— Через минуту. Извините меня, пожалуйста. Наверное, надо принять таблетку. Голова разболелась.

Питер и Тони встали, когда она пошла на второй этаж, где у нее были лекарства.

— Мне искренне жаль, — сказал Тони.

— Очень неловко, дорогая.

— Я сейчас вернусь, — сказала Беверли. — Пейте вино, пожалуйста.

— Она страшно страдает от головных болей, — заговорил Питер, когда жена вышла. Вид у Тони был сочувствующий.

Наверху, в своей ванной, Беверли проглотила две таблетки и взмолилась, чтобы помогло. Иногда они сразу снимали приступ, но зачастую, лишь чуть притупляли страдания. Врач не мог объяснить причины.

«Медицина не на все может ответить», — любил приговаривать он.

У Беверли были свои соображения по этому поводу: она считала главным возбуждение, предшествующее приступу, и считала его катализатором мигрени. И хуже того: возбуждение, которое по каким-то причинам не признается больным человеком, возбуждение столь болезненное, что даже мигрень (кто бы поверил?) предпочтительнее его. Почему она сейчас разволновалась? Не из-за дурацкой капусты, конечно. Это смешно. Нет, это был Тони Эллиот, что-то в его сверкающих голубых глазах, что-то… она не могла поймать ощущение… что-то от рыбы.

Маргарет вносила кресс-салат с горчичным винегретом, когда Беверли вернулась в гостиную. Салат был соблазнительно зеленого, освежающего цвета. Может быть, обед даже удался. Возможно, когда-нибудь Питер займется с ней любовью по-старому. Может, мигрень исчезнет. Может, Тони Эллиот окажется самым милейшим человеком в мире.

— Тебе лучше, дорогая? — осведомился Питер, подавая ей стул.

— Да. Немножко. — Тошнота, сопровождающая приступы головной боли, только начиналась. Страшное ощущение кислоты во рту.

— Может, вино поможет, — предположил Тони. — Это мягкое вино. Попробуйте, пожалуйста.

— Мне неприятно, что я испортила ужин. Мне очень неловко.

Неловко, не по-женски, вульгарно. Беверли вспомнила, как всхлипывала, когда в госпитале медсестра брила ей волосы на лобке, готовя к родам. Она, конечно, знала, что ее побреют, но это знание ничего не изменило, потому что, глянув вниз, вспомнила себя восьмилетней в объятиях матери и не сдержала слез. И через несколько недель после рождения Салли рыдала, когда видела себя в ванной.

— Вчера из городского выпуска выпала четырехстраничная вставка, — говорил Питер.

— Я всерьез думаю сменить типографию, — ответил Тони. — Полутона омерзительные, так что было бы безумием не поменять их. Вопрос в том, на кого? Но эту тему мы сейчас обсуждать не будем.

Вновь появилась Маргарет в белом переднике с дымящимся блюдом тушеной капусты, которое держалось в ее руках под очень опасным углом. Она почему-то (и Беверли не могла понять причины) держала блюдо абсолютно несбалансированно: кусочки свинины и сосиски были на одной стороне, свисая вниз, а более легкая капуста вздымалась в воздух на другой стороне.

Питер прищурился своим знаменитым взглядом.

— Что это за штука, дорогая?

Распятая между запахом капусты и мигренью, Беверли не осмеливалась раскрыть рот, боясь что ее вырвет. Маргарет в роли мученицы вознесла очи к хрустальным канделябрам, снимая с себя ответственность за то, что ее вынудили преподнести обществу. Белки глаз на фоне черного лица забавно напоминали полотна Франца Клайне, подумала Беверли, ощутив свою образованность. Спасибо двум поездкам по вторникам из Гарден-Сити в галереи Манхэттена.

Подавив тошноту, она сказала:

— Это народное эльзасское блюдо.

В этот момент одна из сосисок упала на великолепные, безупречные полосатые брюки Тони Эллиота.


Если бы Анита Шулер знала Беверли, то все равно бы ей позавидовала.

Если бы Беверли знала, что ей завидует более молодая и более красивая женщина, она была бы удивлена:

— Вы и половины не знаете…

— Да, но вы хоть замужем.

— А я могу ответить: вы хоть свободны.

— Свободна для чего?

Свободна быть несчастливой, не такой, как Беверли, но несчастливой самой по себе — это самое худшее, самое угнетающее несчастье.

Анита, прожив в Нью-Йорке два года и потратив один из них на безнадежную любовь к Джеку Бейли, решила устроить вечеринку и пригласить этого негодяя (пустота становилась невыносимой). Вечеринка — единственное, что она сумела придумать после нескольких месяцев тяжких раздумий. Только она предоставляла возможность снова сблизиться с Джеком, потому что если просто ждать возобновления угасшего романа, то можно было ждать до двухтысячного года.

Удивительно, почему она так долго шла к идее вечеринки? Наверное, мозги иссохли от безнадежья этих месяцев. А теперь они снова начали действовать, выдали список гостей, составили список продуктов и примерное количество бутылок спиртного, которое потребуется на вечер. И только после того, как Анита занялась подготовкой вечеринки, стало понятно, насколько это хлопотно.

«Хлопотно», — отрепетировала она, оглядывая себя в большом зеркале с головы до ног в отеле для летных экипажей в Мадриде. Это было утро того дня, когда назначена вечеринка.

Когда на прошлой неделе Анита начала приглашать людей, ее ожидал целый каскад сюрпризов, неприятных, неожиданных, невероятных. Телефон всегда был для нее животворной связью с внешним миром, а теперь он превратился в жестокую и бездушную машину.

Первый сюрприз.

— Привет, это Анита. Я хотела бы пригласить тебя на вечеринку, которую устраиваю в следующую среду.

— Среду? К сожалению, мы с Льюисом идем в театр. У нас билеты на «Человек из Ла-Манчи». Я сгораю от желания посмотреть его.

— Может, вы заскочите после спектакля? Вечеринка будет долгая.

— Мы бы очень хотели, но встречаемся потом в ресторане с друзьями, затем едем к Артуру. Я обожаю Артура, а ты?

Второй сюрприз.

— Привет, это Анита Шулер. Я устраиваю вечеринку в следующую среду. Ты сумеешь прийти?

— Анита Шулер?

— Мы встречались у Симоны Ласситье. И ты пригласил меня на ужин. Помнишь?

— Конечно. Сексуальная стюардессочка. Солнышко, мне очень приятно, но так уж случилось, что я женюсь в следующую среду. И даже в эту минуту меня достают. Сама сечешь.

Третий сюрприз.

— Привет, это Анита. Я решила устроить вечеринку в следующую среду и надеюсь, ты сможешь прийти.

— А?

— В чем дело? Я тебя разбудила?

— Да.

— Извини, ради Бога. Может, ты перезвонишь мне через пару часов.

— Лады.

Четвертый сюрприз.

— Привет, это Анита Шулер. Не хотел бы ты прийти на вечеринку, которую я организую в следующую среду?

— Что за еврейское счастье! В среду я должен лететь в Кливленд. Большая сделка и все такое. Погоди-ка. Ты же из Кливленда, правда? И ты, точно, знаешь там всех девушек. Так не удружишь ли старому приятелю парочкой телефонных номеров?

Пятый сюрприз.

— Привет, это Анита Шулер. Можешь прийти ко мне в среду?

— Понимаю, что тебя это не волнует, но в таком состоянии я могу примчаться в любой день. Меня же все знают как многостаночника в самом лучшем смысле слова.

— Извини, я имела в виду, что в среду у меня вечеринка.

— До среды еще далеко. Может, дашь мне дозу и попробуем сейчас? Но без гарантий. Никогда не знаешь, что получится.

Шестой сюрприз.

— Привет, это Анита. Надеюсь, не потревожила?

— Честно говоря, да. У меня междугородный звонок по другому аппарату. Я перезвоню.

Седьмой сюрприз.

— Привет, это Анита Шулер. Ты бы не прибрела на небольшую вечеринку в следующую среду?

— Там будет много мужчин?

— Да уж надеюсь.

— На последней вечеринке, где я была, приходилось по четыре женщины на одного мужчину. Четыре красивые роскошные женщины на каждого мозгляка. Хуже не бывает. Когда всех пригласишь, перезвони и опиши, кто там будет. Я по горло сыта неприятностями. Мой психоаналитик говорит, что меня это разрушает.

Восьмой сюрприз.

— Привет, это Анита. Ты свободна в следующую среду? Я хочу устроить вечеринку.

— Ты и вправду хочешь?

— Ну, так трудно повидаться со всеми. А ты в последнее время ничего не устраивала?

— Зачем? Чтобы куча засранцев нахлебалась вусмерть и набросала окурок в плющ?

— У меня нет плюща.

— Они еще что-нибудь придумают. Так и знай. Прими совет от старой подруги. Проверь, чтобы под рукой был огнетушитель. Я не шучу. Как-то один пьяный придурок поджег мои новые двадцатидолларовые шторы.

— Спасибо за заботу, но ты не ответила, придешь ли сама?

— Боюсь, нет. Среда не для меня. Я буду у врача. Следи за сигаретами.

Девятый сюрприз.

— Привет, это Анита Шулер. Я устраиваю потрясающую, великолепную вечеринку в следующую среду. Может, и ты присоединишься?

— Не выношу шума. Ничего не слышишь, ни с кем не поговоришь. Если бы ты устраивала интимный вечер с парочкой близких друзей…

Десятый сюрприз.

— Привет, это Анита. Я решила пригласить пару близких друзей в следующую среду. Ты не могла бы прийти?

— Четыре дня тому назад я бы прыгала от радости, но сейчас я влюблена. Влюблена. Представляешь? В этом вшивом городе еще остался мужчина, в которого можно влюбиться.

— Потрясающе. Приводи и его.

— Ты шутишь? Чтобы какая-нибудь девица положила на него глаз, пока я буду трепаться о Вьетнаме с каким-нибудь занудой? Нет уж, спасибо. Этого, детка, я не выпущу из рук, пока не увижу кольца на своем пальце.

Невероятно. Разве можно представить, что ты устраиваешь вечеринку и натыкаешься на такие преграды? В Кливленде, если готовилась вечеринка, все приглашенные, кто только мог ходить, приходили. Они были счастливы прийти. Почему же нет? Бесплатное развлечение, бесплатные выпивка, еда, веселье. Они не только не ломались, но их обычно было не вытолкать. Гнать приходилось чуть ли не взашей. И они звонили еще несколько недель и благодарили за чудную вечеринку: «Эй, девчонка, это было нечто!»