— Вы думаете, это поможет? — спросил граф. — Я знаю, что поможет, — ответила Сиринга.

Она по-прежнему смотрела не на него, а в сторону. Пройдя через поляну, она подошла к ее левому краю.

— Оставайся на месте, Меркурий! — услышал граф, когда она прошла мимо него, а в следующий миг он увидел, что девушка решительным шагом направилась в лес. Удивленный, он последовал за ней.

Расстояние оказалось небольшим. Вскоре деревья расступились, и он понял, что они стоят на краю обрыва. Простиравшееся внизу пространство зеленых лесов и лугов уходило далеко-далеко, к самому горизонту.

Роттингем вспомнил, что знает это место. В детстве конюх приводил его сюда, когда они совершали верховые прогулки.

— Отсюда, — заговорила Сиринга, — вам виден безлюдный мир, где нет ни дорог, ни человеческого жилья. Вообще-то они конечно же есть, да только не видны. Мама мне рассказывала, что вид, который отсюда открывается, похож на нашу жизнь, он уходит в вечность, и мы лишь выбираем в ней свой путь.

Произнеся эти слова, девушка села на плоский камень на краю отвесного утеса. Лишенный всякой растительности, он резко обрывался вниз.

Граф застыл рядом с ней, устремив взгляд вдаль. Он прекрасно понимал, что она имела в виду, и в душе был полностью согласен с ней. Это действительно безлюдный мир.

Мир деревьев, на которых распускаются почки, мир первозданной красоты, сливающийся на горизонте с туманной синевой неба.

— Маме было бы стыдно за меня, — тихо проговорила Сиринга. — Я вела себя как трусиха. Теперь, когда вы показали мне, что я была неправа, я попытаюсь думать о том, как отправлюсь в путешествие по безлюдному миру, чтобы найти в жизни правильный путь.

— А как же ваш Меркурий? — спросил граф.

— Я буду за него молиться, — ответила девушка. — Молиться о том, чтобы он нашел добрых и заботливых хозяев. Таких, которые будут любить его столь же сильно, как люблю его я. Буду молиться за него каждую минуту, прямо с этого момента и до субботы.

— Вот увидите, ваши молитвы не останутся без ответа, мисс Мелтон.

— Вы вправду так думаете?

Сиринга повернулась к нему лицом, и граф впервые смог как следует его разглядеть. Он не ожидал, что это лицо окажется столь красивым и утонченным.

Нет, девушку трудно было назвать красавицей в привычном смысле этого слова, и все же ее отличала удивительная прелесть. Граф подумал, что она прекрасна.

Ее глаза еще не просохли от слез и на маленьком личике казались просто огромными. Это было лицо, одухотворенное юной красотой, лицо, которое невозможно назвать просто хорошеньким.

Теперь он понял, почему не смог определить цвет ее волос: они подобно воде отражали свет, не имея своего собственного определенного цвета. Глаза ее были такими же — серыми, которые по временам кажутся то зелеными, то золотистыми. Губы свежие, сочные, чувственные.

Глядя на нее, граф подумал о том, что раньше как-то не задумывался о том, как много женщина способна выразить глазами или одним движением губ.

Сиринга сидела, глядя на него снизу вверх, поскольку сам он продолжал стоять. Граф снял цилиндр, и его широкие плечи, красивое загорелое лицо, как обычно, отмеченное легкой печатью цинизма, казались четко прорисованными на фоне яркого голубого неба.

Ему показалось, что Сиринга смотрит на него как-то странно. В следующее мгновение, прежде чем он успел предложить ей руку, она быстро вскочила на ноги.

— Я хочу сказать вам еще кое-что, — сказала она. — Что-то, отчего вы, по-моему, порадуетесь за Джуди.

Граф удивленно поднял брови.

— Вам ведь до сих пор грустно вспоминать о ней? — тихо спросила Сиринга.

Не дожидаясь его ответа, она зашагала назад по той же тропинке, которой они только что пришли к обрыву. Дойдя до поляны, она окликнула своего скакуна:

— Меркурий!

Конь перестал щипать траву, поднял голову и подошел к хозяйке. Сиринга же, даже не взяв его под уздцы, свернула в лес. Почти сразу они оказались возле Громовержца.

Увидев, что жеребец взнуздан, она подождала, пока граф развяжет уздечку, после чего ловко, без посторонней помощи села в седло. В зеленом платье верхом на лошади она показалась графу фантастическим созданием, кем-то вроде сказочной феи. Подождав, пока он оседлает Громовержца, она двинулась вперед, все дальше и дальше углубляясь в чащу леса.

Граф обратил внимание, что лес стал гуще. А вскоре впереди выросла живая изгородь из терновника, такая плотная и высокая, что Роттингем решил, что им ни за что ее не преодолеть. Сейчас Сиринга, наверное, свернет налево или направо. Но нет. Вместо этого она поехала прямо вперед, к изгороди, и спешилась.

Граф последовал ее примеру и, привязав Громовержца к дереву, выжидающе посмотрел на свою спутницу.

— Следуйте за мной, — коротко сказала Сиринга, заговорщицки понизив голос.

Она приблизилась к изгороди и, к великому удивлению графа, тотчас нашла незаметную с первого взгляда тропу, которая вряд ли была протоптана человеческими ногами. То и дело сворачивая то вправо, то влево, чтобы не пораниться об острые шипы терновника, они преодолели лабиринт переплетенных ветвей.

Заросли были не столь плотными, как то могло показаться со стороны, и вскоре они вышли на открытое пространство. Взору открылась небольшая зеленая лужайка, окруженная со всех сторон кустами, терновником и падубом.

В центре лужайки были хорошо видны руины старинной каменной кладки. Граф разглядел разрушенную колонну, вернее, то, что от нее осталось. Затем посмотрел на дальний край поляны и все понял.

Это были развалины часовни, построенной монахами в ту пору, когда на месте Кингс-Кип еще стоял монастырь. Ее стены были разрушены солдатами кромвелевской армии, и остатки фундамента заросли плющом и жимолостью. Гигантские ветви тиса, переплетясь, образовали густой зеленый щит, оградив тем самым это священное место от посторонних глаз.

Однако время пощадило часть того, что когда-то было большим восточным окном, и лежавшую под ним мраморную глыбу, которая в те давние времена служила алтарем.

Три ступеньки, ведущие к алтарю, поросли мхом и лишайником, красным и желтым. Со временем вокруг разросся лес и окружил остатки алтаря зарослями дикой вишни и яблони, которые высились над подлеском из шиповника, боярышника и ломоноса.

Кустарники еще не расцвели, однако на поляне граф заметил горстку примул, обративших свои желтые лепестки к весеннему свету. Росли здесь и дикие нарциссы, и лесные фиалки, и нежный белый чистотел — первые весенние цветы.

Роттингем и его спутница стояли какое-то время рядом. Затем Сиринга еле слышно произнесла:

— Существует легенда о том, что монахи построили эту часовню в честь святого Франциска, покровителя диких животных и птиц. Говорят, что в самые суровые зимы животные приходили сюда и никогда не уходили голодными.

Граф молчал, и Сиринга продолжила:

— Я видела птиц со сломанными крыльями, видела зверюшек, израненных лисой. Они приходили сюда и оставались здесь. А потом или умирали, или выздоравливали. Они не боялись даже меня.

Поскольку граф продолжал молчать, она взяла его за руку.

— Я уверена, — произнесла она, — что раз Джуди не смогла найти вас, если ее бросили одну, она наверняка нашла путь к этому месту.

В огромных глазах девушки блеснули слезы, и, как будто не зная, что еще добавить к сказанному, она развернулась и снова шагнула в заросли кустарника.

Меркурий терпеливо ждал ее там, где она его оставила. Граф отвязал Громовержца и подошел к Сиринге. Она пристально посмотрела ему в глаза, как будто спрашивая взглядом, понял ли он то, что она только что показала ему.

— Для меня большая честь увидеть то, что вы мне только что показали, — осторожно произнес он, чтобы не испортить торжественности момента.

— Никто, кроме меня, не знает об этом месте, — призналась девушка и с улыбкой добавила: — Кроме птиц и животных Монахова леса.

Роттингем тотчас вспомнил, что именно так называют этот лес. Именно так он обозначен на картах, которые висят на стене в кабинете управляющего поместьем.

— Я никому об этом не скажу, — пообещал граф.

— Я знаю, что могу вам доверять.

— Почему вы так думаете?

— Потому что вы… вы помогли мне, — призналась Сиринга. — Вы помогли мне даже больше, чем я могу объяснить вам, и поэтому я должна… поблагодарить вас.

— Вы уже поблагодарили меня, — ответил граф. — Я думаю, что Джуди наверняка нашла путь к этому месту.

— Я в этом даже не сомневаюсь, — согласилась с ним Сиринга. — Животные намного разумнее людей в том, что касается инстинктов… особенно собаки.

— И все же вы доверились мне.

Улыбка коснулась губ Сиринги.

— Я положилась на собственный инстинкт, а он меня изрядно подвел на прошлой неделе, когда я узнала о торгах… — Ее голос снова задрожал, но она быстро взяла себя в руки. — Теперь я буду храброй. Я не забуду тот урок, который вы мне преподали сегодня. Теперь я не буду бояться будущего так, как боялась совсем недавно.

— Уверен, что боги услышат ваши молитвы, — ответил Роттингем.

В глазах девушки промелькнуло изумление.

— Чему вы так удивились? — спросил граф.

Сиринга слегка покраснела.

— Это потому, что там, на обрыве, я посмотрела на вас, — призналась она. — Вы стояли, возвышаясь надо мной. На фоне неба вы показались мне настоящим богом. Богом, который в нужную минуту пришел мне на помощь.

— Какого же именно бога я вам напомнил? — поинтересовался граф.

— Юпитера, — ответила девушка. — Конечно, вы были Юпитером, владыкой богов и людей, богом, к которому древние римляне обращались за помощью.

— Вы мне льстите, — сухо заметил Роттингем.

— Нет, нет, я и не пыталась вам польстить, — искренне ответила Сиринга. — Вы помогли мне, дали совет, поделились мудростью. Теперь, когда буду молиться за Меркурия, я буду вспоминать вас. Я буду уповать на то, что Юпитер и святой Франциск услышат мои молитвы.