Шерил Сент-Джон - Билет до станции «Счастье»

– Разумеется, – отозвался Николас, осторожно изучая Сару, словно проверяя ее реакцию.

Она не чувствовала вкуса еды – желудок отчаянно сопротивлялся. Сара выпила воды, пытаясь успокоить вибрирующие нервы. Панихида! Как она сможет изображать Клэр на таком мероприятии? Чего от нее будут ждать? Сколько людей ей придется увидеть?

– В субботу днем, по-моему, самое подходящее время, тебе не кажется? – спросила Леда.

В субботу днем. Только один день. Она сумеет пройти через это. Сара кивнула и улыбнулась Леде улыбкой, которая, как она надеялась, выглядела ободряющей.

Николас сложил свою салфетку и резко встал.

– Если леди позволят, я должен уладить кое-какие дела.

– Еще десерт, – произнесла ему вслед Леда, но он уже ушел. – Мы съедим его долю, – натянуто улыбнулась Леда.

Саре хотелось выскочить из комнаты, вслед за Николасом. Но она сама поставила себя в такую ситуацию и теперь должна выдержать. Она взглянула на решительно настроенную Леду и смирилась. Единственное, что она может сделать, это помочь бедной женщине и поддержать ее, насколько сможет. Она должна им это. Она должна им намного больше.

В конце концов, сколько может длиться панихида?

На следующий день рано утром в дверь Сары постучалась Леда. Они вместе составили текст приглашений, и Леда велела Груверу отвезти образцы в типографию.

Затем прибыла Виржиния Вивер, портниха, чтобы снять с Сары мерки для платья и нижнего белья. Она принесла каталоги, из которых они с Ледой выбрали утягивающую юбку, скрывающую полноту, и шесть корсетов. Сара наблюдала за всем со все возрастающим волнением.

– Я бы рекомендовала вам сшить, как минимум, шесть таких нижних юбок, – заявила Виржиния. Женщины собрались в огромной гардеробной, составлявшей часть апартаментов Сары.

Идея тратить деньги Холлидеев на ее одежду Сару не особо радовала.

– Но ведь обычно я не такая… толстая, – возразила она в надежде на то, что они поймут: когда она вернется к своему нормальному весу, все эти обновки станут никому не нужны.

– Разумеется, дорогая. Но такой размер у вас будет не меньше года, а потом мода вообще изменится.

Сара взглянула на Леду, и та заметила:

– Виржиния права. Знаешь… – она сделала несколько шагов вперед, сложив ладони, – думаю, Клэр надо обязательно сшить один из этих турнюров. Может быть, я тоже себе такой закажу. И несколько подходящих к ним платьев.

– Да, это последний писк моды, – одобрила Виржиния.

Сара вспомнила о своих собственных платьях, которые были у нее в чемодане. Интересно, где они сейчас?

Единственное, что у нее осталось, это изумрудный браслет, который она вшила за подкладку своей сумочки. Сумочку каким-то чудом нашли и доставили в больницу вместе с ней. Она надеялась, что, продав его, сможет хоть с чего-то начать, когда покинет этот дом.

Виржиния раскрыла саквояж с образцами ткани. Новые платья, конечно, все будут черные. Муслин, бомбазин[1] и хлопок в рубчик – для дневных платьев; шелк, полушелковая тафта и блестящий сатин – для вечера и торжественных мероприятий.

– Как вы можете ходить в этом? – спросила Виржиния, опустившись на колени перед Сарой и глядя на ее домашние туфли. Засунув палец между пяткой и мягкой кожей задника, она заявила: – Они же вам не по размеру!

– Ничего, я последнее время мало хожу, – пробормотала Сара.

– Тебе велики туфли? – уточнила Леда.

– Перед рождением Вильяма у меня ноги сильно отекали, – постаралась объяснить Сара в надежде, что никто не заметит, как при этом запылали у нее щеки.

– Бедняжка, – сказала Леда, и у нее на глазах заблестели слезы. – А наш милый Стефан купил тебе новую обувь.

– Да. – Ее ответ прозвучал так тихо, что больше походил на шепот.

– Платье должно быть совершенно особенным, – твердо заявила Леда. – Стефан наверняка захотел бы, чтобы это было именно так. Элегантное и модное, несмотря на траур.

– Тогда нужно надеть турнюр, – решила Виржиния. – И у меня есть немного французского черного кружева, которое я берегла для особого случая.

– Но никто и не заметит его, раз я буду в этом кресле, – хотела урезонить их Сара.

– Неважно, ты – Холлидей. А Холлидеи занимают определенное положение в этом обществе, – возразила Леда. – Измерьте ей ногу, ей понадобятся туфли, – обратилась она к Виржинии.

Плач Вильяма напомнил, что подошло время кормить. Миссис Трент принесла малыша.

Сара раскрыла объятия навстречу младенцу – наконец-то она побудет наедине с сыном и хоть на время избавится от опеки Леды.

– Пожалуйста, вы не могли бы отвезти нас в другую комнату?

Миссис Трент выполнила ее просьбу.

– Я пока постираю его белье и пообедаю, если вы не против, миссис Холлидей.

– Конечно, идите.

Наслаждаясь уединением, Сара с Вильямом на руках села возле балконной двери, зашторенной тюлем. Леда и миссис Трент так опекали ее, что уже начали досаждать ей.

Каждый новый день увеличивал ее долг перед Холлидеями. Но пути назад, уже не было.

Она провела кончиками пальцев по шелковистым светлым волосам мальчика и вдохнула их молочный аромат. Где бы они сейчас были, если бы не доброта Стефана, доверие Леды и терпение Николаса?

Ей страшно было это даже представить.

Она не может опозорить Холлидеев перед их друзьями и близкими. Леда и Николас будут единственными, кто узнает правду.

Однако сейчас у нее нет выбора, и она должна доиграть свою роль до конца.

На церковной скамье Николас сидел возле матери. Через проход справа от него в кресле-каталке сидела его невестка. Он сфокусировал взгляд на ярких витражах за спиной священника. Тихие слова священнослужителя парили в воздухе, смешиваясь с запахом свечного воска и ароматом фиалковой туалетной воды Леды. Николас сжал руку матери, чтобы хоть немного успокоить ее.

Бессмысленная смерть брата не могла не терзать его. Почему именно этот поезд? Почему именно в эту ночь? Если бы только Стефан остался в университете, если бы он был благоразумнее. Если бы послушался совета Николаса и, закончив обучение, вернулся домой.

Если бы не Клэр, последние несколько месяцев Стефан был бы с ними. Николас предпочел бы, чтобы эта девушка не была членом их семьи. А теперь он вынужден делить с ней их горе.

Против своей воли он перевел взгляд с ее ноги, вытянутой вперед под слоями черной материи, к рукам в черных перчатках, сложенным на коленях. Если бы не твердое желание матери доставить ее в Мэхонинг Вэлли, Николас дал бы ей денег и как можно быстрее отправил обратно в Нью-Йорк.

Ей принадлежали последние недели Стефана. Последние мгновения.

Мысль, что он никогда больше не увидит брата, причиняла боль. Николас был старшим, и взял на себя ответственность за их семейный бизнес, за мать и брата. Он делал все возможное, чтобы воспитать Стефана так, как, ему казалось, сделал бы их отец.

А Стефана раздражало назойливое вмешательство брата в его жизнь. Он делал все возможное, чтобы досадить Николасу. В том числе женитьбой на Клэр. Их брак вполне мог превратиться в фарс.

А теперь Николас вынужден решать, что с ней делать.

– Николас! – прошептала его мать. – Тебе пора говорить.

Он встал и сделал несколько шагов к кафедре, которую только что освободил священник.

Клэр сидела с опущенной головой, сложив руки на коленях. Сначала он видел только ее шляпку, но потом она подняла голову. Черная вуаль скрывала глаза, но был виден нежный подбородок и обманчиво податливый рот. Губы выглядели припухшими, словно она недавно плакала. Убедительно, но только не для него. Она шила для актрис, напомнил он себе. Она должна уметь притворяться.

Николас ровным голосом заговорил о Стефане-ребенке, подростке, молодом человеке. Он сказал все то, что хотела услышать его мать, все, что ей необходимо было услышать. Все, что хотели услышать родственники и друзья. Все то, о чем он старался не думать до сего момента.

Стефан. Стефан. Его свободолюбивый брат, полный неуемной жажды жизни. У него еще столько нового и неизведанного было впереди. Он умер, оставив столько нерешенных между ними вопросов. Затянется ли когда-нибудь эта кровоточащая рана и пройдет ли боль потери?

Настало время участникам церемонии садиться в экипажи и ехать на кладбище. Николас поддерживал мать, а подошедший Милош Швайцер покатил кресло Клэр.

Саре было все равно, кто катит ее кресло. Ее мысли были заняты происходящим. Кто-то помог ей сесть в экипаж, где она устроилась, вытянув ногу, и невидящим взглядом уставилась в окно. Хорошо хоть, что лицо скрыто вуалью.

Ей придется увидеть могилу Стефана. Она снова подумала, что он мог бы остаться в живых, если бы в тот вечер ехал в своем купе.

Они остановились и снова вышли из экипажа. Сердце у Сары готово было выскочить из груди. Она запаниковала, увидев впереди балдахин.

Весенний дождик намочил траву и сделал ее ярко-зеленой. Однако красивые цветы и яркие букеты не могли скрыть свежий могильный холм, покрывавший тело Стефана Холлидея.

Сара смотрела и чувствовала, как ее охватывает ужас оттого, что она натворила.

Она уже думала о том, что стало с телом Клэр, однако тогда ей удалось отогнать мучительные мысли. Теперь они нахлынули снова.

Где же все-таки Клэр? Где настоящая жена Стефана? Она должна лежать здесь, рядом с ним, они должны быть вместе навечно, но из-за нее никто не собирался разыскивать тело.

А ребенок, которого ждала Клэр! Кто пожалел о нем?

Никто, кроме нее.

Боль вытеснила воздух из легких и слезами полилась из глаз.

Сара нащупала в ридикюле носовой платок и прикрыла им дрожащие губы.

Измученная страданиями и чувством вины, Сара молилась, чтобы этот день поскорее закончился.

– Пора идти. – Позади ее кресла стоял Милош Швайцер, и, как она поняла, он стоял там уже некоторое время. Все уже разошлись, и она сидела под навесом одна.