Мисс Ридер была другой. Когда я спросила, могу ли я произвести некоторые перемены в зале периодики, для меня стало потрясением услышать в ответ: «Да».

Я умирала от желания расспросить ее о многом. Что думают ее родители о том, что она живет здесь? Как это она набралась храбрости переехать в чужую страну? Буду ли я когда-нибудь такой же храброй? Хотя я буквально слышала голос маман: «Не проявляй любопытства! Занимайся своими делами!» – вопросы так и гудели во мне, пока наконец один не вырвался наружу:

– Что привело вас во Францию?

– Любовная история. – Ее ореховые глаза засияли.

Я наклонилась чуть ближе к ней:

– В самом деле?

– Я влюбилась в мадам де Сталь.

– Писательницу?!

– В ее время люди говорили, что в Европе существуют три великие силы: Великобритания, Россия и мадам де Сталь. Она оскорбила Наполеона, заявив: «Даром речи он явно не обладает». Наполеон ответил тем, что запретил ее книги, а ее изгнал.

– Она никого не боялась.

– Можете вы поверить, что я прокралась в тот особняк, где она жила? Я намеревалась лишь зайти во двор, но потом какой-то слуга поздоровался со мной, как будто я была вправе здесь находиться. И я вошла, поднялась по ее лестнице, моя рука касалась ее перил, я во все глаза смотрела на стены, на которых некогда висели ее фамильные портреты… Наверное, это звучит довольно странно.

– Это звучит как любовь. Вы действительно перебрались сюда ради писательницы?

– Я тогда была в Испании, организовывала на книжной ярмарке выставку Библиотеки Конгресса. А здесь открылась вакансия, и я ухватилась за нее. А вы? Вам приходилось путешествовать? Вы всегда хотели стать библиотекарем?

– Я всегда хотела работать именно здесь. Я писала вам тогда, что хотела поступить в Американскую библиотеку из-за воспоминаний о том, как приходила сюда с моей тетушкой. Вы мне напоминаете ее, правда, – не только вашей прической, но и тем, как вы добры ко всем и как делитесь с людьми своей любовью к книгам.

Подошла графиня, держа под мышкой папки. Ее волосы напоминали мне о море в облачный день: белые барашки на волнах над серым могучим течением… Очки для чтения, сидевшие на ее носу, заставляли думать, что она намерена прочитать нам какую-то лекцию.

– Нам нужно поговорить, – заявила она мисс Ридер.

– Можем продолжить наш разговор позже, если захотите, – сказала мне мисс Ридер, прежде чем отправиться следом за членом правления в свой кабинет.

Пока я приводила в порядок газеты, Борис прочел мне кое-что из «Фигаро»:

– «Месье Невилл Чемберлен предложил сделать перерыв в работе парламента с четвертого августа до третьего октября, если его созыва не потребуют какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства».

– Я хочу взять отпуск, – сказала я.

Конечно, мне хотелось, чтобы у меня была возможность побыть с Полем.

– Для этого станьте членом парламента, – пошутил Борис.

Но на этот раз я хотя бы с нетерпением ждала воскресного обеда. Реми пригласил Битси, что было равносильно объявлению о помолвке. Я только беспокоилась, что папа́ может все испортить, постоянно унижая брата.

Я собрала газеты за последнюю неделю и понесла их наверх, в архив, мимо кабинета мисс Ридер. Дверь была приоткрыта, так что я заглянула внутрь.

Директриса выглядела мрачной.

– Я получила письмо от университетской библиотеки в Страсбурге. Месье Уикершем сообщает, что они с мадам Кахлманн упаковали и эвакуировали двести пятьдесят ящиков книг.

– Война на подходе. – В голосе графини слышалась уверенность.

Страсбург находился в опасной близости к Германии. Библиотекари отправляли книги в безопасное место, хотя политики ни слова не говорили об эвакуации людей.

– Книги отправили морем в департамент Пюи-де-Дом, – сказала мисс Ридер. – Нам тоже нужно подготовить план.

Неужели юго-запад безопаснее Страсбурга? Безопаснее Парижа?

– Самые хрупкие вещи я заберу в свой загородный дом. Ноты и тексты молодого Пита Сигера, первые издания. Там с ними ничего не случится. Мы подготовим запасы угля, воды в бутылках. Песок, чтобы гасить огонь.

– И противогазы, – вздохнула графиня, – если эта война будет похожа на предыдущую. Десять миллионов тогда были убиты, а сколько были ранены и искалечены? Я просто поверить не могу, что такое начинается снова.

Убитые… раненые… искалеченные… Я избегала разговоров о войне, всегда меняла тему, когда о ней заговаривал Реми, сбега́ла в детский зал, если такие речи заводил мистер Прайс-Джонс. Но теперь похоже было на то, что в опасности может оказаться библиотечное собрание. И мы сами можем оказаться в опасности?

Мне пришлось признать тот факт, что война действительно на пороге.

Глава 11. Одиль

В одиннадцать пятьдесят пять в день обеда в честь помолвки Реми и Битси – le fiançailles – я и мои родители торжественно сели на диван. Я надела розовую шелковую блузку, которую Маргарет одолжила мне ради счастливого события. Нарумяненные щеки маман напоминали сочные сливы, к платью она приколола брошь-камею, которую надевала лишь в особенных случаях. Папин костюм был ему тесноват, и он то и дело дергал себя за галстук.

Звякнул дверной звонок, и Реми, на ходу натягивая блейзер, бросился открывать. Битси, как всегда, уложила волосы на голове короной, но вместо вечного коричневого платья на ней было сегодня желтовато-зеленое. Они с Реми пристально посмотрели друг на друга. У меня перехватило дыхание. Это было похоже на боль, мне так захотелось, чтобы Поль очутился рядом.

Когда Битси наконец заметила, что мы все встали ей навстречу, она не посмотрела мне в глаза. От смущения или она за что-то на меня сердилась? Я иногда оставляла в раковине чайную чашку, не помыв ее, и Битси не раз и не два напоминала мне, что никому не хочется прибирать за мной.

Маман просияла улыбкой:

– Одиль и Реми говорили о вас много хорошего.

Папа́ подошел немного ближе:

– Я слышал, вы тоже из тех девушек, которые стремятся сделать карьеру.

– Я помогаю семье, месье. – Битси уверенно посмотрела ему в глаза.

– Хорошее дело, – кивнул он.

Маман нервно выдохнула. Возможно, папа́ будет вести себя прилично.

– Вы работаете с детьми, – продолжил папа́. – Это должно означать, что вам они нравятся.

Битси вспыхнула, и Реми, словно защищая, тут же обнял ее за плечи.

– Не обращай внимания на commissaire, – сказал он.

Я уставилась на папа́. Неспособный на околичности, он всегда считал нужным говорить то, что думает.

– Вы умеете вязать? – спросила Битси маман, спеша вернуть разговор на пристойную почву.

– Да, после чтения это мое любимое занятие. И еще я люблю рыбачить.

Папа́ жестом пригласил всех в гостиную, где приготовил графины для аперитива, но маман показала на столовую. Она не могла помешать папа́ травить Битси, как какого-нибудь новобранца, но могла отчасти укоротить допрос.

Папа́ сел во главе стола. Я сидела рядом с маман, а счастливая парочка – напротив нас, причем Битси оказалась около папа́. Когда горничная подала жаркое и картофель, папа́ наполнил тарелки Битси, маман и мою, потом положил Реми и себе. Пока мы ели, Битси продолжала избегать моего взгляда. Я просто ощущала, как маман мысленно роется в своей шкатулке, разыскивая бабушкино кольцо с опалом, чтобы Реми подарил его Битси. Впереди их ждал свадебный пир, потом медовый месяц… Я гадала, останутся ли новобрачные жить здесь, хотя бы на первое время.

Реми посмотрел на Битси, и та тихонько хлопнула в ладоши. Рядом с ней Реми был куда более уверенным.

– У меня сообщение, – сказал он.

Так и есть. Они обручились. Битси не смотрела мне в глаза из-за того, что ей приходилось это скрывать. Тоже мне, тайна! Я подняла свой бокал, чтобы поздравить влюбленных.

– Да? – усмехнулся папа́, глядя на Битси.

– Я записался в армию, – заявил Реми.

Маман прижала ладонь к губам. Папа́ разинул рот. Моя рука застыла в воздухе. Холодность и решительность тона Реми причинили мне боль. Как будто он высыпал ведро пуль в наши стаканы для воды и в остатки соуса. Я не осознавала, что дрожу, пока не заметила, что бокал подпрыгивает в моей руке. И лишь Битси оставалась безмятежной. Реми обсуждал с ней свои планы. И она явно их одобрила. Может быть, даже поощряла его.

– Что?! – наконец выдохнула маман. – Но зачем?

«Я просто не могу сидеть дома, – говорил когда-то Реми. – Кто-то же должен что-то делать!»

– Я хочу перемен, – сказал он на этот раз.

– Займись этим здесь… – Маман показала на папа́. – Поступи в полицию.

Я легко прочитала мысль Реми: «Последнее, чего мне хочется, – это стать похожим на него».

Папа́ резко поднялся. Стул громко скрипнул и опрокинулся.

Я ожидала, что он набросится на Реми со всем тем арсеналом, что имелся в его распоряжении. Насмешка: «Какой из тебя солдат? Ты даже прямо стоять не можешь!» Презрение: «Если ты отказываешься даже помочь мне срубить елку на Рождество, сомневаюсь, чтобы ты мог схватиться с человеком». Воззвание к чувству вины: «А что будет с твоей бедной матушкой?» Оскорбление мужской гордости: «Думаешь, армии нужны слабаки вроде тебя? Туда берут лишь настоящих мужчин, таких как я». Ярость: «Я глава этой семьи! Как ты посмел записаться, даже не сообщив мне?»

Но он, не сказав ни слова, просто вышел из комнаты. Через секунду хлопнула входная дверь. Мы с маман обменялись растерянным взглядом. Битси что-то нашептывала Реми. Он посмотрел на меня.

Ну? – услышала я его мысленный вопрос.

Брат ожидал от меня благословения, но я только и смогла, что пробормотать:

– Не надо…

В его глазах вспыхнула боль. Он верил, что я поддержу его.

Мне так не хотелось, чтобы мы отдалились друг от друга. Только не сейчас.

– Ты разве не понимаешь, как я буду по тебе скучать? – заставила я себя заговорить с фальшивой бодростью. – Нам нужно побольше времени проводить вместе, пока ты не уехал.