– Спасибо, – прошептала я.

– Тебе нравится?

– Очень.

– Только не подумай, что цветок – это дешевое извинение. – Он опустил голову и потер виски. – Просто небольшой знак внимания.

Я кивнула:

– Это очень трогательно с твоей стороны. Спасибо большое.

– Я… – начал он и замолчал. Некоторое время он рассматривал пол, а затем взглянул мне прямо в глаза. Так пронзительно, что у меня подогнулись колени.

– Можно войти? – спросил он.

Я моргнула и сделала шаг в сторону, освобождая дорогу.

– Конечно.

– Спасибо, – сказал он и переступил порог. Пока я запирала дверь, Элиас стоял посреди комнаты, сунув руки в карманы, и осматривался. Заперев дверь, я замешкалась, так как понятия не имела, что делать дальше.

– Я принесу вазу, – пролепетала я. И уже даже куда-то собралась, но тут вспомнила, что вазы-то у меня и нет. Еще ни разу в жизни мужчина не дарил мне цветы. Я достала из шкафа высокий стакан и пошла в ванную, чтобы налить воды. Оставшись наедине с собой, я попыталась собраться с мыслями. Нервы мои были на пределе, и я спрашивала себя, что же из этого всего выйдет. Он хочет поговорить о нас? Как сложится этот разговор?

Я вернулась в комнату, чувствуя, как пылают щеки. Мне не хотелось яркого освещения, поэтому я не выключила лампу в ванной: на пару с ночником они озаряли комнату приглушенным светом. Из стереосистемы тихо лилась музыка.

Элиас, по-прежнему не двигаясь с места, смотрел, как я прохожу мимо и ставлю подсолнух на тумбочку. Я села в изголовье кровати и одеялом прикрыла голые ноги.

– Может, тоже присядешь? – предложила я.

Он поколебался, но потом кивнул, разулся и снял куртку. Над темно-синими джинсами обнаружился темно-серый свитер с V-образным воротом. Из-под него выглядывала белая футболка. Лицо у Элиаса было усталое и в то же время напряженное. Он сел на противоположный край кровати и так же, как я, поджал ноги. Упершись локтями в колени, он свесил руки вниз.

– Могу я узнать, как там Джессика? Или ты не хочешь говорить об этом?

Он потер руки и уже открыл было рот, чтобы ответить, но тут мой взгляд зацепился за костяшки пальцев правой руки. Кожа на них была содрана, все вокруг распухло. Он же не?.. Я закрыла ладонью рот.

Элиас проследил за моим взглядом и усмехнулся.

– Ты всерьез думаешь, что я прикончил Доминика и направился прямиком к тебе?

Почему нет, я уже ни в чем не уверена.

– Не бойся, – спокойно сказал он. – Я ему только врезал разок.

– Что значит «только»? – дрожащим голосом спросила я. «Только» – понятие растяжимое. Может быть, Доминик «только немного покалечен» и всю оставшуюся жизнь сможет питаться только через соломинку.

– Дал по роже, всего-навсего. – Элиас взглянул на свои руки. – Вообще-то я не собирался об него мараться. Но он вел себя так нагло, что я не сдержался.

– Может, приложить что-нибудь холодное?

– Нет, спасибо. Ты очень добра, но ничего не нужно.

Я обхватила руками ноги.

– Как это произошло? Расскажи.

Элиас вздохнул.

– Из больницы мы с Энди и Себастьяном поехали к нему. Хотели потребовать объяснений. Он очень удивился, увидев нас на пороге. У него был Ян, и оба они еще ничего не знали о случившемся. Себастьян, как всегда, начал ходить вокруг да около, дипломат хренов. Но я сразу понял, что это ни к чему не приведет.

– Доминик подтвердил то, что рассказала нам в больнице Софи?

– У него своя версия, – ответил Элиас. – Дескать, Джессика без предупреждения заявилась к нему домой и предложила курнуть травки. Он попытался ее спровадить, но она не хотела уходить, и в конце концов ему пришлось ее впустить. Сначала, по его словам, все было тихо-мирно, но потом она начала приставать к нему. Якобы, – продолжал Элиас, – Доминик пресек эти попытки и твердо заявил, что между ними ничего нет и не будет. Джессика впала в истерику. Рыдала в три ручья, ползала на коленях, чуть ли не падала в обморок и заклинала дать ей еще один шанс.

Элиас вздохнул.

– Доминик утверждает, что старался ее успокоить. Но она неправильно его поняла и попыталась поцеловать. Поскольку Доминик не знал, что делать, он выставил ее за дверь и велел идти домой.

Элиас закончил рассказ. Я пыталась как-то утрясти сказанное в голове.

– Ты ему веришь?

– Не знаю, – отозвался Элиас, разглядывая свои колени. – Ему дай волю, он еще и не то насочиняет. Но даже если в общем и целом это правда, он наверняка умолчал о некоторых деталях.

– Неужели Джессика и впрямь стала бы так унижаться?

Элиас вздохнул.

– Как ни грустно это признавать, но иногда она правда относится к себе без всякого уважения. Так что я готов в это поверить. Господи, – вдруг вырвалось у него, – ну я просто не понимаю! Из-за какого-то мерзавца пустить под откос всю свою жизнь, все свое будущее! – Он сжал кулаки, пытаясь успокоиться. Время от времени наши взгляды, быстрые и настороженные, встречались, но мы тут же отводили глаза.

– Если версия Доминика недалека от истины, – продолжал Элиас, – он, конечно, в скверном положении. Но что мне теперь – пожалеть его? Он долго играл ее чувствами и не в последнюю очередь виноват в том, что произошло. Хоть бы позвонил кому-нибудь из нас, когда выставил ее за дверь!

Я кивнула:

– Да, уж это-то он мог сделать.

– А что меня больше всего разозлило, – добавил Элиас, – так это его манера говорить о Джессике свысока. И Ян, его верная собачонка, не нашел ничего лучше, чем поддакивать Доминику. Что бы Доминик ни делал, Ян всегда на его стороне.

Элиас сердито фыркнул.

– Доминик повел себя как последняя скотина, а Ян его еще и поддерживает! Эта парочка довела меня до белого каления. И когда Доминик в придачу ко всему заявил, что он здесь вообще ни при чем, а Джессика – психованная дура и сама во всем виновата, тут у меня предохранитель и сорвало. И я дал ему в морду.

– И что дальше? – осторожно поинтересовалась я.

– А ничего. Разбил ему губу. Он покачнулся, Ян тут же поспешил ему на помощь, а Себастьян сказал, что лучше нам уйти.

Да уж, в чем Себастьяну не откажешь, так это в здравом смысле.

– Я понимаю, что вчера в больнице нагнал на вас страху, – сказал Элиас. – Словами не передать, как я раскаиваюсь, что грубо обошелся с Софи. Да, она должна была нам обо всем сообщить – я по-прежнему так думаю. Но распускать руки мне, конечно, не стоило.

– Ты поговорил с ней?

– Да. Извинился перед ней и все объяснил. Я ведь ужасно боялся, что Джессика умрет. Софи сказала, что все понимает и не сердится. Но я сам себя не могу простить. Я ведь на самом деле не такой, Эмили. Агрессия мне чужда. Доминик – второй человек, которого я ударил за всю свою жизнь. А на женщин я вообще не поднимал руку. Ты веришь мне?

– Конечно, верю, Элиас, – ответила я. – Я знаю, что ты не такой. И ты вовсе не должен передо мной оправдываться. Ты был в отчаянии, а в таком состоянии люди часто ведут себя неразумно. Важно потом признать свои ошибки и извиниться перед тем, кого обидел.

Он ничего не ответил. Его взгляд был устремлен неведомо куда.

– А с Джессикой удалось поговорить? Как она? Что сказала?

Судя по выражению лица Элиаса, визит в больницу оставил не самые лучшие воспоминания.

– Да почти ничего, – плечи его опустились. – Она не хотела никого видеть. А уж меня и подавно.

– Она сердится на тебя?

– Не знаю, – отозвался он. – Думаю, она и сама пока не понимает. Ситуация очень тяжелая, ей стыдно. Да к тому же психолог против того, чтобы отпустить ее из больницы – говорит, что он за нее пока не ручается. Когда она это узнала, то окончательно упала духом.

Я сглотнула.

– Этого-то я и боялась.

– Я тоже, – откликнулся он. – И я чувствую себя немного предателем, потому что…

– Потому что?

– Потому что я испытал облегчение, когда это услышал. Мы чего только не перепробовали, но помочь ей так и не смогли. И что ожидало бы нас в будущем? Я же не могу двадцать четыре часа в сутки при ней дежурить и следить, чтобы она не наделала глупостей. При этом на меня давила бы ответственность. Вдруг она снова попытается наложить на себя руки и на этот раз у нее получится?

– Честно говоря, я не вижу тут никакого предательства, Элиас. На твоем месте любой думал бы так же.

– Но почему я чувствую себя так, будто предаю ее?

– Я понимаю твои чувства. Очень хорошо понимаю. Конечно, я сужу со своей колокольни, но мне кажется, тебе не стоит себя винить. Джессике нужна помощь, – сказала я. – Причем такая, какой вы оказать не можете. Да и откуда вам взять необходимые навыки? Речь ведь не о бытовых неприятностях, а о серьезных психических проблемах. На то и существуют специалисты. Всегда важно отдавать себе отчет в том, где твои возможности заканчиваются. Поэтому лучше предоставить заботу о Джессике людям, которые умеют работать с подобными случаями.

Элиас тяжело вздохнул и помолчал немного.

– Разумеется, ты права, – наконец признал он. – Но это так… – Он не договорил и пожал плечами.

– Все равно чувствуешь себя виноватым, да?

Он молча кивнул.

Под одеялом я обхватила руками щиколотки.

– Так выходит, никто из вас так и не поговорил с Джессикой?

– Почему же. В конце концов мать уговорила Софи поговорить с Ивонн. Не знаю, сколько она там пробыла, но мне показалось, что целую вечность. Вернувшись, она сказала, что Джессика не хочет нас видеть, так как ей стыдно и она боится, что мы сердимся на нее. Тогда я, не раздумывая, направился к ней в палату. Уму непостижимо, почему она несет такую чушь. Речь ведь о ней, а не о нас. У нее проблем по горло, и ни о чем другом ей, собственно, сейчас и не надо думать.

– Она тебя выставила?

– Нет. Все остальные тоже зашли, и вместе мы хотя бы смогли убедить ее, что никто на нее не сердится. Но вся эта ситуация ей, конечно, неприятна. Попытку самоубийства она обсуждать не хочет ни в какую. Большую часть времени мы просто сидели вокруг ее постели и молчали.