— А если бы я вам сказал, что вы очень красивы, — со своей стороны задал вопрос граф, — вы тоже назвали бы это лестью?

Сиринга смутилась, но уже в следующее мгновение ее лицо озарилось улыбкой, а на щеках появились две очаровательные ямочки.

— Я бы изо всех сил постаралась поверить в то, что ваша светлость говорит правду.

— Тогда я вынужден вам поверить.

— Как это, однако, досадно — слышать, что не следует говорить людям приятные слова, — проговорила Сиринга. — Помню, как мы с мамой как-то раз встретили одну леди с маленькой девочкой и мама сказала: «Какая прелестная у вас дочь!» — на что леди ответила: «Тише! Не нужно говорить подобные вещи в присутствии ребенка. Мы прилагаем немалые усилия к тому, чтобы она не выросла зазнайкой».

— А вы сами случайно не выросли зазнайкой из-за того, что ваша матушка хвалила вас? — поинтересовался граф.

— Моя мама всегда считала, что я всего лишь мила, — задумчиво ответила Сиринга, — потому что красоту она видела лишь в моем отце, а тот в свою очередь говорил так: «Если ты, когда вырастешь, станешь хотя бы вполовину такой красивой, как твоя мать, то это было бы великое счастье».

— Ну вот теперь вы выросли и скоро увидите, что масса мужчин будет говорить вам комплименты, восхвалять красоту ваших глаз и петь восторженные оды вашим изумительным бровям.

Сиринга рассмеялась:

— Вряд ли я встречу в жизни таких мужчин. Но даже если такое и случится, я попрошу их не говорить мне подобных глупостей.

— Вам не понравится написанное для вас стихотворение? — удивился граф.

— Все будет зависеть от того, кто его напишет, — ответила Сиринга. — Если его написал бы, например, один человек, то я… я была бы очень польщена.

— Можете быть спокойны, — ответил Роттингем, — я не пишу стихов и никогда не осмелился бы оскорбить вас скверным образчиком поэзии.

— Может, вы просто не считаете меня достойной стихотворения? — предположила Сиринга, но граф как будто не расслышал ее слов.

После ужина, когда они снова вернулись в библиотеку, Сиринга села на диван и сказала:

— Надеюсь, что сегодня я не оплошаю и не усну. Когда вчера вечером я пришла в свою спальню, то подумала, что вела себя неприлично. Но мне так сильно хотелось спать…

— Надеюсь, вы хорошо выспались? — поинтересовался граф.

— Просто чудесно. Я уснула, даже не закончив молитву. Но дверь я так и не заперла, хотя Нана настоятельно советовала мне это сделать.

На мгновение возникла пауза.

— Это почему же?

— Представления не имею, — призналась Сиринга. — Она стала рассказывать что-то о шайке разбойников, которая орудует где-то поблизости. Хотя я никогда не слышала, чтобы кто-то осмелился забраться в Кингс-Кип. Когда мы жили у себя в доме, нас никто ни разу даже не обворовал! — Она беспечно рассмеялась: — Мне кажется, Нана просто важничает. По-моему, ей нравится жить в вашем доме, ей здесь уютно, но ей недостает той роли, какую она играла в нашем маленьком домике. Там она была главной хозяйкой, все ее слушались, и никто не осмеливался ей перечить.

Они с графом проболтали о том о сем до одиннадцати часов вечера. Затем Сиринга перехватила взгляд своего собеседника, брошенный на каминные часы, и поняла, что ей первой следует сказать о том, что пора отправляться спать.

— Пожалуй, мне пора, — произнесла она. — Не смею более занимать вас разговорами, потому что вы явно хотите почитать. Надеюсь, мы поедем на верховую прогулку завтра утром?

— Если вы пожелаете, — отозвался граф.

— Вы же знаете, как я люблю верховую езду, — ответила девушка. — Мы можем устроить соревнование, но боюсь, что Громовержец легко обойдет Меркурия.

— Могу дать вам фору, — великодушно предложил Роттингем.

— Договорились, — согласилась Сиринга. — Я буду готова к девяти часам. — Она улыбнулась, учтиво поклонилась и добавила: — Спасибо вам… владыка Юпитер, за еще один… еще один прекрасный день. Я так рада!

Граф медленно встал. Однако Сиринга уже успела приблизиться к двери. Она обернулась и посмотрела на него огромными сияющими глазами.

— Жаль, — произнесла она, — что Веррио не мог видеть вас до того, как расписал потолок в банкетном зале.

Сиринга покинула библиотеку, дверь за ней закрылась. Граф посмотрел ей вслед, как будто ожидая, что она вернется.

Сиринга уже какое-то время читала книгу в постели, которую она выбрала в библиотеке.

На столике стоял канделябр с тремя свечами, край парчового полога был приподнят.

Вдруг она услышала, как дверь открылась, но обернулась не сразу, потому что решила, что это зашла Нана, которая что-то забыла в комнате. Затем дверь снова закрылась, и Сиринга поняла, что в спальне кто-то находится. Повернув голову, она увидела графа.

На нем был длинный парчовый халат с высоким бархатным воротом, над которым торчал белый воротничок ночной рубашки. Даже в этом домашнем облачении он был очень хорош собой. Глаза его горели странным блеском.

Сиринга опустила книгу.

— Вы пришли пожелать мне спокойной ночи! — воскликнула она, и в ее голосе прозвучала почти детская радость. — Как это мило с вашей стороны! Я не могу выразить вам, как я скучаю по маме. Она поступала точно так же, когда я ложилась спать.

Граф медленно прошел через всю комнату и, подойдя к кровати, присел на самый ее край.

Лежа на огромных подушках, Сиринга показалась ему удивительно юной и хрупкой. Свет, падавший на ее волосы, делал их похожими на жидкое золото. Граф заметил, что ее тонкая ночная рубашка с маленьким кружевным воротничком до самого горла застегнута на пуговицы. Рукава были длинными, с кружевными манжетами, из-под них виднелись длинные изящные пальцы.

Она выглядела как маленькая девочка, однако сквозь тонкий полупрозрачный муслин нельзя было не заметить нежные очертания ее красивой груди.

— Когда я была ребенком, мама обычно рассказывала мне на ночь сказку, — продолжила Сиринга. — Теперь мне приходится самой читать на ночь интересные истории. Мне нравится засыпать, думая о подвигах смелых людей или о далеких странах, в которых мне вряд ли доведется побывать.

Граф молча продолжал смотреть на нее, как ей показалось, каким-то необычным взглядом. Она инстинктивно поняла, что его что-то беспокоит, и потому поспешила добавить:

— Я знаю, что ваша мама умерла, когда вам было всего два года. Должно быть, вы, сами того не понимая, ужасно тосковали по ней.

— Пожалуй, — согласился с ней граф, наконец нарушив молчание.

— Вы были очень несчастливы, — продолжила Сиринга. — Но теперь все будет хорошо. Да и как не быть счастливым, вновь оказавшись в доме, в котором вы так долго отсутствовали!

— А если я одинок?

— Разве это возможно? — удивилась Сиринга. — У вас наверняка немало друзей и множество всяких дел.

Граф ничего не ответил, и тогда она сказала:

— Когда я молилась сегодня на ночь, я благодарила Господа за то, что мы встретились. Я поблагодарила Его за то, что вы купили Меркурия и меня.

Граф сделал нетерпеливый жест, и Сиринга заговорила быстрее прежнего, боясь, что он прервет ее:

— Я помню, вы просили меня не вспоминать об этом, но я так боялась, что Меркурия купит какой-нибудь злой человек, который станет дурно обращаться с ним! Думаю, такое могло случиться и со мной. Если бы на торгах за меня заплатил кто-то другой… все могло бы обернуться совсем иначе… я очень этого боялась.

— Но ведь вы не боитесь меня? — спросил граф.

Лицо Сиринги как будто воссияло огнем тысячи свечей.

— Но почему я должна бояться вас? — спросила она в ответ. — Вы ведь мой друг, друг, в котором я так отчаянно нуждалась, друг, которого у меня никогда раньше не было.

— Вы хотели иметь друга?

— Я всегда думала о том, как замечательно иметь друга, того, с кем хочется говорить, с кем можно смеяться, кого можно понимать и кто понимает тебя. — Сиринга вздохнула. — Наша встреча в лесу стала для меня подарком судьбы. Вы были так мудры, вы проявили удивительный такт и понимание. Вы показали мне, насколько неразумно и трусливо я вела себя, и когда вы оставили меня… ничто уже не казалось мне столь мрачным и пугающим, как прежде.

Ее огромные серые глаза с восторгом смотрели на графа. Теперь они показались ему прозрачными, как горный ручей, что, журча, струится по каменистому склону. Они были кристально чисты и открыты, ведь ей нечего было скрывать.

— Что вы знаете о любви, Сиринга? — неожиданно спросил он.

В ответ девушка лишь развела руками.

— Будет правильнее всего сказать, что я ничего о ней не знаю, — бесхитростно призналась она. — Я знаю только, что мои родители крепко любили друг друга. Однажды мама сказала мне: «Никогда, Сиринга, никогда не отдавайся мужчине, если не любишь его». — На лице девушки появилось озадаченное выражение. — Я, правда, не совсем понимаю, что мама имела в виду под словами «не отдавайся мужчине», но мне кажется, она хотела сказать, что не следует выходить замуж за того, кого не любишь всем сердцем.

Граф молчал, и Сиринга заговорила снова:

— Я конечно же и думать не буду о браке, пока не влюблюсь. Возможно, никто меня и спрашивать не станет, но если так случится, то я хотела бы очень сильно любить такого человека.

— А если вы влюбитесь, то, как вы думаете, что вы будете при этом чувствовать? — спросил граф.

Сиринга на мгновение задумалась, а потом застенчиво призналась:

— Я думаю, что человек, которого я полюблю… если он тоже будет любить меня, он поможет мне воспарить до небес, и мы забудем обо всем на свете… и во всем мире мы будем одни, он и я… и наша любовь. — Ее голос оборвался, как будто на нее снизошло озарение. — Так вот почему вы до сих пор холосты? — вновь заговорила она. — Потому что вы так и не нашли ту, кого вы могли любить… вот так… сильно?