У меня начинала болеть голова.

– Может, так, а может и нет, – пробормотала я. – В теории все прекрасно. Но это только теория, Алекс. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом, у меня скоро голова лопнет.

Алекс фыркнула.

– Ну почему ты такая упертая? Почему так яростно отказываешься о нем говорить?

Может, потому, что, когда мы о нем говорим, у меня перед глазами появляется его лицо? Потому, что любая мысль о нем – словно проволокой по коже? И потому, что все это причиняет мне ужасную боль, которую я не могу больше терпеть.

– Потому что мы можем говорить об этом хоть часами, но ничего не изменится. Все останется по-прежнему. Я должна с этим покончить. Так, может, оставим эту тему в покое, перестанем ковыряться в ней?

– Эмили, я вовсе не хочу ни в чем ковыряться! Я хочу помочь тебе. Как ты этого не понимаешь?

– Тут ничем не поможешь. Пойми, пожалуйста.

Мне не очень-то верилось, что она действительно поняла – но по крайней мере рот закрыла. Подперев подбородок ладонью, она опять взяла журнал и принялась его листать. Страницы она переворачивала с такой яростью, что было удивительно, как они не рвутся.

Долгое время в комнате не было слышно ни звука, кроме шелеста страниц. И чем дольше я сидела и краем глаза наблюдала за Алекс, тем настойчивее меня мучил один вопрос. Вопрос, которым я прежде не задавалась, потому что он потонул в пучине неприятных переживаний.

– Алекс, – проговорила я в тишине, – откуда… откуда ты узнала, что письма мне шлет Элиас?

Она вздохнула.

– По случайности. По глупой, дурацкой случайности.

– Как же именно?

Алекс отложила журнал.

– В тот день Элиас забыл дома телефон, – принялась объяснять она. – Оставил в гостиной. Вдруг звонок. Я увидела что, что звонит Себастьян, поэтому и взяла трубку. Я знала, что ему через пару часов предстоит защищать реферат. Он хотел его распечатать, но принтер отдал концы, и Элиас обещал распечатать на своем. Я понятия не имела, где пропадает мой братец и когда вернется, я же не знала, что он у тебя. Себастьян сказал, что скинет мне файл по почте, а я распечатаю его с компьютера Элиаса. – Алекс выдохнула. – Ну вот. Я села за его компьютер, прождала минут десять, несколько раз проверила свою почту, но никакого письма не было. Я решила, что вышла какая-то путаница. Что Себастьян отправил реферат на емейл Элиаса. Я открыла ящик моего братца, и на глаза мне попалась папка. Папка под названием «Эмили». Ну ты же меня знаешь, я ужасно любопытная. – Она развела руками. – Я открыла ее, сперва ничего не поняла – а потом до меня дошло. Как только он явился домой, я тут же потребовала объяснений. Ну а все остальное ты знаешь.

Так, значит, это была чистейшей воды случайность.

Стечение обстоятельств.

А не произойди этого, кто знает, когда бы он соизволил открыть мне правду?

Я медленно покачала головой.

– Выходит, все выяснилось исключительно благодаря твоему любопытству, – тихо проговорила я, разглядывая свои руки. Кофе был уже совсем холодный.

– Обойдусь без благодарностей, – ответила она. – Но да, именно так правда и вышла наружу.

Я молчала, глядя куда-то в пространство.

Потом поставила стаканчик на стол, перевернула страницу конспекта и склонилась над ним. Я видела написанные слова, разбирала каждое предложение, но смысл до меня не доходил. Мои мысли унеслись в тот мир, который я держала под строгим запретом. Потому что раз попав туда, выбраться было неимоверно трудно.

Через десять минут я попросила Алекс не обижаться, но все-таки оставить меня наедине с конспектами. Она колебалась, я видела это, но все-таки поднялась с кровати и попрощалась.

– Про Нойштадт подумай еще раз хорошенько, – сказала она напоследок. – Шесть недель – это ужасно долго. Тебе не кажется, что и трех хватит?

– Мне очень жаль, Алекс. Но я уже купила билеты на поезд.

Конечно, не этот ответ она хотела услышать. И так просто примириться с тем фактом, что теперь мы увидимся только на Рождество, она тоже не могла. Но в данный момент ей ничего не оставалось, кроме как кивнуть и сказать, что она позвонит мне завтра днем, после экзамена.

Когда дверь за Алекс захлопнулась и в комнате вновь воцарилась привычная тишина, я ощутила облегчение, словно наконец-то смогла дышать полной грудью. Напряжение отпустило. Я снова могла быть самой собой. Чувствовать себя так, как чувствую. И ни перед кем не притворяться.

Я вернулась к конспектам с твердым намерением заниматься, но слова вдруг поплыли перед глазами. Каждая буква растеклась настолько, что ее невозможно было прочесть. Спрятав лицо в ладони, я всхлипнула. Я истекала слезами, словно кровью.

* * *

Вот уже две недели дни проходили совершенно одинаково. Утром я выползала из постели чуть живая и тащилась на лекции, иногда даже на те, которые вовсе не обязана была посещать. Затем брела в библиотеку и сидела там часами, до самого закрытия. Дома, за столом, я продолжала заниматься до тех пор, пока глаза не уставали настолько, что я не могла разобрать собственные записи.

Днем было трудно. Но ночью, когда весь дом затихал и тишину нарушало только тихое похрапывание Евы, становилось еще хуже. Тогда я оставалась одна. Одна со своими мыслями, которые целый день пытались меня настигнуть.

Невыносимо было лежать на этой кровати. Я два раза сменила постельное белье – но оно все равно пахло Элиасом. Я знала, что этого не может быть, но и подушка, и одеяло, и матрас будто бы пропитались его запахом. Так бывает, когда человек чувствует ногу или руку, которую давным-давно потерял.

Его толстовку, так же как и диск, я затолкала в самый дальний угол шкафа и каждую ночь боролась с желанием вытащить ее оттуда. Как уютно в ней было когда-то, какое тепло разливалось по телу. Но тепло ушло. И никогда не вернется. С таким же успехом можно было вонзить себе нож в живот.

Но чего я не могла запереть ни в одном шкафу – это фортепианную мелодию. Она постоянно звучала у меня в голове. Только тональность теперь казалась иной. Темной, меланхоличной и грустной. Я не понимала, как раньше, слушая эту мелодию, могла испытывать счастье. И еще меньше понимала, как могла поверить, что он действительно написал ее для меня.

Я лежала на боку, подтянув колени к подбородку. Мелкий дождь стучал в окно, его шорох наполнял тонущую во мраке комнату. Мне казалось, будто я сама из стекла. А в голове бился все тот же вопрос: ну почему?..

Почему все повторилось?

Почему вышло так, что я снова угодила в тот же переплет, что и семь лет назад? Я же клялась, что больше не допущу ничего подобного, и вот, во второй раз стою перед той же грудой обломков.

Я понятия не имела, как буду собирать их. Один раз они уже были склеены. Временный ремонт – пусть хоть как-то, но держатся. А теперь поползли тысячи новых трещин, и обломки рассыпались в труху.

Почему именно Элис будит во мне такие чувства? Почему для меня он тот самый, единственный, в то время как я для него – не единственная и не та?

Элиас даже представить себе не может, как я страдаю из-за его маленькой забавы. Или именно этого он и добивался? Мстил за прошлое?

Сколько бы я ни уговаривала себя, разум отказывался понимать, что все это время я переписывалась с ним, отказывался верить, что Элиас и есть Лука. Четыре месяца я верила, что переписываюсь с совершенно незнакомым человеком. С человеком, который писал от чистого сердца, с человеком, которому я доверяла, на вопросы которого отвечала честно, не таясь. Не одну неделю меня терзал страх перед предстоящей встречей, я боялась, что не понравлюсь ему. Я думала о нем, размышляла, что он за человек, как он выглядит, как двигается и с каким выражением лица мне пишет. Уже нарисовала себе, как пройдет наша первая встреча, сомневалась, смогу ли от смущения выдавить хоть слово. И все эти раздумья, все эти переживания оказались напрасны – потому что Луки никогда не существовало. Потому что за экраном все это время скрывалось лицо Элиаса. В один миг я потеряла двух человек, которые так много для меня значили.

Какой дурочкой я казалась самой себе теперь, когда вспоминала наши встречи с Элиасом. Он смотрел мне в глаза и все это время знал, что у него есть вторая личина, а я столь глупа, что принимаю ее за чистую монету.

Но откуда было взяться сомнениям? Черт побери всё на свете, это мог быть абсолютно любой человек в Берлине. Элиаса в какой-либо связи с Лукой я бы заподозрила последним. Как тут догадаться? Когда переписка началась, об Элиасе я знала не так уж много – только слушала его идиотские колкости. Мне даже в голову не могло прийти, что он способен написать письмо вроде тех, какие слал Лука. Содержание не вязалось с Элиасом, да и могла ли я подумать, что у него хватит хладнокровия совершить такую подлость.

Но зачем? Чего он добивался? Смысла-то никакого. К чему тратить столько сил? Неужели его настолько задело, что я все время отфутболивала его?

«Да, потому что ты думаешь, что безразлична ему и он хотел просто поразвлечься. Но ты ошиблась. Может, ты ему не безразлична и он вовсе не хотел поразвлечься. Может быть, он просто совершил дурацкую ошибку». Слова Алекс звучали у меня в голове. Но разве переписка, длившаяся четыре месяца, может быть просто дурацкой ошибкой? Одно письмо, два письма, даже пять писем еще куда ни шло – пусть дурацкая ошибка; но не сотни же, но не так же долго! Элиас обманывал меня совершенно сознательно. Между его поведением и дурацкой ошибкой была пропасть.

* * *

Прижимая руки к груди, я куталась в одеяло. Элиас – вовсе не тот человек, которого мне так хотелось в нем увидеть. Он, увы, именно таков, каким я считала его с самого начала.

Каждый раз за минувшие четырнадцать дней, когда звонил телефон или хлопала дверь, меня бросало в жар. Первая мысль – Элиас! Не важно когда, не важно где, даже если кто-то окликал меня по имени – первый человек, о ком я думала, был он. Но он не появился ни разу. Ни единого разу. И как только я осознавала, что опять ошиблась, и первая паника проходила, вместо страха появлялось другое чувство – разочарование. Где-то в глубине души я, идиотка, надеялась его увидеть.