Я: Я приду.

Она: Круто.

Кажется, у меня появились планы на субботу. Включив ноутбук, чтобы заняться домашкой, я прошла в переднюю часть зала и, выглянув в витринное окно, увидела босса. Он стоял на тротуаре рядом с Тэсс, скрестив руки на груди. Он всегда так делал, когда разговаривал с бывшей женой. Оксфордская рубашка в полоску и твидовая кепка еле держались на его длиннющей тощей фигуре – тоже все как обычно, даже при двадцати шести градусах жары ничего не менялось. Тут они попрощались.

– Привет, мисс Дарси-дива! – крикнула Тэсс – ее громкий голос с металлическими нотками сквозь стекло звучал приглушенно – и радостно помахала мне. Я помахала ей в ответ. Сегодня ниспадавшие ей на плечи волосы были оттенка платиновый блонд. Кто знает, какой парик она выберет завтра? Я работала здесь уже два года, но никогда не видела ее настоящих волос.

Небезосновательное предположение: Уинстон, скорее всего, их видел, хотя женаты они были лишь год (и это был грустный год) и развелись больше тридцати лет назад. Во время раздела имущества ни одна из сторон не захотела уступить находившееся в совместном владении историческое здание в Северном Парке. И было принято решение сделать из номера 386 по Юнивёрсити-авеню два магазина. Справа – книжный «Желтое перо», слева – «Империя первоклассных париков».

Колокольчик звякнул – Уинстон ворвался в помещение. Я сделала вид, что очень занята: взбила вышитые подушечки на креслах, а потом повернула растения в больших цветочных горшках к свету.

– Гхм! – фыркнул Уинстон и молча кивнул мне. О, да он в отличном настроении.

– Добрый день, мистер Уинстон. – Я устроилась за стойкой.

Приблизившись к сводчатому коридору, ведущему в кабинет, он остановился у старинного полотна. Это был написанный маслом портрет писца восемнадцатого столетия, в руке он держал перо с желтым кончиком.

– Добрым он был бы, если бы эта женщина из соседнего магазина вовремя подготовила свой отчет о расходах. Бухгалтеры не любят, когда их заставляют ждать.

Уинстон снял кепку и провел короткими пальцами по влажным от пота волосам. Когда-то они были светлыми, а теперь поседели и стали темно-серыми. Под цвет волос были и усы, они потемнели за годы курения, да такими и остались навсегда, хотя курить он бросил прошлой весной. Весело было здесь у нас в прошлом апреле.

– Конечно, не любят. Ох уж эти бухгалтеры.

Босс издал низкий, скрипучий звук.

– Дарси, не взрослей. Если можешь, конечно. – Уинстон сердито выдохнул и скрылся в кабинете, хлопнув дверью.

Я же никак не могла отделаться от его слов. Они будто прилипли к коже и раздражали ее до чесотки. Не взрослей?

Я вцепилась руками в край потертой стойки. Весь день мой мозг переключался с беспощадных воспоминаний на полное забвение. Туда и обратно. Сейчас он остановился на сцене, которая произошла у меня в квартире в 7:30 утра, когда я пыталась быть обыкновенной ученицей выпускного класса старшей школы Томаса Джефферсона. Просто пыталась позавтракать. И теперь у меня перед глазами стояла мама, ее волосы, забранные назад одной из двадцати имевшихся у нее эластичных повязок, и мамин недоуменный взгляд, который она бросила на кухонную стойку.

– Что-то не так, – сказала мама, глотнув сваренного мной кофе. – Погоди-ка, а где тарелки «Уильямс-Сонома»?

Я резко развернулась, не выпуская из рук тоста с арахисовой пастой. Как мама все замечает?

– Это те, которые ты разбила? И которые мне пришлось убирать, пока ты спала?

Мамино припухшее, но накрашенное по всем правилам лицо стало белым как мел. Вот оно, мгновение, когда она вспомнила. Возможно, не все, но достаточно, чтобы сказать:

– Ох. Дарси, я…

Я тяжело вздохнула.

– Что сделано, то сделано. Не надо об этом, ладно? – Я придвинула к ней стопку счетов. – Вчерашние. Страховка машины. Мобильник. Одна из твоих кредиток. – Лимит, несомненно, превышен.

– Да, конечно. – Еще глоток кофе, глаза в телефон.

– Мам?

– Секунду, дружок. Распродажа жеодовых подставок под стаканы, это «Крейт-энд-Баррел». Пока не все распроданы, мне надо…

– Мам! – Прекрати. Вспомни, что сказал психолог. Не теряй самообладания. Никаких эмоций. Простые предложения. Я отобрала у нее телефон и посмотрела ей в глаза. – Послушай, пожалуйста. Сначала оплати счета. Ты не сможешь прожить без телефона и без страховки на машину. И задолженность по кредитке погаси. Хотя бы часть, хорошо?

– Да. Сегодня же.

Сколько раз я уже это слышала? Но из-за аренды нам с ней нужно было начать осторожно двигаться вперед. Мой мозг нашел лазейку в мир книг. Главы и сцены вертелись в голове, как адресная картотека «Ролодекс»[6], пока я не припомнила хитрость одной секретарши, которую та использовала со своим взбалмошным начальником, частным детективом. Глубоко вздохнув, я сказала:

– Давай так. Ты, когда оплатишь, напиши мне, а? Может, так тебе будет легче не сбиться с пути.

Мама перевела взгляд на мобильник, на котором я уже успела закрыть все приложения.

– Ой. – Она нахмурила брови. – Хорошо. Думаю, я с этим справлюсь.

И вот уже нечетким эхом звучит голос босса. Дарси, не взрослей. Поздно, Уинстон. Уже поздно.

* * *

– Дарси. Мисс Уэллс!

Я вздрогнула и подняла глаза. Уинстон барабанил по стойке пальцами.

– Наверное, опять замечталась. Боже. – Он навел на меня грозный взгляд. – Я уже три раза тебя звал.

– Ой, простите. – Я помотала головой, чтобы мысли прояснились, и закрыла ноутбук. – Просто дел много. Проблема с… э-э-э… домашней работой. – От мелкого вранья сердце заколотилось в груди.

– Хм-м. – Он бросил передо мной два конверта. – Мелочный адвокат прислал ее бумаги сюда вместе с моими. Как всегда! Будто не мог отправить ей домой.

Он ушел, а я мысленно закатила глаза. Не нужно было говорить мне, что делать с бумагами. Видимо, пять шагов от двери «Желтого пера» до почтового ящика Тэсс – это для Уинстона жуть как далеко.

Я решила сделать даже лучше: не просто бросить в ящик, а зайти в «Империю первоклассных париков» и отдать конверты лично Тэсс. Она мне нравилась, и во время перерывов я даже ходила поболтать в «Парики», подальше от Уинстона. Тэсс обожала возиться с моими волосами: прикалывала то накладные пряди, то блестящие заколки – и обязательно заваривала зеленый чай, я его не любила, но все равно пила. Я открыла дверь в салон Тэсс, и меня оглушило жужжание дрели, вступившей в схватку с упрямой стеной из гипсокартона. Я огляделась, но Тэсс не было. Был только Эшер Флит, недавний выпускник старшей школы Джефферсона.

Эшера я почти не знала. Мы никогда не дружили, и общих занятий у нас не было. Но я знала о нем – все самое примечательное и плохое. Это в Джефферсоне знали все.

– Старая рухлядь! – перекрикивая грохот дрели, взревел Эшер.

Он в бешенстве выдернул металлическое сверло из патрона и сочно выругался. Порывшись в стоявшем рядом ящике, он достал новое сверло, вставил в патрон и снова взялся за дело. Ничего себе. Меня он так и не заметил.

Я не видела его с мая, когда все в школе узнали, что он попал в страшную автомобильную аварию. Кто бы мог подумать, что единственный во всей школе Джефферсона ученик с лицензией летчика едва выживет в катастрофе, причем не во время одиночного полета на отцовском самолете, а просто сев за руль и отправившись на встречу с другом? Про последующие события я знала немного, только то, что Эшер окончил последний класс на больничной койке. Он не был ни на выпускном балу, ни на церемонии в Диснейленде, ни на торжественном вручении аттестатов. Все это он пропустил.

К счастью, шум наконец утих. Парень швырнул дрель на прилавок Тэсс и приложил пальцы к вискам. Он был другой, не такой, каким я его помнила. Рассматривая его профиль, я заметила скулы и резко очерченную квадратную челюсть. Волосы холодного каштанового оттенка отросли длиннее обычного и теперь курчавились над воротником.

Когда Эшер повернулся, я выдвинулась вперед и раскрыла глаза пошире. Он посмотрел сквозь меня на коробку с металлическими заклепками. Как это? Я меньше чем в пяти метрах от него, а он меня не замечает?

– Привет, – сказала я и сделала шаг вперед.

Эшер дернулся всем телом, но уголки губ, хмуро опущенные вниз, остались на месте.

– Ой. Я подумал, что ты еще одна голова. – Ни тени улыбки. Эшер опять отвернулся.

Что? Мои воспоминания об Эшере были отрывочными, но грубости в них не было. От удивления я разинула рот, мой взгляд метался по залу, как колибри. А ведь правда: повсюду были головы. Вдоль стен тянулись целые полки бюстов – женские и мужские манекены. Выглядело жутковато, будто стоишь посреди стадиона. Но я уже привыкла к сотням устремленных вперед глаз без туловищ. Просто неподвижные шеи и головы, увенчанные париками самых разных цветов (там были и просто очень яркие, и даже неоновые цвета), любой длины и любого стиля.

Но я-то была не из пластика. Кожа, плоть, кости и бьющееся сердце, голубой топ и укороченные джинсы скинни, которые выбрала для меня Марисоль. Парни никогда не замечали мои метр семьдесят пять, ничего нового в этом не было. Но манекен? Еще одна голова? Слова и интонация, с которой они были сказаны, обожгли меня, надо было ответить.

Эшер потер лоб костяшками пальцев. На лице по-прежнему мрачная ухмылка – такая могла бы быть у мистера Дарси из «Гордости и предубеждения» Джейн Остин. Этого героя я рисовала в воображении десятки раз. Раньше это была мамина любимая книга.

Дарси Джейн Уэллс.