– Все еще не пишет.

– И как долго?

– Две недели.

– Когда я очутился в армии, – начал Борис, намазывая бумагу клеем старой кистью для живописи, – мы, новобранцы, так усердно тренировались, что вечерами просто падали на койки, как мертвые. Нам было не до переписки. Сержант требовал от нас выкладываться по полной, хотел, чтобы мы оставили в прошлом прежнюю жизнь.

– Наверное, вы правы…

– Но очень трудно быть тем, кого оставили в прошлом.

Борис меня понимал. Мы мало говорили, но много чувствовали, окутывая библиотеку тьмой. При таком количестве окон работа заняла у нас два дня.

Потом, первого сентября, в армию призвали всех мужчин в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет. Бориса, соседских мальчишек, с которыми я выросла, бледных аспирантов, практически живших в справочном зале, булочника, вечно сжигавшего багеты, – всех мобилизовали. Папа́ просил оставить в Париже его полицейских офицеров, Поль получил временное освобождение, чтобы продолжить работу на ферме тетушки.

Везде я видела свидетельства неизбежности войны: в армии, увеличившей свою численность, в «Геральд», с ее зловещими заголовками, и на доске объявлений в нашей библиотеке. Там рядом со списком бестселлеров появилась только что отпечатанная бумага с печатью посольства США, в которой говорилось: «С учетом сложившейся в Европе ситуации живущим в городе американцам рекомендуется вернуться в Соединенные Штаты».

Прислушается ли мисс Ридер к директиве посольства? Что, если и британский посол выпустит такое же сообщение и я потеряю Маргарет?

Я почти бегом промчалась мимо карточек каталога, где тетя Каро впервые познакомила меня с системой Дьюи, мимо стеллажей, за которыми мы с Полем впервые поцеловались, мимо задней комнаты, где мы с Маргарет подружились, к кабинету мисс Ридер.

Директриса легонько покачивалась на стуле, держа в пальцах ручку, полностью сосредоточившись на лежавших перед ней документах. Воздух наполнял аромат кофе. Не видно было никаких коробок, никаких признаков укладки вещей. Мисс Ридер оставалась на месте. А пока она была на месте, все должно было идти хорошо. Моя паника утихла, я медленно, глубоко вздохнула.

– Вы не уезжаете домой? – спросила я.

– Домой?

– Вы не уезжаете?

Ее брови сошлись у переносицы, когда она посмотрела на меня так насмешливо, словно подобная мысль никогда и в голову ей не приходила.

– Я дома, – ответила мисс Ридер.


1 сентября 1939 года

Милый Поль!

Я так по тебе скучаю, мне хочется ощутить твои руки на своей талии, услышать твой утешающий шепот у виска. Мое сердце постоянно болит с тех пор, как Реми поступил на военную службу. Мне не по себе от того, как мы с ним расстались. Когда ты вернешься, все станет лучше.

Поскольку большинство местных мужчин мобилизовали, твоя тетушка, безусловно, нуждается в помощи больше, чем когда-либо, но мне ты тоже нужен, и я считаю дни до твоего возвращения.

Со всей любовью,

твоя колючая библиотекарша


Я не могла игнорировать тот факт, что у Реми появилось новое доверенное лицо, но могла избегать ее саму, проводя как можно больше времени в зале периодики. Сегодня, как всегда, я цеплялась за своих завсегдатаев. Закутавшись в пурпурную шаль, профессор Коэн вздыхала над прекрасными строками «Путешествия во тьме» Джин Рис. Рядом с ней постукивала вставными зубами мадам Симон, поглощенная изучением новых фасонов в «Харперс базар». Напротив них месье де Нерсиа и мистер Прайс-Джонс подшучивали друг над другом.

– Наилучший виски делают в Шотландии, – утверждал англичанин. – Я сам наполовину шотландец.

– Да, знаю, – ворчал француз. – А на вторую половину – содовая.

– «Глендронах» – лучший из сортов!

Не желая признавать, что в Великобритании могут производить что-нибудь стоящее, француз возражал:

– Куда лучше «Джордж Дикель» из Теннесси!

– Можно попробовать то и другое и выяснить, кто из вас прав, – предложила я.

– Одиль, а вы находчивы!

Ко мне бочком подошла Битси.

– Моего брата призвали, – сказала она. – Он уехал вчера.

– Мой уехал уже несколько недель назад, – ответила я. – Но вы ведь об этом и так знали?

– Реми призвали бы в любом случае.

– И что, от этого я должна чувствовать себя лучше? – огрызнулась я.

Читатели изумленно разинули рты.

– Мы все тревожимся, – мягко произнесла профессор Коэн.

Отвернувшись от Битси, я открыла «Геральд» и стала читать передовицу: «При всех нынешних тревогах большая война может и не начаться. Но никто не может сказать наверняка, при всех возможностях герра Гитлера». Я не осознавала, что произнесла это вслух, пока не увидела гримасу мадам Симон.

– Какая еще война? – хихикнула она. – Европа слишком устала, никто не хочет сражаться.

– Вы склонны к иллюзиям, – произнесла профессор Коэн. – Дети дерутся из-за игрушек, мужчины – из-за территорий.

– Давайте не думать об этом сейчас, – с тревогой поглядывая на меня, предложил месье де Нерсиа.

Он отобрал у меня «Геральд» и развернул газету на странице светской жизни, где две колонки сообщали о новостях американского района в Париже.

– «Мистер Элай Громбекер из Нью-Йорка отправился в Европу на быстроходном пароходе. Мистер и миссис Э. Бромунд из Чикаго, недавно посетившие Берлин, остановились в „Бристоле“. Миссис Минни К. Оппенгеймер и мисс Руфь Оппенгеймер из Майами сделали покупки в „Континентале“».

– Война не помешает светским дамам бегать по магазинам, – сказал мистер Прайс-Джонс.

– А вот новости из британского квартала, – продолжил месье де Нерсиа. – Махараджа княжества Трипура остановился в отеле «Георг V». Графиня Абингдон присоединилась к графу в «Принс де Галл».

Я засмеялась вместе с остальными: светская публика уж так серьезно к себе относилась. Но это позволило нам ненадолго забыть о напряженной политической ситуации.

После работы я пошла домой, надеясь на письмо от Реми, но поднос на столике у входа был пуст. Я услышала голоса в гостиной и заглянула туда… Поль! Увидев меня, он вскочил. Помня о родителях, я лишь позволила себе на мгновение коснуться его плеча, когда он чмокнул меня в щеку.

Сидя на диване в двадцати сантиметрах от него, я прошептала:

– Я скучала по тебе!

– Я еще сильнее скучал, – шепнул он в ответ и продолжил громче: – У вас хоть читатели есть для компании. А у меня, кроме тетушки, были только коровы, куры и козы.

– Кое-кто вполне мог бы назвать мистера Прайс-Джонса упрямым старым козлом.

– Да, но он не бодается!

Мой отец посматривал на нас с самодовольной благожелательностью:

– Я так и знал, что Поль тебе подойдет.

– Да, папа́, четырнадцатый кавалер из тех, кого ты приглашал, оказался очаровательным.

– Скоро у вас будет больше времени друг для друга, – заметил папа́. – При всех этих разговорах о войне твои коллеги разъедутся из Парижа, а библиотека закроется.

– Мисс Ридер говорит, мы продолжим работу, – возразила я. – Никто никуда не собирается.

– Вряд ли. А ты сможешь отдохнуть. – Он подмигнул и добавил: – Может быть, даже перестанешь опаздывать к ужину.

Когда папа́ говорил о своей работе, то говорил о долге. Он не мог понять, что я люблю библиотеку. И лишние часы, проведенные с Хелен в справочном отделе в поисках ответов для читателей, вовсе не были скучной обузой, это был поиск сокровищ.

– Очень важно помнить, как бывает трудно попросить о помощи, – напоминала она мне. – Никогда не выказывай нетерпения, важен любой вопрос.

Мы с ней рылись в специализированных библиографических справочниках и энциклопедиях, чтобы найти нужное – от количества населения на Кубе до сравнительных оценок китайских ваз. Каждый день приносил вопросы, требовавшие ответов. После работы с десятками академических документов профессор Коэн решила перейти к роману, а потом принялась изучать Италию XVI века.

– Как одевались венецианки? Что они пили? Что носили в карманах? – поинтересовалась она.

– Вы уверены, что у них были карманы? – спросила Хелен.

– Ничуть! – ответила профессор.

И мы втроем отправились в плавание к Венеции, лавируя между стеллажами.

Я была нужна библиотеке. Я была счастлива там.

– Я не могу отдыхать, – заявила я отцу. – Мисс Ридер говорит, книги развивают понимание, а это сейчас важно как никогда.

Когда папа́ открыл рот, чтобы возразить, маман выставила его из гостиной и закрыла за ним дверь.

Я придвинулась ближе к Полю:

– Он просто невыносим!

– Он беспокоится за тебя.

– Наверное…

Поль целовал мои руки, щеки, губы. А мне хотелось большего. Хотелось кожей ощутить его кожу, хотелось, чтобы наши тела переплелись. Поцелуи были прологом изумительного романа, – романа, который мне хотелось дочитать до конца.

Тихо щелкнула дверная ручка, мы резко отодвинулись друг от друга. Маман направилась к подставкам у окна, чтобы полить папоротники.

Когда я была маленькой, мне нравилось читать в постели. Каждый вечер после того, как маман говорила: «Пора гасить свет», я просила позволить дочитать главу, но безрезультатно. Маман постоянно сама решала, когда пора остановиться.


Раскладывая дневные выпуски газет, я увидела белую как мел мисс Ридер, вошедшую в читальный зал. И мы все мгновенно поняли, что случилось нечто дурное. Мистер Прайс-Джонс и месье де Нерсиа перестали спорить, профессор Коэн оторвалась от книги. Остановившись перед заклеенным окном, директриса дрожащим голосом сказала:

– Звонили из посольства. Англия и Франция объявили войну Германии.

Когда папа́ рассказывал о годах, проведенных в окопах, я могла лишь представлять себе бои по поблекшим фотографиям, сделанным издали. Теперь же танки и раненых солдат можно было увидеть на цветных фото. Оказался ли в каком-то бою Реми? Был ли он ранен?

– Они сообщили, где начнутся столкновения? – опередив меня, спросила Битси.