Шон Фланаган был одним из тех искателей приключений, которых О'Рейли завербовал для того, чтобы установить в Новом Орлеане порядок, призвать его население к повиновению королю Испании, а затем осуществлять волю монарха на этой дикой, Богом забытой земле. Шон преуспел в военном искусстве, отличался завидной храбростью и умело обращался с разного рода оружием, он привык драться на стороне того, кто готов щедро оплатить его услуги. Его преданность можно было купить, но, как правило, ненадолго. Войну он считал работой и был неизменно глух к голосу совести. Для него не существовало представления о благородстве и чести, тем более когда речь шла о его хозяевах — лицемерных представителях враждующих стран. Шон признавал порядочность и верность только в дружбе, да и то, если дело не касалось его брюха, кошелька или женщин. За свою жизнь он сражался под многими флагами и всегда храбро, на совесть, за что привык получать соответствующую плату. В мирное время Шон занимался чем придется, не брезговал даже пиратским ремеслом.

Репутация и профессионализм позволили Шону получить офицерскую должность в войске О'Рейли, несмотря на то что ему исполнился всего двадцать один год.

Шона ждала блестящая карьера, но после публичного расстрела на площади шестерых мятежников в нем как будто что-то сломалось. Он не мог без отвращения вспоминать эту сцену и в конце концов решил уйти в отставку. О'Рейли попытался удержать его, предложив повышение и прибавку к жалованью, но Шон остался непреклонен. Они поссорились и едва не пристрелили друг друга.

Когда началась американская революция, Шон стал подумывать о том, чтобы вступить в армию повстанцев, которые, по слухам, охотно брали людей. Однако что-то мешало ему вернуться к привычному занятию. Он был наемником с шестнадцати лет, и ему до смерти опротивело убивать.

Тем не менее надо было как-то добывать средства к существованию.

С тех пор как Шон покинул войско О'Рейли, прошло несколько лет. Пришлось признать, что жизнь в Новом Орлеане и его окрестностях изменилась к лучшему за то время, пока у власти стоял губернатор, которого поддерживал О'Рейли. С политической нестабильностью и экономическими махинациями французского правительства было покончено. Город быстро разрастался, превращаясь в процветающий центр торговли.

Шон возвращался сюда каждую весну, чтобы провести лето, по обыкновению жаркое и душное, в этих краях. Он не знал другого такого места, где можно было бы удовлетворить свои самые прихотливые желания, где голова шла кругом от обилия разнообразных развлечений. Во-первых, в Новом Орлеане играли в самые немыслимые азартные игры, какие только существовали на свете; во-вторых, в публичных домах здесь можно было найти шлюху любого возраста, цвета кожи и степени моральной деградации. Шон очень любил играть и был поклонником слабого пола. Уже шесть лет он приезжал сюда весной с карманами, набитыми звонкой монетой, вырученной от продажи шкурок бобра, выдры и других зверьков, из которых европейские дамы с таким удовольствием шьют себе шубы.

Поначалу Шон с трудом мирился с необходимостью по полгода проводить вдали от людей, сносить жару и холод, в одиночку противостоять опасностям охотничьей жизни. Он частенько подумывал о том, что, в сущности, ничем не отличается от тех зверей, на которых охотится.

Однако, отказавшись от службы у О'Рейли, Шон был вынужден зарабатывать себе на кусок хлеба. Сначала он попробовал схватить за хвост фортуну за игорным столом, но профессиональный игрок должен обладать хладнокровием и расчетливостью, Шон от природы был лишен и того и другого. Он принадлежал к числу людей импульсивных, которые действуют наугад, радуются малому выигрышу и не замечают, как проигрывают по-крупному. Шон перепробовал много занятий, но одинаково безуспешно.

Со временем он смирился с тем образом жизни, который избрал для себя, полюбил одиночество, вынужденную изоляцию от общества, привык рассчитывать только на свои силы в борьбе со стихиями, дикими индейцами и белыми бандитами.

Торговать пушниной в Новом Орлеане стали недавно.

Монополия в этой отрасли коммерции принадлежала филиалу «Гудзон бэй компани», основанной в 1670 году. На всем североамериканском континенте ей не нашлось бы достойного конкурента. Представители компании преследовали всех, кто охотился на пушных зверей частным образом. Шон довольно часто оказывался в ситуации, когда ему приходилось прятаться от людей, нанятых компанией, или вступать с ними в открытое противоборство. И то и другое ему удавалось превосходно.

Мало того, что компания мешала частным лицам охотиться на пушных зверей, она препятствовала сбыту шкур другими компаниями, число которых было к тому же чрезвычайно невелико. Пользуясь отсутствием конкурентов на рынке, компания платила охотникам жалкие гроши за великолепную пушнину, и Шон с трудом сводил концы с концами до тех пор, пока не нашел частного торговца, готового платить больше.

Стремление компании упрочить свои позиции было легко объяснимо. Всего через несколько лет торговля пушниной охватит всю приграничную область, но, разумеется, не раньше, чем война между англичанами и мятежным населением колоний прекратится. Вот почему компании было так важно прибрать к рукам частников, не дать им объединиться и открыть свое дело. Шон понимал, что со временем монополии придет конец: зверь в лесах Запада не переводился, рынок пушнины расширялся и притягивал крупный капитал. Он считал, что ему повезло оказаться у истоков такого перспективного дела, но когда охотники заполонят эти края и придется делить леса на частные угодья, он поищет себе другое занятие.

Шону Фланагану исполнилось тридцать пять лет. Он был высок, красив и умел расположить к себе людей. На окружающий мир он смотрел с циничной усмешкой, которая редко исчезала с его лица. В молодости Шон часто шел в бой с улыбкой, а в минуты смертельной опасности иногда мог просто расхохотаться. На первый взгляд он казался хрупким, почти хилым, но быстрота, ловкость и пластика дикой кошки не раз спасали его в бою.

Как правило, Шон покидал Новый Орлеан в середине сентября во главе небольшого каравана мулов, груженных провиантом и охотничьим снаряжением, так что он успевал добраться до нужного места и обосноваться на зимовку до того, как на землю ляжет снег. На этот раз он задержался в городе до начала октября. Скоро ожидались первые снежные бури. Но Шона держала в Новом Орлеане хорошенькая француженка, которую он довольно долго обхаживал.

Он поежился при мысли о Седеете и постарался выкинуть ее из головы. С ней покончено, и слава Богу!

Наконец он почувствовал, что готов двинуться в путь.

Пожитки давно были упакованы, четыре мула, купленные им заблаговременно, терпеливо ждали в конюшне гостиницы. Был полдень, и Шон ждал вечера, чтобы отправиться в дорогу, когда спадет жара. По крайней мере в течение всей следующей недели ему придется ехать в сумерках и под покровом ночи.

Шон снимал комнату в двухэтажной гостинице возле реки, впрочем, как и всегда, когда приезжал в Новый Орлеан. В дорожном сундуке у него хранилась одежда, которую он приберегал специально для города, чтобы выглядеть здесь как настоящий денди.

На кровати лежал костюм, в который ему предстояло облачиться перед дорогой и носить в течение ближайших шести месяцев: новые штаны из оленьей кожи, прокопченные и смазанные жиром для большей водонепроницаемости. Охотничья куртка — так называемая модель Кентукки — была длинной и с бахромой по швам, чтобы дождевая вода стекала по ней, а не просачивалась внутрь.

Мокасины Шон заказал себе по типу тех, которые носили равнинные индейцы, — с подошвой из сыромятной кожи и мехом внутри на случай суровых зимних холодов. Под куртку обычно надевалась хлопковая рубашка, а под кожаные штаны — короткие обтягивающие панталоны. Наряд охотника, как правило, довершала енотовая шапка. Шон любил украшения, поэтому его куртка была расшита бисером, а на шапке красовались разноцветные птичьи перья.

Волосы у него давно отросли до плеч, но брился Шон настолько часто, насколько позволяли условия походной жизни. Разумеется, в течение холодной зимы охотникам редко удавалось помыться, но Шон на собственном опыте испытал, что после нескольких недель человек привыкает к запаху своего грязного тела и перестает обращать на это внимание.

Шон нанял местную скво, чтобы та прокоптила и смазала жиром его кожаные штаны. Большинство охотников брали с собой на зимовку индианок, но Шон никогда не следовал их примеру. Дело было не в соображениях морали или расовой неприязни — он не раз спал с индианками в Новом Орлеане. Ему не нравилось то, что если местная женщина соглашалась отправиться на зимовку с белым мужчиной, то ее жестоко осуждали сородичи. Охотники редко интересовались дальнейшей судьбой своих сезонных избранниц, возвращая их весной в Новый Орлеан, чтобы осенью взять с собой новых. По большей части эти женщины, отвергнутые семьями, были обречены на нищенское, полуголодное существование. Их ждала страшная смерть. Шон не хотел брать грех на душу, становиться причиной гибели безвинного человека. С другой стороны, взять индианку в жены он тоже не мог — это означало бы навсегда стать изгоем. Таким образом, Шон предпочитал обходиться без женщины во время зимовки, зато с лихвой восполнял недостаток общения с прекрасным полом, приезжая в Новый Орлеан.

Теперь Шон стоял у окна своего номера и в последний раз перед отъездом любовался красавицей Миссисипи, которая в это время года была не особенно полноводной. Бесчисленное множество судов под самыми разными флагами выстроилось в ряд вдоль грубо сколоченной деревянной пристани. Некоторые бросили якорь поодаль и терпеливо ждали очереди, чтобы подойти к причалу и разгрузиться.

Внимание Шона привлек трехмачтовый фрегат, который медленно проходил мимо пристани, преодолевая течение реки. Ему показалось странным, что судно датского или, возможно, британского производства идет под испанским флагом. В то время в порт Нового Орлеана заходили корабли, принадлежавшие только Франции и Испании. Ни британские, ни колониальные суда не имели возможности пройти через устье Миссисипи.