– Я с самого начала поняла, что ты не такой, как другие, – с довольным видом сказала я.

– Как это?

– Ты защищал Реми, и меня тоже, когда я захотела работать.

– Я рад, что ты независима. – Он прижал меня крепче. – Это немалое облегчение.

– Облегчение?

– Я заботился о своей матери с тех пор, как ушел отец.

– Но ты был так молод!

– В детстве я никогда не знал, в каком она будет состоянии, когда приду домой, – пьяной, рыдающей, полуголой с каким-то мужчиной… Позже мне пришлось бросить школу, чтобы начать работать. И бо́льшую часть того, что зарабатывал, я отправлял ей. Если честно, я понимаю, почему отец сбежал.

– Ох, Поль…

Он слегка отодвинул меня:

– Нам нужно идти.

– Давай еще поговорим.

– Я не хочу, чтобы твои родители беспокоились.

Всю дорогу до моего дома он держался отчужденно. Мне хотелось сократить дистанцию, которая нарастала между нами. На темной лестничной площадке я обняла его. Я чувствовала биение его сердца и наслаждалась ощущением его губ на моих губах, вкусом шампанского во рту… Мои руки блуждали по его телу, пока он целовал мои щеки, шею… Отдаваясь этой нежности, магии, творимой нами вместе, я хотела чувствовать его вокруг меня, внутри меня… Пора было написать новую главу в истории наших отношений.

Я ослабила его галстук:

– Давай…

– Ты уверена? – спросил он, но его ремень уже был расстегнут.

Я наслаждалась ощущением его движения под моими пальцами, наслаждалась звуками его тихих стонов, зная, что так же действую на него, как он на меня. Я позволила своей ноге скользнуть по его лодыжке, по его колену… Он подхватил мои ноги, прижал мое тело к своему. Мой язык встретился с его языком… Он завел мои ноги себе за талию. Кровь бешено колотилась в моих венах.

– Одиль, это ты? – Голос маман прозвучал приглушенно из-за двери.

Поль медленно опустил меня на пол. Дрожа от желания, я пошатнулась. Одной рукой он поддержал меня, а другой – дернул вниз подол моего платья. Все мое тело ныло. Я не хотела останавливаться. Страсть сделала меня безрассудной, и мне это нравилось.

Дверь квартиры распахнулась.

– Ты забыла ключи? – спросила маман.

– Придумай, как нам остаться наедине, – шепнула я Полю.

И потерла свои припухшие губы. Как же мы рисковали…


В библиотеке я повесила на крючок свой жакет, мурлыча, как пьяная, какую-то балладу. Мой живот был сыт, мое тело продолжало петь. Когда вошла Битси, окутанная плащом меланхолии, я тут же отрезвела.

Битси заметила мое состояние:

– Что случилось?

– Ничего.

Я не в силах была встретиться с ней взглядом.

– Что-то все же…

– С тех пор как уехал Реми, мне кажется несправедливым продолжать жить как обычно.

– А кто говорил, что жизнь вообще справедлива? – мягко произнесла Битси.

– Разве я могу позволить себе быть счастливой, когда он несчастен, когда ты несчастна?

– Надеюсь, вы с Полем не станете медлить со свадьбой.

Я посмотрела на нее:

– Он намекал на это…

– Твое счастье – не за счет Реми. Вы с Полем принадлежите друг другу.

– Ты действительно так думаешь?

– Да.

Когда Битси повернулась, чтобы уйти в детский зал, мне показалось, что корона волос на ее голове превратилась в нимб.

Прежде чем я занялась делами, Борис вручил мне стопку книг для доставки. По дороге к профессору Коэн я проходила мимо цветочницы на углу улицы. Я подумала о том, что обычно, когда мы с профессором болтали о том о сем, она иногда бросала грустный взгляд на пустую цветочную вазу. И, надеясь взбодрить мадам Коэн, я купила букет.

Когда я протянула ей пурпурные гладиолусы, профессор вспыхнула радостью. Она выбрала в буфете подходящий кувшин и поставила в него цветы.

Я показала на пустую вазу:

– А почему вы не взяли ее?

– Я никогда ничего в нее не ставлю.

– Но почему?

– Когда мой третий муж впервые пригласил меня к своим родителям, это был бесконечный воскресный обед. Мне просто нужно было выйти из комнаты.

– Это мне очень даже понятно.

– Когда я вернулась, его мать критически высказывалась обо мне: «Она холодная. Слишком интеллектуальная. И старая – значит бесплодная». Прежде чем он успел ответить, я сказала им, что ухожу. На следующий день он явился ко мне в кабинет вот с этой вазой. И когда он сказал, что она напоминает ему обо мне, я ответила: «Холодная, твердая и пустая?»

– И что он сказал на это?

– Что она воплощение красоты. Полна жизни, но может вместить еще больше. Безупречная сама по себе.

Я начала понимать, почему профессор вышла за этого человека.

– Как дела в библиотеке? – спросила она.

И снова я услышала незаданный вопрос: «Знаете ли вы, что евреи больше не могут преподавать и я потеряла работу? Но им разве есть до этого дело?»

– Месье де Нерсиа и мистер Прайс-Джонс заглянут к вам сегодня днем.

– Вместе? – оживилась профессор. – Они помирились?

И в самом деле. На прошлой неделе, измученный безвыходным положением, француз попросил мисс Ридер стать посредником.

– Наша директриса весьма внушительна, – сказал мне мистер Прайс-Джонс. – Нам до нее далеко.

– Когда она что-то решительно заявляет, вся библиотека содрогается.

И снова читальный зал загудел от их споров:

– Соединенные Штаты вступят в войну!

– Американцы – изоляционисты. Они не будут вмешиваться.

Как мне не хватало их перебранок!

– Я рада, что вы помирились, – сказала я месье де Нерсиа, который остановился у моего стола, чтобы поздороваться.

– Ну, мне пришлось натянуть на себя его башмаки.

Я улыбнулась, услышав измененную идиому, потому что мы, французы, обычно говорим «пришлось влезть в его шкуру».

– Тяжело было сделать первый шаг? – спросила я.

– Было бы куда тяжелее потерять друга.


У стойки абонемента собралась очередь из нескольких читателей, и мне пришлось отвечать на вопросы, начиная с «Как мне приготовить мамалыгу?» до «Не попросите ли вы вон ту женщину разговаривать не так громко?». Когда подошел Поль, также вставший в очередь, у него тоже был вопрос:

– Сможешь ты уйти отсюда на обед?

Я невольно посмотрела в сторону детского зала. Мы с Полем можем быть вместе. Битси сказала так, а ее благословение значило для меня больше, чем благословение какого-нибудь священника.

В маленьком роскошном районе рядом с парком Монсо, известном множеством посольств, Поль привел меня в величественное здание из известняка.

– Куда мы идем? – спросила я, когда мы поднимались по мраморной лестнице.

– Увидишь, – усмехнулся он.

На втором этаже Поль отпер дверь апартаментов, даже более пышных, чем у Маргарет. Высокие окна здесь украшали бархатные портьеры. Хрустальные подвески люстр сверкали в лучах солнца.

– Кто здесь живет? – в благоговении шепнула я.

– Наверное, богатей, сбежавший в Свободную зону.

– А откуда у тебя ключи?

– Один мой приятель находится в такой же ситуации, как и мы. И он здесь встречается со своей подругой.

Так это апартаменты для романтических свиданий!

Поль уткнулся носом в мою шею.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Я все для тебя сделаю, абсолютно все.

Я хотела этого больше всего на свете, но и боялась. Боялась, что от этого все изменится, что будет больно. Боялась, что, если мы займемся любовью, это может связать нас навсегда, а может и не связать.

– Для меня это тоже в первый раз, – сказал Поль.

Глядя мне в глаза, он ждал моего ответа.

Я погладила его по щеке:

– Я этого хочу.

Его пальцы дрожали, когда он расстегивал на мне платье. Как это было божественно – обнажать мое тело! Как это было божественно – видеть Поля, не боящегося, что вдруг появится маман. Он погладил мои старенькие шелковые чулки:

– Que tu es belle…[23]

И потянул меня к дивану.

Я раздвинула ноги, и он медленно скользнул внутрь. Поначалу было больно, но, глядя на Поля, я была рада, что это именно он. Когда он двигался внутри меня, мои бедра сами приподнимались ему навстречу. И впервые мой ум перестал анализировать каждую мелочь.

Потом, прижавшись к его телу, я гадала, почему в книгах пропускают именно эту часть. Это воспринималось как нечто прекрасное, более того – как нечто правильное. Быть с Полем – это казалось восхитительным, и важным, и верным.

Когда он пошевелился, я подняла голову и осмотрелась вокруг. Мне стало интересно, куда приведет коридор. Обнаженная, я пошла по солнечным пятнам, согревавшим паркет. Поль следовал за мной. За первой дверью оказался кабинет с позолоченным письменным столом. Реми был бы в восторге от набора красивых автоматических ручек, которые мы увидели в верхнем ящике стола.

– Почему они не взяли с собой ценные вещи? – спросила я.

– Когда началась война, люди бежали в панике.

Я не хотела вспоминать те ужасные дни. Я вытащила Поля из этой комнаты, оставив там все вопросы. Дверь слева привела нас в розовый будуар, и мы залезли на кровать под пологом на четырех столбиках. Сначала мы осторожно потоптались на ней, с ноги на ногу, а потом принялись прыгать. Вверх и вниз, мы хихикали, как дети. Поль остановился первым, внезапно посерьезнев. Мне нравилось то, как он смотрел на меня, с таким восхищением в глазах…

Задыхаясь, я упала на кровать и забралась под одеяло, зная, что Поль последует за мной в этот пуховый рай. Его ноги переплелись с моими, и он прошептал, прижавшись лицом к моим спутанным волосам:

– Мы дома…

Покинув тепло постели, мы по скользкому паркету вернулись в гостиную, где валялась на полу наша одежда. Поль показал мне свои карманные часы:

– Нам нужно вернуться до того, как твоя сварливая читательница с огромными зубами не начала жаловаться на твое долгое отсутствие.

– Пообещай, что мы сможем вернуться, – сказала я закрывшейся за нами двери.