Джанет Чарльз - Библиотека в Париже

– А как насчет библиотеки? – спросила я.

– Что насчет библиотеки? – раздраженно повторил папа́. – Ты что, не осознаешь опасности?

На следующее утро мы проснулись под рев громкоговорителей:

«Протесты и враждебные действия против немецких военных караются смертью!»

Париж, 16 июня 1940 года

Неужели это действительно был Париж? Мисс Ридер так не думала. На проспектах никого, прилавки на рынках опустели. Даже воробьи исчезли. Она быстро шла к остановке автобуса мимо цветочной лавки, где заметила повисшую на гортензиях паутину, потом мимо заколоченной досками булочной. Ей так хотелось чего-то знакомого, волшебного аромата круассанов… Обычно она ездила в библиотеку на двадцать восьмом маршруте, но общественный транспорт исчез. Она и дальше пошла пешком, с портфелем и противогазом, и поморщилась при виде троих немецких солдат, патрулировавших улицы. Мисс Ридер прибавила шагу, думая только об одном – о библиотеке.

Она перешла по мосту Сену. На всей просторной площади Согласия не было ни души, и ни единого автомобиля не проходило по Елисейским Полям, самой оживленной улице Франции. В этом чудеснейшем из городов мира она могла бы теперь услышать, как на землю упала шпилька. И такая тишина пугала. Мисс Ридер никогда не чувствовала себя такой одинокой. Тем не менее вид посольства немного успокоил ее, и ей захотелось зайти туда и сообщить послу Буллиту, что Американская библиотека остается открытой. В конце концов, он ведь был ее почетным президентом. Но мисс Ридер знала, что перед тем, как французское правительство покинуло город, премьер-министр просил американского посла договориться с прибывающими немецкими генералами о поддержании порядка. А свастика над роскошным отелем «Крийон», прямо напротив посольства, говорила о том, что послу есть чем заняться.

Директриса вошла во двор библиотеки, в это время сторож открывал ставни. Она успела к тому моменту, когда открывались сонные глаза ее мира.

– Я буду в своем кабинете. И пожалуйста, никаких посетителей до девяти часов, – как обычно, сказала она сторожу перед тем, как приготовить себе кофе.

Сев за свой стол, мисс Ридер перечитала телеграммы, надеясь, что они изменились за ночь, как и все остальное.

«Ходатайство о поступлении средств временно отклонено, – сообщал третий вице-президент правления из Нью-Йорка. – Наши друзья не уверены в том, что Американская библиотека сможет продолжать работу». Другое сообщение: «Мы допускаем закрытие библиотеки. Сомневаюсь, что она будет существовать в ближайшем будущем».

– Я не оставлю свой пост! – Мисс Ридер хотелось выкрикнуть это во весь голос. – Мы все равно здесь!

Ей необходимо было убедить их, что Американская библиотека в Париже должна оставаться открытой.

«Библиотеки – это легкие, – быстро написала она; вечное перо едва успевало за ее мыслями. – Книги – это свежий воздух, он необходим, чтобы сердце продолжало биться, чтобы ум продолжал воображать, чтобы жила надежда. Читатели зависят от нас, им нужны новости, им нужно общение. Солдаты нуждаются в книгах, им необходимо знать, что их друзья из библиотеки заботятся о них. Наша работа слишком важна, чтобы прекратить ее сейчас…»

Мисс Ридер прочитала написанное: слишком откровенно, слишком сентиментально. Она взяла себя в руки, написала другие письма: одно – мистеру Майламу в Американскую библиотечную ассоциацию, другое – в правление в Нью-Йорке: «Мы даем студентам то, в чем они нуждаются: общество, необходимые книги. Мы даем все, что можем, солдатам. В конце концов, это нечто такое, что следует продолжать, это наш вклад в гуманизм».

Мисс Ридер налила себе немного кофе.

– Кто-нибудь остался? – спросил Билл Буллит, просовывая в дверь кабинета свою лысую голову.

– О, посол…

– Директриса… Вы ведь знаете, почему я здесь?

– Чтобы посоветовать мне вернуться в Штаты, – усмехнувшись, ответила мисс Ридер.

– Президент Рузвельт приказал мне покинуть Париж, но я все еще здесь. Я не могу советовать вам сделать то, что я сам делать отказываюсь.

– И где только наш здравый смысл? – спросила она с едва заметной улыбкой.

– Наверное, забыли его в Штатах.

Мисс Ридер наблюдала за тем, как посол наливает себе кофе. Он сел.

– Укройтесь в «Бристоле», там поселились все американцы.

– Я не могу себе этого позволить.

Посол сделал глоток:

– Позвольте мне позаботиться об этом.

– Мне и дома будет хорошо.

– В вашем здании есть убежище в подвале, которое может защитить от ядовитых газов?

Мисс Ридер показала на противогаз, брошенный перед книжными полками.

– Отправку книг все равно придется пока приостановить, – сказал посол. – А «Бристоль» всего в четырех кварталах отсюда.

Пожалуй, находиться ближе к библиотеке было бы удобно.

Они оба надолго замолчали.

– Можете рассказать что-то конкретное? – наконец спросила мисс Ридер.

– Нам чертовски трудно договариваться с немцами. – Уверенность сразу покинула посла. – Пообещайте, что будете осторожны. И что переберетесь в отель.

– Пойду туда вечером.

Она отдала послу письма, которые следовало отправить с дипломатической почтой.

– Не стану вам мешать.

Буллит ушел.

Какая-то малая часть сознания мисс Ридер жалела о том, что она не послушалась своих родителей, умолявших ее сесть на пароход. Она носила с собой, в сумке, их фотографию. Каждый раз, когда она покупала багет или искала носовой платок, глаза матери и отца просили ее вернуться домой. Ей хотелось объяснить им, что Париж и есть ее дом. Здесь дело ее жизни, и эта жизнь была в Париже.

Оставалось надеяться, что это правильный выбор. Если родители и научили ее чему-то, так это стоять на своем, сталкивалась ли она со зловредной одноклассницей или с властным составителем каталога в Библиотеке Конгресса. Без принципов мы ничто. Без идеалов мы нигде. Без храбрости мы никто. И хотя родители желали ее возвращения домой, они гордились тем, что их дочь остается в Париже.

Милые мама и папа! – писала она им. – Мне так много хотелось бы сказать вам, столькими мыслями поделиться, но, увы, я полагаюсь на то, что ваши сердца помогут вам понять то, что у меня сейчас на душе…

«Бристоль». Ее родители почувствовали бы себя спокойнее, зная, что она находится рядом с соотечественниками. Этот отель обладал длинным списком важных гостей: кинозвезды, наследники, лорды и леди, а теперь вот какой-то библиотекарь. После работы мисс Ридер отправилась домой на рю де ла Шез, чтобы собрать вещи. Как только она открыла дверь, к ней бросилась мадам Палевски. Оливковая кожа консьержки была сейчас белой как мел.

– Что случилось? – спросила мисс Ридер.

– Мой муж был в Польской библиотеке. Туда пришли они… – Мадам начала всхлипывать. – Они просто ворвались… Потребовали все ключи. Разбежались по всему зданию. Рылись в архивах, в редких манускриптах. Директор пытался их остановить. Они пригрозили арестовать его.

– А ваш муж… он в порядке?

– Да. Но они все украли…

Нацисты были в Париже всего три дня, и это было лишь начало. Мисс Ридер надеялась, что церкви и библиотеки – тихие убежища – никто не потревожит.

Теперь она поняла, что вскоре ей придется встретиться с врагом лицом к лицу.

2 июля 1940 года

Милый Реми!

Где ты? Нам так хочется тебя увидеть или получить весточку от тебя. У нас все в порядке. Продержав меня дома десять долгих дней, папа́ разрешил наконец вернуться на работу. Я ужасно тревожилась за нашу директрису, одну в библиотеке, но она твердит, что просто наслаждается ролью одинокого стража. И все же без всех остальных здесь ужасно тоскливо, хотя теперь наконец кое-кто вернулся. Когда я увидела Битси, то просто завизжала от радости, месье де Нерсиа с удовольствием потребовал, чтобы мы умолкли. Но за хорошими новостями последовали и дурные: Борис объяснил, что и в Ангулем пришли нацисты. Строгая миссис Тернбулл теперь оттуда возвращается в Виннипег. Она канадка, то есть считается британской подданной, а значит – союзницей наших врагов.

Здесь нацисты покупают все подряд, от мыла до швейных иголок. Мы их называем туристами, потому что они фотографируются у памятников, словно приехали в отпуск. Когда они спрашивают дорогу куда-нибудь – «Где Триумфальная арка?» или «Где „Мулен Руж“?», – мы говорим, что не знаем. В девять вечера начинается комендантский час, город затихает. Нас заставили перевести часы на час вперед, в соответствии с их часовым поясом. И каждый раз, когда я смотрю на часы, это напоминает мне, что мы живем по их времени и по их условиям.

Никто поверить не может, что Франция сдалась так быстро. Священники за своими кафедрами размахивают Библиями и твердят, что поражение – это кара Господня за недостаток у нас благочестия.

Папа́ говорит, что нескольких человек арестовали за то, что они рисовали граффити или бросались камнями в немецких солдат, но в остальном ситуация у нас спокойная. Поль выглядит достаточно злым, чтобы убить кого-нибудь. Он говорит, что теперь его работа состоит в том, чтобы организовывать уличное движение для нацистов. Они приказали ему носить белые перчатки, и он заявляет, что от этого чувствует себя каким-то вражеским дворецким. Скоро он отправится к тетушке на ферму, чтобы помочь ей с урожаем. Перемена пойдет ему на пользу.

Тебе, наверное, чертовски тяжело оттого, что ты не можешь обнять Битси. Она жутко по тебе скучает. Клянусь, пока тебя нет здесь, я буду изо всех сил заботиться о ней.

У нас нет никаких вестей от Маргарет, но я надеюсь, что у нее все в порядке. Те немногие читатели, что у нас остались, берут гораздо больше романов, чем прежде. Возможно, это способ сбежать от горестных метаморфоз… Борис называет все это Францией Кафки.