженный взгляд, убедилась, что он на меня не смотрит, и опустила руки.

– Когда я увидел, как мило ты беседуешь с Домиником, во мне вспыхнули два чувства: во-первых, ревность, а во-вторых, опасение, что он поступит с тобой так же, как с Джессикой. Я не мог найти объяснения этим чувствам – наверное, потому что не хотел. Так или иначе, ваша милая болтовня мне не нравилась. И чем дальше, тем больше. В какой-то момент я решил, что пора отвлечься. И мне даже удалось – но ты все испортила. Потом Алекс сказала, что ты собираешься поехать домой с Домиником, – продолжил он. – Я решил, что должен любой ценой этому помешать. То, что мое поведение слишком противоречиво и непоследовательно, я заметил только тогда, когда ты обратила на это мое внимание. Тем большим идиотом я оказался в собственных глазах. Как и чем я мог тебе это объяснить? Я и себе-то не мог… Поэтому я самоустранился и остаток вечера бесился, потому что ты все-таки ушла с Домиником.

– Так вот почему ты тогда позвонил, – сказала я. – Чтобы проверить, одна ли я в постели.

– Да. – Он смущенно кивнул. – И чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.

Если бы он тогда сказал это так же, как сейчас, уверена – в моем сердце разлилось бы столько же тепла, сколько и в эту минуту.

– Лука тем временем существовал уже больше месяца, – продолжал он. – И все стало выходить из-под контроля. Я давно переступил ту грань, которую планировал не переступать. Как часто я думал: все, это последнее письмо, больше ни-ни! Но тут ты опять писала что-нибудь неожиданное, и я просто не мог не ответить. Например, те твои откровения относительно «настоящей любви». Когда ты призналась, что была по-настоящему влюблена только однажды, но предмет воздыханий не ответил тебе взаимностью, я словно споткнулся на ровном месте. Никогда бы не подумал, что твои переживания будут так похожи на мои. Это поразило меня. Мой план, чтобы ты на собственной шкуре испытала, каково это – когда кто-то топчет твои чувства, – казался мне все более бессмысленным. Ведь ты все это уже пережила. Меня все сильнее грызла совесть. Но остановиться я не мог. Это был заколдованный круг. У меня постоянно возникали новые вопросы, я хотел узнать о тебе еще больше. И так просто, так легко было болтать с тобой через интернет. Все, что ты доверчиво сообщала мне в письмах, ты никогда не сказала бы мне лично. Например, что касается Эдгара По, – заметил он. – С какой страстью ты нахваливала своего любимого писателя! А если бы тебя об этом спросил Элиас, ты бы наверняка вытаращила глаза и ничего не ответила.

Я провела пальцами по одеялу. Как мне ни хотелось возразить, но в его словах была изрядная доля правды.

– Я стал читать По не для того, чтобы произвести на тебя впечатление. Просто ты так говорила о его рассказах… Мне стало любопытно, что же тебя в них зацепило. И я все понял, когда сам их прочел. Но мне и в страшном сне не могло привидеться, что однажды ты обнаружишь у меня эти книги. Я как-то вообще не думал о том, что ты можешь зайти ко мне в комнату. Ох, как же я испугался, что выдал себя! Но все обошлось. И после той ночи, которую мы провели вместе, я с прискорбием понял, что происходит.

С прискорбием? Я нахмурилась, на языке вертелся вопрос: ну и что же, с его точки зрения, происходило? Но он продолжил:

– Не только в нашей переписке, но и в наших реальных отношениях что-то изменилось. Я утратил контроль над происходящим, все катилось неведомо куда. Ненависть к тебе угасла, я в ужасе чувствовал, что мне нравится находиться рядом с тобой. Другие женщины перестали меня интересовать. Для меня осталась одна женщина – ты. Ты стала смыслом моей жизни. Твои колкости сводили меня с ума. Еще ни одна девушка не смешила меня так часто. Я хотел смеяться еще. Больше и больше. И твой характер, твоя манера держаться… Ты мне просто нравилась. Все мои предубеждения ты, сама того не ведая, разрушила. В какой-то момент у меня просто-напросто не осталось шансов. Все развернулось на сто восемьдесят градусов. Раньше я считал тебя поверхностной – и внезапно сам себе стал казаться поверхностным по сравнению с тобой. А твоя постоянная неуклюжесть! Ты же все время спотыкалась у меня на глазах. Господи боже, как можно ненавидеть человека, который даже ходить как следует не умеет!

Я надулась от обиды. Надо же было ляпнуть такую глупость!..

– Я в то время чувствовал себя отвратительно, – сказал он и потер лицо. – Я был в смятении, не мог разобраться в своих чувствах. Рассудок подсказывал мне, что лучше закончить эту историю. Но я был не в силах это сделать. Верх неизменно брала потребность находиться рядом с тобой и узнавать тебя все ближе и ближе с помощью переписки. Какая-то часть меня все еще цеплялась за прежний глупый план, ни за что не желая признавать, что ветер давно переменился. Но это был чистой воды самообман. На самом деле я давно уже понимал, что мои первоначальные намерения тут ни при чем.

До сих пор Элиас активно жестикулировал, а тут его руки безжизненно упали на кровать, и весь он как-то поник.

– Когда я вновь увидел тебя, – тихо проговорил он, – и ты стояла передо мной… Тут я понял, что гораздо больше хочу тебя поцеловать, чем затащить в постель.

По спине у меня побежали мурашки, которые мигом расползлись по всему телу.

– Тут все закрутилось, завертелось, – продолжал Элиас. – Произошел несчастный случай с твоими родителями. Если бы ты знала, какую боль он мне причинил! Раньше, когда мы были подростками, у меня разрывалось сердце, если тебе было плохо. Я не мог видеть, как ты страдаешь. И в ту ночь я почувствовал, что за прошедшие годы ничего не изменилось.

Он выглядел печальным.

– Ты провела три недели в Нойштадте, – продолжал он. – В это время я много размышлял о том, что же все-таки происходит. С одной стороны, мне тебя не хватало, с другой – расставание пошло мне на пользу. Наконец-то мне удалось подумать хоть сколько-то ясной головой. Я осознал, что за последние месяцы ты перевернула всю мою жизнь. Все, чему я хотел помешать, все-таки произошло. И хуже того: мне пришлось признать, что я снова к тебе неравнодушен. Я никак не мог понять, почему ты имеешь надо мной такую власть. Все началось сначала. Рассудок подсказывал мне, что не стоит повторять печальный опыт. Воспоминания о том, как сильно ты когда-то ранила мои чувства, по-прежнему не отпускали меня. – Элиас вздохнул, глядя на подсолнух. Он откровенно говорил о своих чувствах, а я ловила каждое его слово и восстанавливала собственные воспоминания о тех временах, пытаясь выстроить параллели и понять, как то или иное его душевное движение влияло на наши отношения.

Когда Элиас вновь заговорил, голос у него был несчастный:

– Иногда я спрашиваю себя: правда ли, что все началось сначала – или, может, оно никогда и не заканчивалось?..

Эта фраза свинцовой тяжестью легла на наши плечи. Мы молчали, изнемогая под ее гнетом.

Я всегда думала, что влюбилась в Элиаса заново. Но когда он вслух высказал эту мысль, я засомневалась. Быть может, и во мне много лет жил кусочек разбитой любви?..

Так, значит, с Элиасом происходило все то же самое? Непостижимо, невообразимо… Но ничто в его движениях, лице или глазах не давало повода думать, что он говорит неправду. Со мной творилось что-то странное: то подкатывала дурнота, то по всему телу разливалось приятное, летнее тепло.

Элиас кашлянул и сделал еще глоток вишневого сока.

– Но мы по-прежнему оставались на связи, – сказал он. – Переписывались по электронной почте. Я беспокоился о тебе и хотел знать, как ты там, справляешься ли. Если бы я спросил тебя об этом как Элиас, ты бы ни за что не ответила откровенно. Мы говорили о жизни, смерти и о том, что все может оборваться в мгновение ока. В то время ты уже давно беседовала не с моим альтер эго – Лукой, – а со мной. Все, что я тебе писал, я писал искренне. Даже про встречу. Поначалу я не давал себе труда подумать, как буду выкручиваться, если ты захочешь встретиться. Какой смысл? Ты не должна была узнать, кто такой Лука. Но дело приняло непредвиденный оборот, и эта проблема становилась все серьезнее. Но что я мог сделать? – спросил он. – Ты бы мне голову оторвала и стала бы сомневаться во всем, что я писал. Лука олицетворял другую сторону моей личности, которую я редко показывал в реальной жизни. Разве бы ты мне поверила? Ты бы стала считать Луку розыгрышем. Выдумкой. Без всяких «если» и «но». Я осознавал, что сам загнал себя в ловушку, из которой не могу выбраться. По крайней мере, не навлекая на себя кучу неприятностей. Поэтому я принял трусливое решение: буду писать тебе до тех пор пока ты не вернешься в Берлин. А потом – все, хватит. Лука канет в Лету, словно его никогда и не было. Худо-бедно я примирился с собой, – продолжал он. – Но это не единственное решение, которое я принял. Было и еще одно. За пару дней до твоего возвращения я твердо сказал себе: не только Лука должен исчезнуть, но и нашим «живым» отношениям пора положить конец. Я и так увяз во всем этом гораздо глубже, чем хотел. Что делать? Разумнее всего было порвать с тобой, пока не стало слишком поздно.