– И правильно, мне тоже не хочется выглядеть женихом. В конце концов, почему мы обязаны наряжаться ради каких-то правил? Это только наш с тобой день.

– А гостей не будет?

– Знаешь, мне вообще не хотелось бы никого приглашать, устраивать посиделки. – И, заметив вопрос в ее глазах, неохотно пояснил: – Понимаешь, так получилось, что у нас с моей бывшей женой были только общие знакомые, своими я как-то не обзавелся, а приглашать тех, кто бывал у нас… Извини. Получится глупо, если на свадьбе будут только твои гости. И потом, это идиотское застолье с незнакомыми людьми… Я всегда неловко себя чувствую, если оказываюсь в центре внимания. Давай отметим это вдвоем, в самом хорошем парижском ресторане? Ну, пожалуйста? – Он просительно смотрел на Ларису, ей оставалось лишь согласиться.

– Ничего, пригласим гостей, когда вернемся.

Среда и четверг промелькнули в суете и разговорах с подружками. Книгу сдать Лариса все-таки успела, как и договаривались, к четвергу. Она все время хотела сесть, собраться с мыслями, осознать, что в ее жизни происходят важные перемены, но события и хлопоты накатывали, как снежный ком, и незаметно наступило утро субботы. Парикмахерская, загс, уморительно казенные слова тетеньки с лентой через плечо, изнывающие от любопытства подружки, утирающая счастливые слезы мама, цветы, музыка, кольца, шампанское… Ларисе казалось, что она кружится на карусели и ждет, когда карусель наконец остановится, чтобы можно было оглянуться и перевести дух.

После загса был странный визит к нотариусу. Вадим объяснил, что хочет подписать брачный контракт, такой, чтобы права Ларисы были защищены при любых обстоятельствах. Адвокат Вадима, судя по всему, приятель мужа, потому что он же был и свидетелем, хлопотал и суетился, тоже пытался объяснять ей что-то, но Лариса, смеясь, отмахнулась. Мол, выхожу замуж по любви, а не по расчету. И еще один документ – о том, что он дарит ей, своей законной супруге, какие-то бумаги, не то акции, не то еще что-то – Лариса не вникала, ей было не до этого. Наверное, она должна быть благодарна мужу за такой подарок, ведь там, в документе, стояли какие-то сумасшедшие цифры с большим количеством нулей. Ее поздравил нотариус (Ларисе показалось, что он смотрит на нее как-то странно), фамильярно чмокнул в щеку адвокат, у которого было очень сложное имя и Лариса его не запомнила, – впрочем, будь оно проще простого, она все равно не запомнила бы. Но все не важно, все мимо, мимо, сливаясь в разноцветную кружащуюся ленту. Позднее Вадим объяснит ей, и она обрадуется и поблагодарит как положено, а пока она подписала – и с плеч долой.

Уже через час после регистрации Вадим и Лариса ехали в аэропорт. В ветровое стекло опять стеной летел снег, а Лариса все вспоминала, как смотрели им вслед девчонки из издательства, махавшие руками с крыльца загса. В их глазах не было даже зависти, они просто глазели с восхищением, как на финальную сцену из сентиментального американского кино типа «Красотки» с Джулией Робертс и Ричардом Гиром: миллионер увозит девушку на шикарном лимузине в светлое будущее. Такого в реальной жизни не бывает, так что и досадовать не на что, досмотрели представление – и по домам. А она едет с мужем в свадебное путешествие, в Париж. Странно. Лариса всегда об этом мечтала, но теперь счастье почему-то не переполняет ее. Она впервые в жизни целиком подчинилась чужой воле и стремительно меняющимся обстоятельствам (как он успел сделать визу?), она даже не вполне верит в то, что это происходит всерьез и с ней. Но уже ночью маленький самолетик компании «Люфтганза», заскочив на минутку в Мюнхен, где они только успели выпить кофе, доставил их в Париж. И это именно они, не кто-нибудь другой, мчатся по шоссе к встающему впереди ночному городу, и впереди видна… ну хоть здесь все понятно и предсказуемо – сияющая огнями Эйфелева башня.

В Париже, убедилась Лариса, действительно хорошо бывать во второй раз: уже не так жадно и без разбора хватаешь впечатления, боясь пропустить хоть толику, и в итоге не помнишь себя от усталости, ноги гудят, а в голове каша из соборов в стиле пламенеющего барокко, химер, сверкающих огнем каруселей, гениальных картин, витрин модных магазинов и с детства знакомых названий. На сей раз они никуда не торопились, смакуя впечатления и делясь ими друг с другом. Бродили по боковым улочкам, гордо игнорируя места массового скопления туристов, пили кофе в крошечных кафе, покупали в магазинах милые мелочи, показывали друг другу любимые уголки. Вадиму больше нравился Дефанс с его декларативно современной архитектурой, Ларисе – старинный квартал Вогез, она даже придумала, что именно за этой вот дверью была квартира кардинала Ришелье, и так долго гладила старинную ручку, что Вадим даже предложил отвинтить ее и взять с собой. Погода их баловала, было прохладно, но сухо, музейные работники и служащие метро, вопреки обыкновению, не бастовали. Они гуляли до изнеможения, покупали в магазине вино, сыр, всякие вкусности и ужинали, как выразился Вадим, «дома», в номере старинной гостиницы, где в коридоре по ночам гуляли сквозняки, сами собой открывались двери и наверняка бродили привидения. Порой Лариса смотрела на себя со стороны и удивлялась, как странно и быстро изменилась ее жизнь всего за две прошедших недели нового года. Она замужем, в Париже, хотя только что вернулась с моря, на пальчике мерцает бриллиант… Что будет дальше? Если бы она могла предполагать, какие еще сюрпризы готовит ей этот, так странно начавшийся год… Но Вадим не давал Ларисе погружаться в аналитику – тормошил, смешил, тащил куда-то, что-то придумывал.

Неделя пролетела незаметно. В день отъезда, рано утром, Ларису разбудил деликатный, но настойчивый стук в дверь. Она вскочила, испугавшись спросонья – Вадима рядом не было. За дверью стоял портье с извиняющейся улыбкой.

– Бонжур, мадам! – Так мелодично пропевать самые простые фразы умеют только французы, да и попробуйте спеть «Доброе утро!». – Кофе силь ву пле. Такси будет через полчаса.

– А где мой муж?

– О, мьсе уехал еще затемно, наверное, встретит вас в аэропорту, но он сказал, что оставил вам записку. – И, поставив перед ошарашенной мадам поднос с кофе, апельсиновым соком и круассаном, портье удалился.

Уже в такси, а потом в аэропорту Лариса перечитывала письмо, совершенно не понимая слов, будто оно было написано на японском. Но нет, буквы все знакомые, крупный, четкий почерк уверенного в себе человека. Вот только слова никак не складываются в осмысленные фразы, наверное, слезы мешают читать.

«Любимая моя! Конечно, я должен был объяснить тебе все лично, но я струсил, не смог бы сказать тебе это в глаза, поэтому позорно сбежал ночью. Я вынужден остаться здесь, во Франции, а точнее, уехать куда-то еще, пока действует шенгенская виза, потому что мне нельзя пока возвращаться в Россию. Меня арестуют прямо в аэропорту. Не волнуйся, любимая, я не преступник. Просто так сложились обстоятельства. Против меня завели уголовное дело, якобы я должен одним друзьям сумасшедшие деньги. Все выяснится, естественно, над этим работает мой адвокат, но я не хочу провести за решеткой те месяцы, если не годы, пока наши доблестные следователи докопаются, кто на самом деле прав, кто виноват.

Тебе ничего не грозит, квартира, машина и все имущество принадлежат тебе. Помнишь, мы подписывали бумаги у нотариуса? Это и есть мой свадебный подарок, хотя, конечно, я не думал, что все именно так обернется. Но мой адвокат, Игорь, – ты с ним знакома, он был в загсе и у нотариуса – ночью позвонил мне и сообщил, что ситуация резко изменилась. Он приедет к тебе, объяснит, как поступить с твоим, теперь твоим имуществом. Ты у меня богатая женщина! Можешь доверять ему абсолютно, мы знакомы с детства, и он знает свое дело. Я очень надеюсь, что смогу вернуться домой очень скоро, все объяснить тебе, и мы никогда больше не расстанемся, а для этого мне ОЧЕНЬ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ. Я люблю тебя!»

Как она прошла регистрацию и паспортный контроль, Лариса не могла вспомнить даже много времени спустя. Слезы застилали ей глаза, кто-то подсказывал ей, что делать, куда идти… В самолете, не обращая внимания на попутчиков, она разрыдалась, стюардесса суетилась, приносила воду, таблетки, но Лариса плакала и не могла успокоиться. Ей нашли свободное место в самом хвосте самолета, принесли плед. Она не спала, сидела, бессмысленно глядя перед собой и ничего не видя. Еще никогда ей не было так больно…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Еще никогда ей не было так больно. Все произошло мгновенно, как в американском боевике: она вышла из машины, водитель нес за ней пакет с продуктами, и вдруг громкий хлопок, потом еще… Водитель упал на нее, закрывая собой, руку пронзила дикая боль. Лариса ударилась головой, в глазах потемнело, и она потеряла сознание. Последнее, что Лариса видела, – оранжевые мячики апельсинов, скачущие по грязноватому снегу. Когда она пришла в себя, мячики куда-то подевались, перед глазами был не серый снег, а белые квадраты потолка с тускло светящимся белым шаром лампы. Голова невыносимо болела, но усилием воли Лариса посмотрела на черный провал окна, блеклые желтые шторы, обшарпанную тумбочку с неожиданно роскошным букетом цветов в литровой банке с водой. Все незнакомое, враждебно-чужое, настораживающее. Лариса застонала.

– Маша, она пришла в себя! – Голос был знакомый, и Лариса немного успокоилась. Перед глазами замаячило Пашино лицо. – Лариса Петровна, вы очнулись? Лариса, ты меня слышишь? Слышишь, да? Давай я тебе подушку поправлю.

– Отойдите от больной, не надо ее трогать! – Вплывшая в комнату штатная медсестра Маша совершенно не разделяла волнений добровольной сиделки. – И кричать тоже не надо, вы мне всех больных перебудите. Очнулась – и слава богу, чего ей не очнуться-то после сотрясения мозга? От этого не умирают, некоторым, говорят, даже на пользу идет. Как перетряхнет мозги – так они и умнеют, и жизнь налаживается.

Бормоча чепуху, медсестра подняла повыше тощую подушку, проверила иглу, закрепленную лейкопластырем на Ларисиной руке, поправила капельницу. Вторая рука была забинтована, пошевелить ею Лариса не смогла. На лбу тоже была повязка.